Рон Пол - Манифест: Революция
Закон также гласит: «Ни один офицер или агент Соединенных Штатов не может похищать, заключать в тюрьмы, или пытать кого-либо за границей, основываясь только на вере президента, что субъект похищения, заключения в тюрьму, или пыток является вражеским пособником; похищение подозреваемых допускается только в случае, если применяется для доставки их с целью проведения судебного процесса или допроса для сбора разведывательных данных перед трибуналом, соответствующим международным нормам по объективности и по ведению процесса». Выявленные нарушения этого раздела наказываются как тяжкие уголовные преступления. Меня поражает то, что такой законопроект вообще стал нужным в Америке. Это же принципы, которые должны не просто исполняться президентами, но и быть их искренними убеждениями.
Тем из нас, кто еще упоминает Конституцию и наши обязанности ее соблюдать, иногда кратко отвечают: «Мы на войне». Да, мы действительно ведем необъявленные войны в Ираке и Афганистане, а также бесконечную войну с терроризмом по всему миру. Но если президент требует особых полномочий на военный период, а мы ведем необъявленные войны без начала и без конца, то когда же кончится срок этих экстраординарных полномочий? Поскольку терроризм никогда не будет побежден окончательно, должны ли все будущие президенты иметь право действовать без оглядки на Конгресс и Конституцию, просто отвечая всем: «Мы на войне»?
В конце 2007 года сенатор Джефф Сейшнс заявил: «Некоторые люди в этой Палате любят Конституцию больше, чем национальную безопасность. Мы все должны отослать президенту Бушу письмо с благодарностью за то, что он защищает нас». Какими же идиотами надо считать американцев, чтобы ожидать от них веры в такую дешевую пропаганду?
Война с террором, тем не менее, имеет нежелательные и опасные внутриполитические последствия. Такие же последствия имеет и война с наркотиками. Я говорю так, не надеясь приобрести себе популярность: мнения людей так глубоко укоренились, что крайне трудно заставить их хотя бы беспристрастно обсуждать этот вопрос.
Но мы должны его рассмотреть. Мы серьезно ошибаемся, если считаем, что работа правительства заключается в том, чтобы искоренять наши плохие привычки или заменять собой те общественные институты, которые несут ответственность за формирование общественной морали. Наша слепая вера в правительство вновь приносит негативные результаты. Экономист Дэн Клейн пишет: «Множество исследований и высказанных мнений возлагают на нее [войну с наркотиками] ответственность за рост уличной преступности, бандитской активности, подделку наркотиков, полицейскую коррупцию, загруженные суды и переполненные тюрьмы. Запрет наркотиков порождает черный рынок, который общество не может контролировать».
Война с наркотиками имеет особенно опасные последствия для районов, в которых проживают национальные меньшинства, так как даже добропорядочным родителям становится сложно внушать детям правильные моральные ценности. Сверхдоходы, порожденные черным рынком, делают наркодилеров внешне процветающим сектором общества, родителям же становится труднее убедить детей избегать таких доходов и стремиться к менее оплачиваемой, хотя и более почетной работе. Конец федеральной войны с наркотиками немедленно отобрал бы доходы у наркокоролей, которые развязали новую волну террора на улицах наших городов. В результате порядочные американцы, которые живут там, наконец, почувствовали бы себя в безопасности.
Несмотря на то, что многие консерваторы поддерживают федеральную войну с наркотиками, все возрастает число тех, кто подобно Уильяму Ф. Бакли относится к ней скептически. Консервативный экономист Томас Сауэлл находит всю войну с наркотиками более утопичной, чем консервативной: «Что имело бы куда больше смысла [чем текущая политика], так это признать, что мы не Бог, что мы не можем жить жизнью других людей или спасать людей, которые этого не хотят, снизить доходность наркотиков путем декриминализации рынка. Отмена наказания положила бы конец бутлегерским бандам».
Это не такая уж и новость для христианской традиции. В «Трактате о законе» из «Суммы теологии», Фома Аквинский объясняет (цитируя Августина), что не все пороки должны преследоваться законом. Человеческий закон должен карать все, что ведет к непосредственному причинению физического вреда другим; Аквинский приводит убийство и кражу как примеры. По отношению к деяниям, которые не ведут к физическому вреду или ограблению (какой бы нематериальный ущерб они не причиняли), следует воздерживаться от законодательного наказания, если оно принесет еще большее зло - точка зрения, которая весьма напоминает проводимую здесь мной.
Более того, закон не может сделать плохого человека хорошим. В соответствии с воззрениями Аквинского, это может сделать только Божья благодать. Закон в этом просто некомпетентен. Закон может только обеспечить мир и порядок, в рамках которого люди ведут свои дела. Множество вещей крайне важных для жизни общества делается отнюдь не в силу закона, а в рамках гражданского общества, семей и сообществ. Эти полезнейшие влияния, никак не связанные с законом, играют основную роль в моральном развитии индивидов. Мы не должны увиливать от собственной ответственности, поручая политикам – которые уж точно и сами не без греха – нести эту важную функцию.
Когда начинаешь изучать реальную историю федеральной борьбы с наркотиками, открывается такое нагромождение лжи, ханжества и невежества, что просто лишаешься речи.
Как минимум в одной из областей те, кто ратовал за запрет алкоголя, были честны: Конституция не дает федеральному правительству права просто запрещать такие вещи. Когда обсуждалось введение сухого закона, все поняли, что для этого требуется конституционная поправка. И для того чтобы запретить конкретный вид наркотика, Налоговый закон Харрисона от 1914 года просто обложил его запретительно высокими налогами. Никто не смог бы платить такой налог, поэтому каждый, задержанный с «субстанциями», указанными в законе, обвинялся не во владении, которое не преследовалось уголовно, а в уклонении от налогов.
А теперь я расскажу вам об одном особенно интересном факте из истории запрещения марихуаны. Существенным моментом, который повлиял на все обсуждения данного запрета, была связь его с мексиканцами, с которыми в то время она широко ассоциировалась. В сенате штата Техас один из сенаторов заявил: «Все мексиканцы абсолютно сумасшедшие и делает их такими эта трава». Похожие слова можно было услышать во многих штатах по всей стране. Гэрри Эшлингер, возглавлявший федеральное правительственное Бюро по наркотикам ,однажды сказал что «основной причиной по которой надо запретить марихуану – это ее влияние на вырождающиеся расы». Это не оговорка: Эшлингер запросто раздавал такие комментарии направо и налево.
Появившийся в результате Закон о налоге на марихуану от 1937 года (да-да, федеральному запрету всего семь десятилетий!) – не имел ничего общего с наукой и медициной, зато очень многое с этнической рознью, карьерными устремлениями в Бюро по наркотикам, дискриминацией и пропагандой в желтой прессе. Слушания по этому важнейшему вопросу заняли всего два часа, слишком мало для того, чтобы разобраться с ее воздействием на здоровье – основной, как все ошибочно полагают, причиной ее запрета.
По вопросу было заслушано всего два эксперта. Одним из них был Джеймс Мюних, профессор, который заявил, что ввел активное вещество марихуаны тремстам собакам и две их них умерли. На вопрос, почему он выбрал собак как аналог для моделирования реакций человека, он окрысился: "Я не знаю! Я не собачий психолог".
Мы можем твердо утверждать, что этот профессор никаким собакам этого ингредиента не вводил, так как он был впервые лабораторно выделен в Голландии годами позже. Но запомните этого товарища.
Другим экспертом был Уильям Вудворт, который представлял Американскую медицинскую ассоциацию. Он высказался против законопроекта, как не подтвержденного медициной продукта невежества и пропаганды. Он заявил: «Американская медицинская ассоциация не имеет свидетельств того, что марихуана является опасным наркотиком». На что один и конгрессменов ответил: «Доктор, если вы ничего не хотите сказать в поддержку закона, почему бы вам не отправиться домой?»
В Конгрессе все обсуждение национального запрета марихуаны заняло полторы минуты.
«Мистер Спикер, о чем этот законопроект?» - спросил конгрессмен от Нью-Йорка.
«Я не знаю, - было ему ответом, - он о том, что нам делать с чем-то, называемым марихуана. Я думаю это какой-то наркотик».
Второй вопрос от конгрессмена: «Мистер Спикер, поддерживает ли этот законопроект Американская медицинская ассоциация?»
Как мы помним, АМА была против законопроекта. Но Спикер ответил: «Их доктор Вентворт [sic!] был здесь. Они поддерживают законопроект на сто процентов».
