Архитекторы нового мирового порядка - Генри Киссинджер
Последующий период моей жизни протекал в среде технической интеллигенции, так называемых «белых воротничков», где я делал первые шаги в сфере управленческой деятельности. Вот уже 50 лет, как я работаю. Поначалу это была случайная, временная работа, за которую я, еще учась в школе, брался, чтобы помочь родителям платить за мое образование. Незадолго перед окончанием университета мне благодаря знанию русского языка удалось получить постоянную работу на фирме «Фиат», уже тогда имевшей довольно значительные деловые связи с Советским Союзом.
На первых порах я занимался делопроизводством, вел деловую переписку, сам печатал на машинке, неплохо стенографировал служебные переговоры. Однако эта безликая, анонимная работа в большом, многолюдном учреждении не очень соответствовала моему характеру, моим склонностям. В мечтах меня манили куда более широкие горизонты. Я начал подыскивать себе другую работу, и наконец мне удалось добиться назначения в Китай, где я и оставался до середины 1938 года.
К тому времени я женился. Это произошло в 1933 году. Мы с Маризой до этого были знакомы уже 5 лет, но я все не был уверен, что смогу содержать семью. Экономическое положение Италии не сулило в те времена слишком блестящих перспектив, да и мои личные позиции были при фашизме весьма непрочны. Теперь мне предстояла длительная работа за границей, будущее казалось мне более определенным, я почувствовал себя гораздо увереннее и решился наконец на этот ответственный в моей жизни шаг.
Трудно представить себе свадебную церемонию скромнее нашей. На ничем не примечательном официальном бракосочетании в темном зале Туринской ратуши были только родственники и несколько близких друзей. Но разве помпа и пышные церемонии играют хоть какую-нибудь роль, когда двое молодых людей решили жить вместе?
Наш брак оказался счастливым. Вот уже более 40 лет длится он под небесами разных стран, и я многим в жизни обязан моей милой, любящей и терпеливой жене. В тяжелые, беспокойные годы жизни она всегда хранила тепло в нашем домашнем очаге. Благодаря ей удалось сохранить постоянные связи с выросшими детьми, которые уже сами обзавелись семьями и разбрелись по свету, обосновавшись в разных краях.
* * *
Жена приехала ко мне в Китай спустя несколько месяцев. Проведенные в Китае годы оказались беспокойными и богатыми приключениями. В те времена весь мир к востоку от Суэца представлял, по сути, британскую территорию. Не тратя лишних усилий и не делая лишних движений, Британская империя — через посредство исключительно дееспособного корпуса гражданских служащих, эффективно поддерживаемых в случае необходимости Королевским флотом и несколькими батальонами сухопутных войск, — умудрялась с легкостью править огромными территориями, поддерживая там необходимый порядок и следя за соблюдением коммерческих интересов британской короны.
Все это вызывало во мне тогда определенное уважение к этой нации, вместе с тем я не мог не задавать себе вопроса, когда и где наконец ветер перемен всколыхнет все эти народы, работающие до седьмого пота и послушно пляшущие под чужую дудку. Ведь звуки ее доносились из страны, отделенной от них тысячами километров и многими неделями пути.
…Некоторое время я прожил в Шанхае — городе, который остался в моей памяти городом резких, разительных контрастов. Казалось, даже сам взрывной характер вездесущих жителей этого города предвещал грядущие важные события. И, как постоянное напоминание о том, чего никогда не должно было бы быть на земле, поражали слова объявлений на зеленых оградах Международного сеттльмента (неподконтрольной китайцам территории): «Вход собакам и китайцам строго воспрещен». При всем своем своеобразном очаровании, прихотливом сочетании грубой силы и соблазнов, Шанхай все-таки был кошмарным городом, и именно там я впервые почувствовал себя зрелым.
Позднее я имел возможность увидеть и отчасти понять истинное лицо Китая. Прежде чем окончательно обосноваться в Гонконге, я много ездил по стране и прожил два года в центральных районах, в городе Наньчане, где итальянские компании строили тогда авиационный завод.
В Наньчане я впервые услышал о волнениях на юге провинции, говорили, что там «бандиты». Если бы я знал тогда, что это были местные крестьяне, объединявшиеся вокруг Мао Цзэдуна и его сторонников накануне Долгого марта, я бы обязательно попробовал познакомиться с ними поближе. К сожалению, я не знал об этом и упустил эту возможность.
Здесь, в Наньчане, в августе 1937 года я впервые узнал, что такое воздушный налет: японское вторжение в Китай началось именно в том месте, где мы жили. Правда, те несколько бомб, которые были тогда сброшены японскими самолетами, вызвали больше паники, чем серьезных разрушений. Одна из них едва не угодила в квартал, где поселился итальянский технический персонал. Мне под беспорядочным перекрестным огнем спешно пришлось пробираться туда.
Несмотря на молодость, мне предстояло эвакуировать из Наньчана в более безопасные внутренние районы страны, а потом в Гонконг сотню перепуганных, плачущих женщин и детей (среди которых была и моя собственная жена), так как на меня было возложено руководство и управление предприятием.
Эта и без того хлопотливая и нелегкая задача осложнялась еще тем, что как раз в эти дни Италия круто изменила порядок своих политических альянсов, поссорилась с Китаем и подружилась с Японией. Все это внесло еще большую сумятицу в наше положение.
* * *
Когда я возвратился в Европу, уже надвигалась Вторая мировая война, и я сразу же примкнул сначала к антифашистскому фронту, а потом — к движению Сопротивления. Эти годы еще более закалили мой характер, обогатили жизненный опыт. Я принадлежал к немарксистскому левому движению «Джустиция э либерта» («Справедливость и свобода»), которое выступало за радикальное обновление итальянского общества (но, увы, программа которого так и не была осуществлена) и вместе с коммунистами возглавило настоящую активную борьбу не на словах, а на деле.
«Справедливость и свобода» организовывала боевые группы в городах и долинах Альп. Однако реальные наши действия тормозились из-за недостаточно эффективной помощи со стороны союзников. Тогда еще, к счастью, я не успел попасть в полицейские черные списки и мог беспрепятственно предпринимать деловые поездки за границу. Однажды в 1942 году я дерзко воспользовался этой возможностью и вместе с одним из моих друзей пробрался в расположенный в Берне центр американских разведывательных служб в Европе. Там мы заявили свой решительный протест командованию союзников
