Егор Гайдар - Гибель империи. Уроки для современной России
Из аналитической записки Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС в декабре 1970 г.: “Анализ распространяющейся в кругах интеллигенции и учащейся молодежи так называемой “самиздатовской” литературы показывает, что “самиздат” претерпел за последние годы качественные изменения. Если 5 лет назад отмечалось хождение по рукам главным образом идейно порочных художественных произведений, то в настоящее время все большее распространение получают документы программно-политического характера. За период с 1965 г. появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности. […] Среди научной, технической и части творческой интеллигенции распространяются документы, в которых проповедуются различные теории “демократического социализма”. […] Примерно в конце 1968 – начале 1969 г. из оппозиционно настроенных элементов сформировалось политическое ядро, именуемое “демократическим движением”, которое, по их оценке, обладает тремя признаками оппозиции: “имеет руководителей, активистов и опирается на значительное число сочувствующих… […] Центрами распространения внецензурных материалов по-прежнему остаются Москва, Ленинград, Киев, Горький, Новосибирск, Харьков”[235].
“Самиздат” и “Тамиздат” получили массовое распространение. По меньшей мере в столичных городах для образованных людей незнакомство, скажем, с запрещенными публикациями А. Сахарова или А. Солженицына стало неприличным. Однако диссидентское движение, обладавшее моральным авторитетом в среде интеллектуальной элиты, не представляло серьезной угрозы режиму. Закрытость границ, ограниченность контактов с внешним миром, гуманитарных связей – все это позволяло обеспечивать политический контроль и, казалось бы, делало невозможной организацию опасного для власти оппозиционного движения.
За 1958–1966 гг. число осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду составляло 3448 человек. За 1967–1975 гг. – 1583 человека. В 1971–1974 гг., если пользоваться принятой в КГБ терминологией, было “профилактировано” 63,1 тыс. человек[236] – этим термином власти обозначали мероприятия, проводимые с советскими гражданами, заподозренными в инакомыслии. Потенциальные диссиденты должны были осознать, что их деятельность известна органам и существует альтернатива – пойти в тюрьму или выразить властям лояльность.
Межэтнические конфликты оставались потенциально взрывоопасными. Главными точками напряжения считались Казахстан, Армения, Абхазия. В Армении 24 апреля 1965 г. прошли стихийные митинги, в которых приняли участие от 3 до 8 тыс. человек. Выступавшие требовали возвращения Нагорного Карабаха в состав Армении, освобождения своих единомышленников. В Абхазии беспорядки в 1967 г. продолжались в течение двух недель[237]. Однако в форму вооруженного межнационального противостояния они не переходили.
§ 2. Нарастающие проблемы и ошибочные решения
В 1930-1950-х гг. экономический рост в СССР обеспечивался перераспределением ресурсов из сельского хозяйства в промышленность. Деревня в массовых масштабах поставляла рабочую силу для строящихся предприятий. Доля капитальных вложений в ВВП была аномально высокой. В 1930-х гг. экспорт сельскохозяйственной продукции позволял в крупных масштабах осуществлять закупки комплектного импортного оборудования. В конце 1940-1950-х гг. созданный промышленный потенциал, напряженные отношения с Западом стимулируют повышение доли отечественного оборудования в оснащении строящихся предприятий.
Модель развития, к которой тяготеет социалистическая система, – создание новых крупных предприятий. Если на них некому работать, вложения оказываются малоэффективными. В 1960-х гг. приток рабочей силы в промышленность сократился. В социалистической системе заменить его дополнительными инвестициями непросто. Тонкое маневрирование вложениями с целью лучшего использования производственных мощностей – не ее сильная сторона.
К концу 1960-х гг. это понятно тем, кто готовит доклады высших партийных руководителей[238].
Осознание нарастающих проблем, связанных с неэффективностью советской экономики, в середине 1960-х гг. подтолкнуло руководство страны к попытке провести экономические реформы. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 4 октября 1965 г. предполагало расширение прав предприятий, увеличение размера средств, оставляемых в их распоряжении для развития производства и поощрения работников; введение системы, при которой оплата труда зависит не только от результатов их индивидуального труда, но и от результатов работы предприятия; развитие прямых связей между производителями и потребителями, в основе которых лежит принцип взаимной материальной ответственности; усиление роли прибыли в стимулировании работников[239].
Прокламируемая программа мер более осторожна, чем реализованная в Югославии, намечаемая в Венгрии, спустя годы предпринятая в Китае. Тем не менее это последняя серьезная попытка найти пути изменения системы управления советской экономикой, открыть дорогу восстановлению рыночных механизмов, демонтированных на рубеже 1920-1930-х гг., инициированная до начала глубокого кризиса социалистической системы. Трудно сказать, в какой степени это было результатом реформаторских усилий, но пятилетка 1966-1970-х гг. по темпам экономического роста оказалась самой успешной за последние три десятилетия существования СССР.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Отношение советского руководства к своим восточноевропейским сателлитам наглядно иллюстрирует то, что во время переговоров, прошедших после вторжения советских войск в Чехословакию, Л. Брежнев обвинил арестованного первого секретаря КПЧ А. Дубчека в том, что последний не представлял проекты своих политических докладов в Москву. По информации чешских властей, примерно 30 % состава Министерства внутренних дел Чехословакии работало на КГБ. (См.: Dawisha К. The Kremlin and the Prague Spring. Berkeley; Los Angeles; London: University of California Press, 1984. E 6, 53.)
2
Комсомольская правда. 2004.19 января.
3
Проханов А. Господин Гексоген. М.: Ad Marginem Press, 2002. С. 426.
4
Дугин А. Основы геополитики. М.: Арк-центр, 2000. С. 195.
5
См., например: Strayer R. Why Did the Soviet Union Collapse? Understanding Historical Change. N. Y; L.: M.E. Sharpe Inc., 1998. Авторитетный российский политолог И. Яковенко пишет: “Начиная с эпохи Ивана Грозного Московское царство существовало как империя. Вначале имперская идея вдохновляла элиту Московии, создававшую “державу”. Далее, в течение четырех столетий всероссийское общество создавало империю, жило в ней, получало блага и несло тяготы имперского существования. Имперское сознание вошло в плоть общества, пронизало собой все уровни культуры, отпечаталось в массовой психологии. Сама по себе империя ни хороша и ни плоха. Это особый способ политической интеграции больших пространств, соответствующий определенной стадии исторического развития. На наших пространствах, в данную историческую эпоху он себя исчерпал. Но эта констатация – сухое аналитическое суждение. Для людей традиционного склада, сложившихся в рамках имперского бытия, империя – целый космос, способ жизни, система мировидения и мирочувствования. Именно этот космос им органичен, другого они не знают и не принимают. Традиционный человек склонен воспринимать устойчивое как вечное и неизменное. Тем более что о вечности и нерушимости СССР ему говорила государственная идеология. С этих позиций распад империи – случайность, противоестественное течение событий, результат заговора враждебных сил, нашедших себе опору внутри “нашего” общества”. (См.: Яковенко И. Украина и Россия: сюжеты соотнесенности // Вестник Европы. 2005. Т. XVI. С. 64.)
6
Послание Президента РФ В. Путина Федеральному Собранию Российской Федерации. 25 апреля 2005 г. См.: http://president.kremlin.ru/text/appears/2005/04/87049.shtml.
7
Von Hagen M. Writing the History of Russia as Empire: The Perspective of Federalism // Kazan, Moscow, St. Petersburg: Multiple Faces of the Russian Empire. Moscow, 1997. P. 393.
