Коллектив авторов - Доктрина Русского мира

Тогда глобальный геоэкономический расклад будет выглядеть в 2030 году следующим образом (график 10).

График 10. Доли в мировой экономике в 2030 г. (по паритету покупательной способности), прогноз (Источник: прогнозные расчёты А.Кобякова на основе данных Angus Maddison, University of Groningen)

Как видим, к 2030 году расстановка экономических сил в мире примет качественно иной характер: в мире появится явно выраженный гегемон – Китай, доля которого в глобальной экономике превысит даже уровень, который имели США сразу после Второй мировой войны.

С учётом этих обстоятельств становится понятным стратегический смысл стремления США к организации Трансатлантического партнерства с Европой. К 2030 году по объёму ВВП Китай превзойдет Северную Америку и Европу, вместе взятые. Даже если предположить, что затухание темпов роста в Китае пойдёт быстрее (и среднегодовые темпы за 2016–2030 гг. составят не 5,5 %, а 5,0 %), то и в этом случае доли в мировой экономике Китая и Трансатлантической зоны свободной торговли (Европа + США + Канада + Мексика) будут примерно равны.

Таким образом, нынешняя стратегия США по созданию Трансатлантического партнёрства – это и есть, по сути, план образования двухполюсного мира, «мира на двоих», где одним из полюсов будет «объединённый Запад» (Северная Америка + Европа), а другим – Китай.

Потеснить кого-то за геополитическим шахматным столом и стать полноценным игроком в предстоящей партии нашей стране уже никак не удастся. Тихо и незаметно отсидеться в сторонке – тоже. Стать, в зависимости от обстоятельств, пешкой, важной фигурой или главным трофеем в чужой шахматной партии – варианты для России совсем не подходящие. Во всех этих вариантах не просматривается не только намёка на восстановление собственной геоэкономической субъектности, но и на сохранение относительного суверенитета.

Однако окончательный приговор истории ещё не вынесен. В этой на первый взгляд безысходной ситуации у России всё ещё сохраняется возможность организации асимметричной контригры, связанной с формированием некоей «третьей силы», пусть и не равной двум первым. Потенциал этой «третьей силы», с учётом прогнозных расчётов, может выглядеть таким образом (таблица 1).

Первый вариант в качестве «третьей силы» (самостоятельного полюса, имеющего влияние на мировые процессы) несостоятелен: Россия со странами экс-СССР (без Прибалтики) в 2030 году будет иметь примерно такую же долю в мировой экономике, как Индия в 1990 году, и в два раза меньшую, чем у Японии в том же 1990 году. Эта доля даже меньше доли Российской Федерации на момент распада СССР.

Второй вариант практически так же мало состоятелен, как и первый: интеграция постсоветского пространства с включением в это объединение Турции, Ирана и Сирии позволяет выйти только на долю примерно 6,5 % в мировой экономике – это примерно столько же, сколько у Индии в 2008 году, и на треть меньше, чем у Японии в 1990 году. Правда, в такой конфигурации можно претендовать на относительную самодостаточность, то есть на формирование весьма автаркичного (относительно замкнутого в воспроизводственном отношении) «мира-экономики»: такое объединение будет в 2030 году располагать численностью населения 500–600 млн человек, что достаточно для организации оптимального по своим размерам рынка с учётом необходимого уровня концентрации промышленного производства (экономии на издержках с учётом масштабов производства). Правда, этот рынок (по общей численности потребителей) будет всё же существенно уступать объединённому рынку Европы и Северной Америки, не говоря о Китае.

Только третий вариант – вариант интеграции вышеуказанных стран с Индией позволяет рассчитывать на формирование альтернативного глобального полюса силы, хотя даже он будет по объединённому экономическому потенциалу практически в два раза уступать Китаю.

Четвёртый и пятый варианты не могут представлять собой интеграционные объединения – как в силу очень большого числа стран, так и в силу географической удалённости Латинской Америки. В то же время указанные страны и регионы могут в ряде вопросов, касающихся принципов будущего мироустройства, находить общий язык и выступать с единых согласованных позиций, тем самым позиционируя себя в качестве «третьей силы», способной изменить расклад сил в противостоянии первых двух полюсов силы. Однако следует иметь в виду, что геополитическая ориентация Латинской Америки или арабского мира и их согласованные позиции (действия) будут во много зависеть от того, состоится ли третий полюс (третий вариант), или мир будет иметь двухполюсную конфигурацию – в случае двухполюсного мира более вероятно отсутствие единства и лишь тактические и не очень устойчивые альянсы с одной из двух доминирующих сил в мире.

Здесь следует сделать ряд важных оговорок.

Задача, которая ставится в данном докладе, – оценить потенциал «окна возможностей» для России, в том числе с учётом собственных активных действий. Поэтому для нашей страны я вполне сознательно заложил темпы роста, по сути, максимально возможные исходя из предположения о позитивных сдвигах в экономической политике, которые только и смогут обеспечить указанные темпы роста (в «пассивном», инерционном варианте эти темпы окажутся гораздо ниже, поскольку нынешняя модель экономического развития в России себя полностью исчерпала). То есть в отношении России сделанная оценка имеет характер скорее даже нормативного (целевого), а не трендового (экстраполяционного) прогноза, а изложенный сценарий, несмотря на его жёсткость, следует рассматривать как построенный на основе «оптимистического реализма» (или «реалистического оптимизма»).

Кроме того, следует иметь в виду, что темпы роста главного на данный момент мирового игрока – Китая, от которого радикальным образом будет зависеть расклад мировых сил, по оценкам ряда китайских экспертов, могут оказаться и существенно больше, чем в нашем прогнозе. Например, профессор Исследовательского института государственного развития при Пекинском университете Лу Фэн полагает, что Китай располагает потенциалом для сохранения «средневысокого темпа роста» ВВП (около 7 %) в течение ещё 20 лет. Хотя китайский профессор говорит лишь о потенциале, который ещё надо суметь реализовать, мне данная оценка представляется всё же завышенной и скорее её следует рассматривать как благое пожелание. Тем не менее и игнорировать такие оценки не стоит.

Таким образом, если усилия по перестройке российской хозяйственной модели окажутся недостаточными или неэффективными (что, должен признать, представляется весьма высоковероятным), а период сохранения экстенсивных факторов развития Китая и, соответственно, высоких темпов роста окажется более продолжительным (что теоретически возможно, хотя представляется мне менее вероятным), «окно возможностей» для России окажется ещё уже, чем в вышеприведённом анализе и прогнозе.

Оценивая прочитанное, читатель также должен иметь в виду, что мы сознательно ограничили прогнозный горизонт 2030 годом, поскольку, чем длиннее период прогнозирования, тем менее надёжным становится применение экстраполяционного метода. Хотя применённый нами прогнозный подход основан не на чистой экстраполяции (мы закладываем сценарные гипотезы относительно изменения темпов роста), тем не менее указанная закономерность остаётся верной, так как на более длинных периодах прогнозирования возрастает вероятность нелинейных процессов, случайных событий, субъективных (политических) факторов, способных изменить логику не только экономических, но даже исторических процессов, поэтому и сами гипотезы относительно динамики темпов роста объективно становятся всё менее обоснованными и надёжными.

В этой связи следует отметить ещё одно важное обстоятельство, которое позволяет сделать ряд принципиальных выводов на более отдалённую перспективу. Закладывая среднегодовые темпы роста ВВП Китая на период 2016–2030 гг. на уровне 5,5 %, мы исходили из того, что в течение ближайших 15–20 лет у этой страны остаются ещё существенные резервы развития за счёт чисто экстенсивных факторов роста (например, за счёт миграции в города рабочей силы из сельской местности вплоть до достижения «нормального» – на уровне 70 % – уровня урбанизации страны; такая миграция сопровождается значительным повышением производительности общественного труда в силу более эффективных – механизированных – видов деятельности, связанных с городским расселением). Однако наличие этих факторов постоянно сокращается, поэтому китайская экономика уже сталкивается (и данная тенденция будет продолжаться) со снижением темпов роста. Цифра 5,5 % (среднегодовой темп роста на период 2016–2030 гг.), как уже было отмечено выше, получена как средняя между 7,5 % (темпы роста ВВП Китая на уровне двух-трёх прошлых лет) и 3,5 %, которые, как нам представляется, будут характерны для Китая уже около 2030 года. Это означает, что к 2030–2035 гг. темпы роста Китая не будут превышать среднемировые темпы экономического роста. Таким образом, доля Китая около 32–35 % (третья часть мировой экономики), видимо, окажется максимумом, после чего она не будет больше увеличиваться – сначала стабилизируется на этом уровне, а затем, скорее всего, даже будет снижаться.