Павел Шеремет - Случайный президент
Камеру, в которой сидел Дмитрий, называли «главпочтамт» — там постоянно занимались почтой. Скорее всего, администрация закрывала глаза на то, что мы с Завадским активно пытаемся связаться. Может, надеялись, что гостайны будем передавать друг друг, тут и возьмут с поличным… «Нас практически не шмонали, хотя «дорогу» обрывали практически каждый день, но мы, естественно, ее каждый день восстанавливали», — позже рассказывал Завадский.
Пользуются и другими способами связи. К примеру, «самострелом». Он делается из обложки книги и кусочка пластмассовой бутылки. «Устройство» получается небольшое, одно должно вмещаться в пачку сигарет. Конструкция несложная, но придумал ее кто-то явно имевший техническое образование. «Самострел» делается по типу арбалета. Здесь нужна моделька — тонкая резинка — ее, понятно, достают из трусов. Далее резинки сплетаются в одну толстую. Это устройство достаточно эффективно, практически с первого раза «достигается цель», да и спрятать его достаточно легко.
Иногда связываются «по панораме». Это самый трудоемкий и сложный способ. Его применяют для связи с карцером или между большими камерами, когда окна расположены достаточно далеко друг от друга. Там для связи и веревка нужна достаточно крепкая, и определенные хитрые навыки. Послания и передачи, запаянные в целлофан, через «очко» спускаются в общую канализационную трубу. Дальше уже дело техники их забрать и передать по назначению. И не надо морщится, захочешь курить и труба канализации станет «дорогой жизни».
Первого коня нашли в матрасе — оставил предыдущий хозяин. Груз сделали из куска мыла. В одно послание уместили и приветствие, и просьбу: «Привет, девчонки. Нас четверо, сидим без курехи и уши пухнут. Подгоните, если можете», Ответ: «Привет, мальчики. Рады, что вы нам написали. Тоскуем без мужского общения. Пишите о себе все, и будем дружить». И еще какой-то рисунок — девушка с цветами. К сему прилагалось немного табака и несколько спичек.
12 августа
В камеру приносят уведомление, что суд Октябрьского района Гродно не удовлетворил жалобу адвоката об изменении мне меры пресечения на подписку о невыезде. Так растаяла последняя надежда на быстрое освобождение. Значит, пора начинать голодовку.
Умереть или выйти на свободу — в общем-то, такого выбора передо мной не было. Вспоминал лишь угрозу Лукашенко: «Приползешь ко мне на коленях!», но знал — этого он не дождется. Собираясь объявить голодовку, поставил конкретные условия: требовал свидания с родными, газет, телевизор. Понимал, ставить невыполнимые условия бессмысленно.
Весь день почти ничего не ел, чтобы подготовиться.
13 августа
Наконец, приехал Погоняйло. Я сообщил ему, что начинаю голодовку. Гарри Петрович отнесся к этому спокойно. Обсудили некоторые детали моего поведения, поговорили и он уехал. К тюремной жизни своих подзащитных адвокаты относятся по-философски, ведь многие их клиенты находятся под следствием годами.
18.00 — звонок на ужин. Подкатывает с бачком баландер. Заявляем: «Нам три порции. Один в отказе». Тут же в кормушке появляется голова надзирателя: «В чем дело, кто отказывается от пищи?» «Шеремет». «Корпусной, корпусной, подымись на третий!»— зовет надзиратель начальника корпуса. Оказывается, голодовка в тюрьме — это ЧП.
Приходит корпусной.
— В чем дело?
— Заключенный Шеремет отказывается брать еду.
— Что случилось, Шеремет?
— В жалобе Генеральному прокурору все сказано, — передаю я письмо.
— Нет, ну, вы еду возьмите, а там решайте, есть или нет.
— Лучше сразу откажусь.
— Ясно.
Через три часа развозят хлеб на завтрашний день. У камеры кроме «продольного» уже стоит корпусной. Баландер дает две полбуханки, затем еще две.
— У нас один в отказе.
— Отдай им четыре, — приказывает корпусной.
— Если не заберете мою порцию, положу ее возле двери и никто к ней не притронется, — вмешиваюсь я в разговор.
«Кормушка» захлопывается.
До отбоя обсуждаем варианты развития ситуации.
— За голодовку карцер полагается.
— Нет, давить его они не будут. Журналист, весь мир следит за этим делом.
— Плевать батьке на весь мир.
Шура шепчет мне: «У нас есть несколько кубиков «Галины Бланки». Давай, когда все уснут, заделаем тебе, никто не узнает».
— «Не будь умнее всех».
14 августа
На завтраке ситуация повторяется: корпусной следит, как в нашу камеру передают четыре миски каши. Пришлось объясняться с ним еще раз.
День выдался бурным. На утренней проверке появляется воспитатель — молодой старлей.
— Какие ко мне у вас претензии? — спрашивает.
— Никаких.
— Книг у нас на всех не хватает. Я отобрал самые интересные, выбирайте.
— Что ж вы в камеру не заходите? — спрашиваю.
— А, чтобы не попасть в мемуары. Потому и фамилию не называю.
«Воспет» работает в тюрьме лет десять. Начинал постовым, дослужился до лейтенанта. Бегающие глаза, наигранная простоватость. Старался казаться любезным, но все его обещания чаще всего оказывались пустым звуком.
Через час заходит врач. Осмотрел, послушал, поставил диагноз — бронхит.
— Надо вас внимательнее посмотреть, может, сделаем еще одну флюорографию. В общем, в понедельник вызову вас в медчасть.
Странная реакция на недолгую голодовку. После обеда все, наконец, прояснилась. Корпусной вывел меня из камеры и отвел в кабинет опера. Там уже ждали полковник и человек в штатском.
— Здравствуйте, Павел Григорьевич.
— Здравствуйте, а вы кто?
— Я — начальник тюрьмы.
— Как вас зовут?
— Это не обязательно. Просто начальник тюрьмы. Скажите, Павел Григорьевич, откуда у вас столько пренебрежения к беларускому народу?
— В каком смысле?.
— Ну, вот вы написали в своем заявлении, что в стране беззаконие, что страх вернулся в общество и так далее.
— А в чем здесь пренебрежение к народу?
— Ну, я смотрел программу Доренко в прошлую субботу, в его словах столько ненависти…
— Так я же не Доренко, за его слова не отвечаю. Что же касается меня, то вы путаете власть и народ.
— Значит, отказываетесь от пищи? Мы знаем — вас настроил на это адвокат.
— Погоняйло здесь не при чем.
— Но вы же понимаете, у нас есть достаточно способов не дать вам умереть.
— Принудительное кормление законом запрещено.
— Все-таки советуем пересмотреть свое решение. А газеты вам в камеру принесут. Телевизор постараемся починить. Что же касается изменения меры пресечения — это не от нас зависит. Советую: поберечь силы — о вас уже забыли.
— Посмотрим, полковник. Через месяц, два, год я все равно выйду.
— И начнете писать мемуары?
— Конечно.
Потом почти час обсуждали политическую ситуацию в Беларуси. Я и поделился историей наших отношений с Лукашенко. Им было интересно.
— Хорошо, Павел Григорьевич, в карцер я вас не отправлю, но советую заканчивать голодовку. Возвращайтесь в камеру, от обеда можете еще отказаться, а уж вечером поешьте.
После обеда принесли телевизор.
— Давайте проверим, — неожиданно предлагает корпусной.
Включаем в сеть, не работает.
— Странно. Ну что, забирать? — Из корпусного получился бы неплохой актер.
— Забирайте.
Через некоторое время еще один сюрприз. Саше приносят продуктовую передачу. Колбаска, чеснок, лук, печенье, сигареты, варенье. С ума сойти. Как хочется жрать, именно жрать…
Шурик тычет мне колбасой под нос: «Да ладно, поешь немного, наплюй на все…».
Чтобы перебить голод, стараюсь заснуть. Проспал до ужина, едва дождался, пока камера доела свою баланду, и снова спать.
15 августа.
Завтрак опять передают в присутствии корпусного. Похоже, надзиратели нервничают.
Перед обедом всех выводят из камеры и начинают шмон. Переворачивают все вверх дном. Наконец, нашли «коня» и заточку, сделанную из ручки от алюминиевой кружки.
— Чье это?
— Не знаем, кто-то оставил.
После обеда уводят к тюремному психологу.
— Здравствуйте, как себя чувствуете, расскажите о себе
— Нормально чувствую… Травм головы не было, в детстве по ночам в постель не мочился. Что еще?
Смеется.
— Да нет, я просто спрашиваю. Голодовка считается у нас пороговым состоянием, по инструкции я обязан с вами поговорить.
— Давайте поговорим.
Попросил этого психолога, чтобы он нашел Диму Завадского и побеседовал с ним — пусть Димон развеется, поболтает. Психолог свое обещание сдержал, встретился. Правда, Дмитрию разговор не очень понравился: «Откуда я знаю, что за психолог такой. Я эти тюремные методы усвоил, поэтому особого желания общаться с ним не было. Так покурили».
