Николай Леонов - Холодная война против России
Я не пошел на суд, стыдно и горько наблюдать такую картину. В своем последнем слове он просил не говорить детям правду о нем. Дай Бог, чтобы они этого и впрямь никогда не узнали!..
Глубокое недоумение и сожаление вызывают потуги некоторых газетчиков «героизировать» предателей, окружить их фальшивым ореолом борцов против вчерашнего социального строя. А те в свою очередь, обрадовавшись моральной поддержке, пишут в свое оправдание «мемуары», перелицовывая полностью историю своего перерождения, приписывая себе заслуги, которых не было, пыжатся от старания казаться важными. Отношение к предателям — это тоже показатель морального здоровья общества.
* * *К сожалению, много сил и времени отнимала у нас оборонительная борьба против наседавших американских спецслужб. Рональд Рейган, как известно, полностью реабилитировал ЦРУ и ФБР, отпустив им те грехи, которые вскрывались в ходе сенатских слушаний в середине 70-х годов. Он восстановил их численность, расширил права, придал им мощный наступательный импульс. Он не один раз бывал в ЦРУ, встречался с руководителями ведомства. Наше положение в этом отношении было совсем иным. Руководители КПСС и государства относились к разведке отчужденно, как бы стесняясь самой необходимости иметь этот инструмент в системе государства, они все время вели себя так, как будто боялись испачкать свою накрахмаленную репутацию о наши «нечистоплотные» руки. Мы были чем-то вроде внебрачного ребенка у папаш со Старой площади. За всю свою долгую жизнь я видел в здании разведки только одного члена Политбюро — Д. Ф. Устинова, который приезжал туда со своим другом Андроповым, да и то в нерабочий день.
В каждодневной борьбе с таким сильным противником, как спецслужбы США, нам некогда было вспоминать обиды и горечь невнимания со стороны своих, надо было выполнять свой солдатский долг перед Родиной, и мы, как умели, держали фронт. Вскоре нам удалось нащупать еще один эффективный способ обнаружения «подстав» противника. Оказалось, что американцы настолько запугали своих граждан всесилием техники, могуществом и превосходством ее над человеком, что рядовой американец не в состоянии противостоять машине. Особенно пугает и обезоруживает американца перспектива встретиться один на один с детектором лжи.
Однажды в далекой стране «третьего мира» в поле зрения наших разведчиков начал часто попадать американский гражданин. Он старался всячески обратить на себя внимание, но первым на установление контакта не шел, памятуя, что в этом случае мы сразу же заподозрим его. Наконец его желание сбылось, мы сами «клюнули» на него. И тут он сразу же стал завлекать нас своими возможностями в самом секретном ведомстве США. Конечно, он вызвал немалый интерес — кто же упустит шанс, который может представиться один раз на протяжении целой жизни оперативного работника! Сверхосторожность в разведке не менее вредна, чем неоправданная лихость.
Работники резидентуры провели с ним ряд встреч в этой неблизкой стране. В беседах американец демонстрировал готовность идти далеко по пути сотрудничества, но несколько раз высказывал мысль о желательности поддерживать контакт непосредственно на территории США. Эти слова прозвучали первым предупредительным колокольчиком. Нормальные осторожные американцы всегда предпочитали работать там, где контроль и надзор со стороны ФБР за своими гражданами и советскими людьми не такие плотные, как в США. Взвесив все обстоятельства, решили доставить его в Москву, чтобы здесь с ним поговорили наши специалисты по его профессии. Мы рассчитывали, что всю работу будет вести один наш сотрудник, изрядно подрасшифрованный во время прежних командировок. Нам надо было накопить данные личностного характера, получить побольше закрепляющих материалов, собрать всю имеющуюся у него информацию и разработать, если дело пойдет на лад, систему поддержания связи на будущее. Он на все согласился.
Несколько дней он находился в Москве на квартире, проводя все время в составлении ответов на наши вопросы. Для него разработали небольшую культурную программу. Все шло безмятежно. Но в один из дней, когда закончили анализ всех переданных им материалов, мы пришли к выводу, что он сообщил действительно секретные данные, наносящие ущерб США, но… американцы могли знать, что мы уже располагаем этими сведениями из других источников. Он и в самом деле рассказывал нам все, что мы уже знали, но, как детская механическая игрушка, останавливался всякий раз, когда подходил к краю стола — к границе, за которой лежало пока неведомое нам. Мы и так и сяк пытались вывести его из своеобразного заколдованного круга, но он упорно ходил внутри него. Мы сделали вид, что приняли за чистую монету все его «секретные» откровения, и как-то вечером совершенно неожиданно для него привезли в помещение, где стоял полиграф с обслуживающей бригадой. За минуту до появления в этой комнате ему было сказано, что надо попробовать потренироваться на полиграфе, чтобы повысить стойкость легенды, выработанной для сокрытия факта пребывания в СССР. Надо было видеть, что произошло с этим дотоле собранным, четким, аккуратным человеком: он просто взвился от «негодования», стал кричать, упрекать, браниться, но деваться было некуда.
Показания полиграфа были однозначны, перед нами была квалифицированная «подсадная утка». Он все понял и сопротивлялся, мечтая только выбраться подобру-поздорову из рискованной операции, в которую его загнали руководители ЦРУ. Советская разведка всегда придерживалась честных джентльменских правил игры. Унижать проигравшего партнера было не в ее правилах. «Подсадная утка» была доставлена на то же место, откуда она стартовала в неудавшуюся оперативную авантюру. Легкий толчок под зад коленом. Несколько месяцев со стороны США не было никакой реакции, а потом все-таки не выдержали: в газетах промелькнуло крошечное сообщение о том, что г-н X. явился с повинной в ФБР, рассказал о своих похождениях и был отпущен с миром. Этим фиговым листком они пробовали прикрыть свою неудачу. Воспитанные люди давно научились делать хорошую мину при плохой игре.
Было бы утомительно пересказывать новые и новые эпизоды, когда наша разведка входила в непосредственный контакт или, как мы говорили, «в клинч» со спецслужбами США. Мы упорно держались своего принципа — не проиграть ни одного раунда…
Я сознательно говорю о тех событиях нашей секретной войны, ход и результаты которых известны обеим сторонам, в них давно уже нет ничего секретного. А вот что касается тех эпизодов и той работы, которые противнику так и остались неизвестными, то о них говорить, конечно, сейчас рано. Это дело нескорого будущего.
* * *В 1985 году мне довелось совершить довольно продолжительную поездку по трем городам США — Нью-Йорку, Вашингтону, Сан-Франциско, где находились наши разведывательные резидентуры. Основная задача, разумеется, сводилась к тому, чтобы на месте с резидентами провести анализ состояния работы, уточнить направления основных усилий. Надо было познакомиться с самими разведчиками, находившимися на передней линии, почувствовать их психологическое состояние, поддержать, ободрить. Ни у кого в центре не было сомнений, что противнику известно все о моем реальном служебном положении и об общем содержании миссии. Можно было ожидать неприятностей или подвохов с его стороны. Некоторым из моих коллег американцы просто отказали во въездных визах, в других случаях начали шумную газетную кампанию «разоблачительного» характера. Когда я бывал у них раньше в качестве начальника информационно-аналитического управления, они применяли грубый морально-психологический прессинг. В хорошей гостинице, где приходилось жить, в моем номере непременно оставляли нарочитые следы своего визита. Если стояла бутылка виски, то во время моего отсутствия ее открывали, опустошали на четверть или на треть, ополовинивали традиционную вазу с фруктами, небрежно разбрасывая объедки и кожуру: знай, дескать, что мы вездесущи.
В этот раз все было тихо и пристойно на удивление. «Если не пристают — значит, уважают», — удовлетворенно отметил я. На корректное отношение мы всегда отвечали корректностью. Когда в Сан-Франциско за мной было выставлено до нелепости неуклюжее, плотное наружное наблюдение, я никогда не позволял себе использовать их оплошности и оторваться от «хвоста». Бывало так, что на скоростной дороге, не желая постоянно находиться в зоне моего наблюдения через зеркало заднего вида, машины наружного наблюдения уходили вперед и проскакивали съезд на боковые пути, куда мы направлялись. Съехав с магистрали, мы терпеливо дожидались, когда наши «пастухи» найдут нас и восстановят свой душевный покой. Одним словом, отношения складывались, «как в лучших домах Лондона и Жмеринки».
В ходе поездки я хотел проверить, в какой степени обоснованным было мое внутренне отрицательное отношение к американскому образу жизни, к типу американской цивилизации. Пришлось вести диалог с самим собой, временами он переходил в острый спор, но в итоге уже к концу моего последнего пребывания в США я пришел к убеждению, что не кривил душой под влиянием советской пропаганды, коммунистической клишированной идеологии, когда критически, даже неприязненно воспринимал модель общества, сложившегося в США.
