Евгений Примаков - Россия. Надежды и тревоги
Имел полное основание для удовлетворенности после заключительного выступления президента, который назвал мое предложение «очень рациональным подходом, а именно: четко разделить ответственность, за что ФАНО отвечает, за что Российская академия наук отвечает, и определить общую функцию, общую ответственность»[85].
Как произошел уход Абхазии и Южной Осетии из Грузии?
С первым президентом Абхазии, объявившей свой суверенитет, Ардзинбой познакомился в конце 70‑х годов. Он тогда был научным сотрудником Института востоковедения Академии наук Советского Союза (ИВ АН), а я стал директором этого научного учреждения. Среди принципов, повышающих эффективность исследователей, которые ввел в практику института, была норма: закончившие срок обучения в аспирантуре и не обсудившие в этот срок свои диссертации (не защитившие, а лишь не обсудившие) отчисляются из института и в дальнейшем могут действовать на общих основаниях. Одной из таких не обсудивших свои диссертационные работы была супруга Ардзинбы.
Еще одним проявлением его недовольства стало мое решение не публиковать в институтском журнале «Советское востоковедение» статей, в которых прямо или косвенно проводилась линия против какого-либо этноса, населяющего СССР. Это касалось и публикаций, содержащих выпады таджикских авторов против узбекских и наоборот, а также абхазских научных работников, утверждающих, что грузины исторически не имеют никакого отношения к их землям. Ардзинба решил лично заявить мне о несогласии. Разговор был закончен мною, когда он сказал, что моя позиция, очевидно, продиктована тем, что у меня жена грузинка.
С учетом всего этого для меня был несколько неожиданным телефонный звонок президента Абхазии Ардзинбы с просьбой принять его в Сочи, где, будучи министром иностранных дел, я проводил свой отпуск. На этот раз наш разговор был абсолютно деловым – говорили об урегулирования абхазско-грузинского конфликта. В условиях, когда абхазская сторона отвергала признание территориальной целостности Грузии, мною было предложена формула: согласие жить в общем государстве в границах Грузинской ССР на 1 января 1991 года. С большим трудом удалось убедить Ардзинбу принять эту формулу.
Согласие Ардзинбы могло открыть путь к урегулированию, но как ответит грузинская сторона? Нам в МИДе было ясно, что успеха можно добиться лишь во время встречи дух лидеров. Предложил Ардзинбе полететь со мной в Тбилиси, но не получил определенного ответа. Было понятно беспокойство Ардзинбы, которого уже в течение семи лет к этому времени Тбилиси объявил в розыск для ареста. Однако через сутки раздался телефонный звонок, и Ардзинба проинформировал, что готов лететь в Тбилиси, правда, при этом в шутку сказал: «Мама спрашивает – не брать ли с собой теплые вещи?»
Ельцин поддержал мое намерение лететь вместе с Ардзинбой. Счел необходимым также позвонить Шеварднадзе, попросив его информировать об этом лишь ограниченное число лиц, главным образом связанных с безопасностью. Увидев Ардзинбу вместе со мной, спускающегося с трапа самолета в тбилисском аэропорту, журналисты, прибывшие встретить министра иностранных дел России, были ошеломлены. В резиденции Шеварднадзе я оставил двух лидеров наедине. Когда приехал через долгие часы, выяснилось, что переговоры зашли в глухой тупик. Шеварднадзе, во-первых, настаивал на том, что необходимо слово «общее» заменить на «единое», что вело к сохранению Грузии в качестве унитарного государства, и, во-вторых, признать общую конституцию в качестве единственно обязательной для всей Грузии. Он не отреагировал (это уже было после его встречи с Ардзинбой) на мои слова о том, что обязательным юридическим актом должен стать договор двух стран, участвовавших в войне, и тексту этого договора следует подчинить все иные законодательные акты, принятые сторонами. А ведь был реальный шанс выйти из абхазско-грузинского конфликта, который, увы, был упущен.
Упущением этого шанса дело не ограничивалось. Много написано и сказано о причинах августовской 2008 года войны – не буду на них останавливаться, так как ныне мало кто сомневается, что вторжение в Южную Осетию осуществил президент Грузии Саакашвили. Однако хочу обратить внимание на одну важную «деталь». Известно, что президент Франции Саркози привез в Москву состоящий из шести пунктов документ с целью положить конец вооруженным столкновениям в Южной Осетии. Шестой пункт этого документа предлагал начать переговоры об определении статуса Южной Осетии и Абхазии. Россия приняла все пункты документа. Саркози полетел в Тбилиси, где Саакашвили вычеркнул шестой пункт: «Еще нам не хватает вести переговоры о статусе территорий Грузии». Последовавшие за этим решения грузинского лидера денонсировать договоренность с Россией о нахождении ее миротворцев в Абхазии и выходе Грузии из СНГ, что ликвидировало мандат на нахождение российских миротворцев в Южной Осетии, поставили Москву перед выбором: либо прекращать свое военное присутствие в этих регионах, либо заключать договоры с провозгласившими свою независимость Абхазией и Южной Осетией о нахождении на этих территориях российских военных баз. Выбор в этой дилемме был очевиден: можно было со всей уверенностью предположить, что Саакашвили будет готовиться к новым вооруженным авантюрам. Могла ли Россия закрыть глаза на это?
И «за», и «против» Сталина
Мне представляется, что эта тема нечужая в этой книге. Она не просто обсуждается в нашем обществе, но можно сказать, что обсуждение не идет на спад. Речь идет о более широком противопоставлении: вычеркивания из нашей истории 70‑летнего советского периода или дифференцированный подход к тому, что пережила страна за эти годы. Иными словами, могут ли преступления сталинского режима, вскрытые и осужденные обществом, перечеркивать несомненные успехи Советского Союза во многих сферах – социальной, культурной, способности мобилизовать все резервы для прорывов в научно-технических областях.
Действительно, Сталин несет прямую ответственность за преступления, особенно в 30‑х годах, которые унесли жизни миллионов ни в чем не повинных людей, за то, что свернул после смерти Ленина НЭП – это привело к разорению целого слоя населения – крестьянства, за выселение в Казахстан народов и людей разных национальностей во время Великой Отечественной войны.
Напомню, что партия была основным стержнем принятия всех решений в стране.
Что привело ко всем этим преступлениям? Объяснять все злодеяния, достигшие пика во второй половине 30‑х годов, просто паранойей Сталина примитивно. Действительно, будучи сверхподозрительным, он действовал не спонтанно, а согласно своей зловещей логике. Во-первых, уверен, что Сталин не исходил из реальности готовящегося заговора командиров Красной армии с целью убрать его с поста генерального секретаря партии. Навряд ли на него могли оказать серьезное влияние подозрения в том, что группа Тухачевского готовит его свержение совместно со своими немецкими коллегами. Но, безусловно, Сталину доносили о «задушевных беседах» Тухачевского и его окружения, недовольных тем, что их поставили под командой выскочек и недоучек, далеких от понимания современных военных потребностей. Тухачевского окружали военные-интеллигенты, в большинстве своем служившие в царской армии. Уничтожить в Красной армии любую оппозицию тому курсу, который проводил вождь, стало для Сталина первостепенной задачей. Для показа незыблемости позиции Сталина в Красной армии, очевидно, служило назначение маршала Блюхера председателем военного трибунала по делу Тухачевского и его соратников. Блюхер отнюдь не был выдвиженцем наркома Ворошилова или союзником «конного маршала» Буденного. Поэтому после «блестяще проведенного суда» и его арестовали и расстреляли.
Во-вторых, Сталин не ограничился уничтожением инакомыслящих в армии. Начались чистки по всей стране. Сначала был нанесен удар по партийному активу – есть основания предполагать, что какая-то часть репрессированных действительно придерживалась троцкистских взглядов. Во всяком случае, если бы Сталину в конце 20‑х годов удалось повести за собой всю партию, то высылка за рубеж Троцкого не стала бы альтернативой его ликвидации в пределах страны. Сталин тогда опасался крайних мер в отношении Троцкого и его сподвижников. Теперь он брал реванш. Вместо идеологической борьбы с противниками проводимого им курса Сталин предпочел физическое уничтожение всех, с ним не согласных. Не секрет, что его подталкивали к этому и Хрущев, и Коганович, и Молотов, и другие, стремясь показать себя надежными и преданными Сталину людьми. Кровь невинно убиенных и на их руках.
