Анатолий Уткин - Новый мировой порядок
Напротив, относительно процветающие Западная Канада, Южная Бразилия, Северная Мексика, побережье Эквадора, Северная Италия порождают сецессионистские движения. Две наиболее агрессивные сецессионистские группы в Испании — каталонцы и басконцы — принадлежат к наиболее процветающим.
Долгое время Соединенные Штаты были сильнейшим защитником священности государственных границ повсюду в мире. Даже когда они боролись с Багдадом в 1991 г., то не поддержали сепаратистов курдов и шиитов на юге Ирака. Они пока молчат о суверенности Косова. Несмотря на поток наркотиков, Колумбия является третьим (после Израиля и Египта) получателем американской военной помощи — несмотря на всю борьбу местных сепаратистов. Но подспудно развиваются процессы противоположной направленности.
На Аляске, столь богатой минералами, нефтью и газом, в 1990 году был избран губернатор, «базирующийся» на сецес-сионистской платформе. Теперь некоторые из представителей 550 групп первоначального населения Соединенных Штатов требуют почти суверенных прав. И нельзя сказать, что их давление беспомощно и не приносит результатов. Скажем, в 1993 году американский конгресс и президент Клинтон признали «столетнюю годовщину незаконного свержения гаитянской монархии… приведшую к подавлению внутренних прав на суверенность исконного гаитянского народа»[195]. Пятью годами позже губернатор Гавайев призвал гавайцев и других жителей островов «выдвинуть план достижения Гавайями суверенности». По мере того, как официальный Вашингтон признает права меньшинств по всему миру на национальное самоопределение, ему становится все труднее игнорировать требования собственных меньшинств. При этом нужно помнить, что из официальных 309 границ 52 (17 %) являютея спорными. Из 425 морских границ 160 (38 %) являются предметом спора. 39 стран оспаривают 33 острова[196].
Даже крупные современные государства отнюдь не застрахованы от распада. В Сингапуре, скажем, видят Китай состоящим из сотен государств масштаба Сингапура. Все чаще национальные рынки становятся менее важными, чем локальные, региональные рынки или глобальная рыночная среда в целом. Руководитель научных прогнозов ЕС Р. Петрелла полагает, что «к середине следующего столетия такие нации-государства, как Германия, Италия, Соединенные Штаты, Япония, не будут более цельными социоэкономическими структурами и конечными политическими конфигурациями. Вместо них такие регионы, как графство Орандж в Калифорнии, Осака в Японии, район Лиона во Франции, Рур в Германии, приобретут главенствующий социоэкономический статус»[197].
Национальное самоутверждение нашло свою легитимацию в мире, где более ста государств имеют этнические меньшинства, превышающие миллион человек. Не менее трети современных суверенных государств находится под жестоким давлением повстанческих движений, диссидентских групп, правительств в изгнании. Современным политологам (таким, как, скажем, американец Фарид Закариа) остается лишь констатировать, что суверенность и невмешательство в начале XXI века стали «менее священными» международными правами[198]. А консультировавший Б. Клинтона М. Мандельбаум приходит к выводу, что «священность существующих суверенных границ уже не принимается мировым сообществом полностью»[199].
Косово. Организаторы акции весной 1999 года, резко понизив уровень суверенитета отдельно взятой европейской страны, и не задумывались над самым важным — следующим шагом. Это знаменует разительный отход от созданной еще в 1648 году Вестфальской системы независимых суверенных стран, переход к новой системе, где суверенные страны становятся объектом политики более мощных соседей и международных объединений. При этом наблюдатели (скажем, американец Д. Роде) приходят к выводу: «Хотя Запад пытается приуменьшить остроту проблемы, Косово никоим образом не готово стать независимым»[200].
На рубеже столетий на Западе возобладала точка зрения, что элементарный гуманизм требует пренебрежения правами суверенных правительств, проводящих жестокую политику, и вмешательства Запада на стороне тех, кто терпит гуманитарную катастрофу. Увы, правота такой стратегии не подтверждается непосредственной исторической практикой. Как пишет заместитель издателя «Уорлд полней джорнел» Д. Рюэфф, «от Сомали до Руанды, от Камбоджи до Гаити, от Конго до Боснии плохой новостью является то, что все это вмешательство на стороне гражданских прав и гуманитарных ценностей почти на 100 процентов оказалось безуспешным»[201]. Хаос порождает еще больший хаос. Никто из сторонников вмешательства во внутренние дела не имеет определенной идеи — что же делать на следующий день после силового вмешательства.
Насилие над суверенитетом в одном месте немедленно породило продолжение процесса, породило как минимум вопрос: «Если возможно вторжение в Косово, то почему оно невозможно в Сьерра-Леоне?»[202] И Нигерия быстро ответила на него, введя в Сьерра-Леоне свой воинский контингент. Вслед за нею в 2000 году то же сделала Британия. Что, собственно, никак не решило вопрос и не дало стабильных результатов.
Следует либо подчиниться новой жесткой западной схеме, либо противопоставить ей нечто, что хотя бы отчасти восстановило баланс сил в мире. Что же ждет человечество на пути отхода от святости государственных границ? Здесь прячутся самые большие опасности для мирной прогрессивной эволюции. «Возникнет, — пишет американский политолог Дж. Розенау, — новая форма анархии ввиду ослабления прежней центральной власти, интенсификации транснациональных отношений, уменьшения значимости межнациональных барьеров и укрепления всего, что гибко минует государственные границы»[203].
В целом приходится делать вывод, что хаосу будут содействовать религиозный фундаментализм, национализм и расизм, подрыв авторитета международных организаций, приоритет местного самоуправления, религиозное самоутверждение, этническая нетерпимость, распространение оружия массового поражения и обычных вооружений, расширение военных блоков, формирование центров международного терроризма и организованной преступности, насильственная реализация принципа самоопределения меньшинств, экономическое неравенство, неуправляемый рост населения, миграционные процессы, крах экологических систем, истощение природных ресурсов. Городские банды и криминальные структуры могут заместить сугубо национально-государственные структуры. При этом фактом является, что информационная и коммуникационная технологии служат эффективнее индивидууму, чем государству.
Даже мощные военные блоки слабеют в битве с энтропией этноутверждений. Препятствие на пути этнически мотивированного хаоса здесь создает (а в XXI веке это будет еще более ощутимо) даже в блоковой политике проблема растущей цены сдерживания сепаратизма разного рода. На пути самого значимого процесса будущего — подчинения неэффективной ООН эффективной НАТО — стоит несогласие не-членов НАТО считать главным инструментом безопасности в Европе этот военный союз. Препятствием глобальной мировой переориентации на Северо-Атлантический союз является неготовность западных обществ нести тяжелое бремя — платить цену за евразийское всемогущество кровью своих солдат. Хотя руководство ведущих стран НАТО периодически выражает готовность вмешаться во внутренние дела отдельных стран, оно в то же время показывает крайнюю степень неготовности нести людские потери. Но главное — военное вмешательство на стороне инсургентов заставляет создавать для них (и часто за них) собственное государство, что уже само по себе насилие над историей, меньшинствами, естественным ходом гражданского устройства.
Ускорители хаоса. На горизонте появляются новые ускорители хаоса — опасности, связанные с кибернетической войной. Важнейшие системы электронного управления подвергаются атакам хакеров, которые могут действовать по своей воле, а могут и пользоваться поддержкой своих государственных структур. Кибер-нападениям могут подвергнуться контрольные системы современного индустриального общества, его жизненные центры — электростанции, системы воздушного транспорта, финансовые институты, вплоть до всего, что связано с биологическим и ядерным оружием. Напомним, что уже во время натовской операции против Югославии структуры НАТО и Пентагон подверглись нападениям югославских и китайских хакеров. И чем больше зависимость индустриальных государств от компьютера, тем больше шанс дестабилизации именно в этом направлении. Как определяет эту опасность представитель вашингтонского Института мировой политики Иен Каберсон, «кибернетическая война в будущем может оказаться атомной бомбой бедных»[204].
