К барьеру! (запрещенная Дуэль) - К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №26 от 10.11.2009
Хотя Джон Смит прекрасно говорил по-русски, но по телевизору выступал на английском, а его переводил знаменитый гнусавый переводчик пиратских копий.
Когда камера выключилась, Джон Смит повернулся к юмористу и сказал с ухмылкой: «Мы научим любить Америку».
Из телестудии Смит со своим окружением поехал в Кремль. Среди тех, кто окружал его, можно было заметить одного из генералов Министерства обороны: благодаря ему была нейтрализована кремлевская охрана, и на атомные объекты высадилась морская пехота Дяди Сэма.
Одновременно на Красной площади собиралась толпа тинейджеров, которым раздавались халявные «травка», майки с надписью «Я люблю Америку» и звездно-полосатые бейсболки. По телевизору показали беснующихся подростков, размахивающих американскими флажками. Потом по телевизору стали показывать старые американские комедийные фильмы.
Надо заметить, что заявление американского генерала было сделано уже после того, как основные российские объекты были под охраной морпеха, а руководство нейтрализовано.
В Кремле американец первым делом заслушал своего российского коллегу. Говоря об обстановке в Москве, русский предатель (в дальнейшем будем называть его Иуда) упомянул о многочисленной кавказской диаспоре.
- Мусульмане? - спросил американец и, получив положительный ответ, вдруг вскипел. - А куда вы до сих пор смотрели, черт вас дери!
Иуда стал мямлить что-то о демократии, свободе и прочей чепухе.
- Какая демократия, черт возьми! Крейзи (дебил)! В центре столицы гнездо мусульманства, достаточно развернуть зеленое знамя пророка, и они пойдут все сметать на своем пути.
Обращаясь к адъютанту, сказал:
- В 24 часа выловить всех кавказцев, посадить в эшелоны, доехать до границы и всех - вытолкать за границу.
Адъютант даже не спрашивал, кто должен это сделать. ОМОН уже насобачился ломать ребра своим соотечественникам, а уж на «черных» он душу отведет, это точно.
Иуде он сказал:
- Можете занимать особняк, который занимал бывший президент, - потом таинственно улыбнулся, - тем более что он ненастоящий.
Иуда несколько затуманился, но американец со свойственной их нации практичностью больше не смотрел в сторону Иуды. Иуду покоробил такой резкий переход («хоть бы руку подал»), но, понимая ответственную миссию американина, тихо вышел.
А четырехзвездочный генерал продолжал наговаривать адъютанту неотложные задачи.
- Разогнать все институты. Я-то знаю, как они создавались и на чьи деньги. И самый первый - это институт Гайдара. Институт переходного периода. Кончился переходный период.
И еще очень важная мысль. Китай все еще остается нашим противником. Потенциальным, конечно. Так вот, необходимо эту потенцию уничтожить. Всех китайцев в России или уничтожить, или выслать в Китай. Лучше выслать. Это будет создавать напряженную обстановку в Китае. Закрыть границу полностью. Газопроводы, железные дороги, энергетические линии уничтожить. Все это свалить на коммунистов. Вдоль границы - широкую полосу минных заграждений. Теперь это НАША земля. А без энергии, леса, газа китайцы быстро пожрут друг друга.
Взгляд генерала упал на лежащую на столе папку. Ее забыл ошеломленный от свалившихся почестей Иуда. Генерал задумчиво произнес:
- Где-то я читал такой афоризм: «Сначала разберись с предателями, потом - разбирайся с врагами».
Четырехзвездатый еще раз посмотрел на папку Иуды, потом вопросительно на адъютанта. Адъютант, быстро связав воедино афоризм и папку, только спросил:
- Коммунисты?
- А кто же еще? Кстати, необходимо почистить Москву. Всех, кто сейчас беснуется на Красной площади, всех этих отморозков, всех бомжей – по законам военного времени. Вот и настал конец Всемирной истории. Началась Всеамериканская история.
И. МУРОМЦЕВ
СЛЕЗА. РЕБЁНКА?
Потихоньку провожу внутреннее расследование на тему «Как я провел лето у бабушки».
Спрашиваю:
- Плакал у бабушки-то?
- Нет!
Подумал, подумал:
- Только один раз.
- А чего плакал? По какому поводу?
Промолчал. Умело замял. Увёл тему. Умеет, шельмец. Ладно, найдём альтернативные источники информации. Позвонила бабка. Задаю тот же вопрос. Бабка подтвердила - один раз. А чего? Замялась. Тут уж я начал подозревать сговор с целью сокрытия достоверной информации. Пришлось применить давление и шантаж. Ну, а как? А ля гер ком а ля гер. Как вы нас, так и мы вас. Бабка раскололась и всех сдала. Ха!
Значит, дело как было? Бабка пошла на работу, а хрюндель остался с дедом. И вот сидят они на кухне и малый старому чего-то рассказывает.
Тут надо, что б было понятно, сказать вот что. У хрюнделя есть такая особенность, у него рот с тех пор, как он говорить научился, не закрывается. Он говорит всегда. Идет, стоит, сидит – говорит. Ест, какает, играет – говорит. Моется в душе – поёт. Много и часто говорит во сне. То есть ночью. При этом понять, говорит ли он именно во сне или проснулся, - нельзя. Речь всегда хорошая, связная. Однажды полночи рассказывал Муху-цокотуху. Выяснилось - спит. Когда спотыкался и забывал, начинал ворочаться и метаться. После подсказки успокаивался и шпарил эту муху дальше. Дурдом. Я же эту муху наизусть не помню! Так и сидел с книгой. Он значит спит и во сне читает. А я, значит, со спичками в глазах, с книгой в роли суфлёра.
При этом он никогда не забывает проверить наводящими вопросами, насколько внимательно его слушает собеседник. То есть кивать головой и думать про своё - не канает. Надо быть в теме. Как на совещании.
Помню, давно ещё, я выполнял функцию субботнего папы и мы просто шли с ним по городу. А он тогда говорил ещё не очень, слов знал мало, но зато очень любил слушать. И, учитывая мою неразговорчивость, он придумал простой садистский приём. К каждому последнему слову любой моей фразы добавлял «Чего?» И вытягивал следующую. Диалог при этом звучал примерно так. Два человека копаются под капотом девятки. Мы идём мимо.
- Папа, а они чего?
- Машину чинят.
- Чего чинят?
- Ну, наверное сломалась.
- Чего сломалась?
- Не знаю, сынок. Может, с двигателем что-то не так.
- Чего не так?
- Сынка, ну откуда ж мне знать? Я ведь не автослесарь.
- Чего не автослесарь?
Это уже начинало попахивать откровенным издевательством и вмешательством в личную жизнь. И я спросил.
- Слушай, ну что ты всё «чевокаешь», а?
Он замолчал. Я думал - обиделся. Нет. Он ответ просто формулировал, слов-то мало ещё. Через минуту сказал успокаивающе-снисходительно:
- Папа, ты не сердись. Я же просто разговариваю.
Не столько сами слова, сколько вот эта интонация меня тогда поразила. Типа «Держись, старик. Вот так и растут дети-то. А ты что хотел?» Мне было стыдно, правда. Что вообще-то нонсенс. Это два ему было? Ну, может чуть больше.
Ладно. И вот сидят они с дедом на кухне, один говорит, другой слушает. По-моему, он ему про Малыша и Карлсона рассказывал. Обе серии. Артистично, с энтузиазмом, и в ролях. А дед под это дело неожиданно возьми да и задреми. А проще говоря - уснул.
К спящим у хрюнделя отношение тоже такое, своеобразное. Щадящее. Один раз я его днём уложил и сам притопил на массу. И, видно, крепко. А этот проснулся, встал тихохонько и пошел на кухню пошариться в холодильнике на тему чего-нибудь съесть.
И вот я с ужасом просыпаюсь от того, что он стоит рядом и громким шепотом говорит.
- Папа, извини! Ты не мог бы мне во сне растишку открыть?
Я говорю испуганно, тоже почему-то театральным шепотом.
- Во сне??? Вряд ли, сынок!
Он тогда протягивает мне эту банку и шепчет.
- Тогда ты проснись, открой, и опять спи, пожалуйста!
Ну-вот. Дед уснул, а парень, чтобы деда, значит не разбудить, ушел в комнату и там уже горько заплакал. От обиды. Бабка пришла - один на кухне спит, второй в комнате плачет. Надо сказать, он и испуганной бабке не признался в причине слёз. Потом уж, по косвенным уликам, выяснилось.
Я деда, кстати, очень хорошо понимаю. Однажды в поликлинике я у доктора нашего осторожно так спросил, нет ли в этом тру-ля-ля бесконечном какой-то патологии? Доктор, не вникая особо в детали, безапеляционно заявила: «Говорит? Ну и радуйтесь, раз говорит! Другие вон вообще ещё не говорят». Не, я, конечно, стал радоваться, как велел доктор. Но радоваться двадцать четыре часа в сутки - это очень утомительно, честно. А деду-то и вовсе тяжело.
Вот такая петрушка. Ещё не решил, как к этому относиться. Но ухо приходится держать востро. Ну ничего, скоро уже. Скоро в садик. Там найдутся порожние уши.
Ракетчик, Yaplakal.com
ПОЧЕМУ ЗАЙЦЫ С ВОЛКАМИ НЕ ДРУЖАТ
Ранней весной в лесу всякому зверю туго приходится. Корм, какой был, подъеден, а нового ещё не наросло. А тут, вот беда, от волков спасу нет, такой разбой учиняют, хоть криком кричи. Терпели зайцы, терпели, да и заячьему терпению конец приходит. Однажды собрали они лесной народ на сход. И стар и млад притащился. Интересно, что говорить будут. Зайцы выставили от своих кого побойчее. Выскочил длинноухий на пенёк и говорит:
