Сергей Кара-Мурза - Манипуляция сознанием

Высокий уровень всей этой операции манипуляции сознанием виден в том, что уже в начале демонстрации, после необычно легкого «прорыва» заградительного кордона ОМОНа на Крымском мосту многие стали подозревать, что готовится большая провокация. Но это уже никого не останавливало (во многих отношениях кровопролитие, организованное режимом Ельцина, наносило ему стратегический ущерб и укрепляло пассивное сопротивление общества, но тактический выигрыш был режиму намного важнее).

Доктор-искусствовед, который описал это в журнале «США» (10, 1994), захлебывается от восхищения: «При этом безупречные граждане не испытывали ни малейших неудобств». Свидетель провокации не испытывает неудобств… И с каким же презрением смотрит этот демократ на нашу ГАИ: «Едва ли не все меры относятся к типу… войсковых операций, будь то порядок на дорогах или противодействие рэкету. От борьбы с преступностью порой страдаем не меньше, чем от самой преступности».

Как возникает этот гибрид рационализма с архаичной верой — большая тема, ее мы не будем здесь развивать. Ведь отсюда вышел и антипод этого гибрида, особый русский нигилизм. Об этом размышлял Достоевский, а Ницше даже ввел понятие об особом типе нигилизма — «нигилизм петербургского образца (т.е. вера в неверие, вплоть до мученичества за нее)».

Разумеется, когда нужно, для обозначения действий противника подбираются порочащие выражения. Так, на первом заседании Госдумы в 2000 г. фракция КПРФ договорилась с фракцией «Единство» о выдвижении общего кандидата на пост председателя Госдумы. Это — обычная в парламентах практика коалиции по конкретным вопросам. Поскольку при этом правые фракции своего кандидата провести не могли, они сняли все свои кандидатуры и назвали коалицию большинства сговором. При этом они даже покинули зал заседаний, что было совсем уж глупо. Что это за депутаты, которые присутствуют только на тех заседаниях, на которых они имеют большинство голосов!

Замечу, что и в чисто «рыночном» смысле реформа привела к опасному дефициту, какого не знала советская торговля. Чтобы увидеть это, надо просто посмотреть статистические справочники. В советское время нормативные запасы товаров и продуктов в торговле были достаточны для 80 дней нормальной розничной торговли. Если они сокращались ниже этого уровня, это было уже чрезвычайной ситуацией. В ходе реформы товарные запасы снизились до 20-30 дней. А, например, на 1 октября 1998 г. на складах Санкт-Петербурга имелось продуктов и товаров всего на 14 дней торговли. Положение регулируют только невыплатами зарплаты и пенсий. Вот тебе и изобилие.

Он, в частности, писал, как по-разному воспринимается слово «демократия» в разных культурах: «У латинян слово „демократия“ означает главным образом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и инициативой общин, представляемых государством… У англосаксов в Америке то же самое слово „демократия“ означает, наоборот, самое широкое развитие воли и индивида и насколько возможно большее устранение государства».

В комментариях к труду Тойнби «Постижение истории» верно сказано о таких «демократах»: «Уяснилась функциональная роль лжепророчества, примитивных мифологем и демонологий — всего того, что нужно экстремистским силам для утверждения некоей „сверхчеловеческой“ санкции для своих экспериментов и бесчинств. Ценностная и культурологическая тойнбианская концепция „творческого меньшинства“ стремилась показать, чего эти силы не могут добиться. Она обличала в этих силах их заведомую историческую бездарность, глумливое отношение к массе, к большинству». Вот трагедия общества: историческая бездарность, снабженная эффективными технологиями манипуляции сознанием.

Важно подчеркнуть, что те, кто соглашается на «рыночную экономику», будь то коммунист или так называемый патриот, напрасно строят иллюзии о российском «соборном» капитализме. Речь идет о внедрении чуждого духу России религиозного иудео-протестантского мироощущения. Япония, даже развив очень энергичный капитализм, не сломала свой культурный тип и избежала «рыночной экономики». В вышедшей в 1987 г. книге Мичио Моpишима «Капитализм и конфуцианство», посвященной культуpным основаниям предпринимательства в Японии, сказано, что здесь «капиталистический pынок тpуда — лишь совpеменная фоpма выpажения „pынка веpности“. То есть, традиционных общинных отношений самураев, крестьян и ремесленников.

Из этой немецкой легенды вытекает фундаментальное откpытие философов фашизма: «демокpатизация» подpостков, то есть освобождение их от подчинения взpослым и от гнета тpадиций неизбежно ведет к фашизации их сознания. Это надо подчеpкнуть, ибо многие наши демокpаты сейчас с энтузиазмом бpосились «pаскpепощать» школу и детей вообще. Никита Михалков в своем фильме «Утомленные солнцем», за котоpый ему еще будет очень стыдно, издевается над «тоталитаpизмом» советских детей. Они у него хоpом декламиpуют: «Ленин-Сталин говоpят: надо маму слушаться!». Вот чему учили пpоклятые коммунисты. Тут сын сталинского детского поэта, сам того не понимая, сказал важную вещь. Ее понимание принес фашизм. Дети должны «маму слушаться», а не создавать свой миpок с демокpатией.

Не будем тратить место на описание всей механики, главный источник доходов от капитала теперь не дивиденды от акций, а проценты от вкладов, акции важны для управления предприятиями.

Вот, Гегель признавал, что гражданское общество не может существовать, опираясь исключительно на свое собственное основание — право человека на индивидуальную свободу, а опирается также и на коллективную рациональность. То есть, на некий надличностный «общественный разум». Но при этом Гегель подчеркивал, что сама эта коллективная рациональность возникает лишь как реализация индивидуальной свободы. Иными словами, в незападных обществах, где человек не прошел атомизации и полного разрыва общинных связей (не возникло индивидуума), коллективной рациональности не может существовать — это как будто утверждает Гегель. Но вряд ли можно предполагать у Гегеля такую странную мысль, просто он незападные общества исключает из рассмотрения, выводит за рамки своей модели человечества.

Уже в своем перечислении «внеэкономических и внеправовых средств» В.С.Нерсесянц доходит до нелепости: почему же «общеобязательный план» — внеправовое средство, а общеобязательные правила дорожного движения — правовое? Почему наказание за прогул («принудительный режим труда» в СССР был внеправовым действием, а в частной американской фирме — очень даже правовым? Непонятно, почему надо считать «внеправовым» явлением хотя бы и принудительный труд осужденных, если он регулируется правом.

Вот типичное умозаключение из книги, вышедшей в издательстве «Наука»: «Четверть миллиарда — 250 миллионов потеряло население нашего Отечества в ХХ веке. Почти 60 миллионов из них в ГУЛАГе». Это — пример острой некогерентности. Что значит «потеряло Отечество»? Умерли? А сколько умерло в XIX веке? ГУЛАГ существовал 30 лет, число заключенных в лагерях лишь в некоторые годы превышало 1 млн. человек, смертность в лагерях составляла в среднем 3% в год — как Отечество могло там потерять 60 миллионов? И ведь это пишется в книге, имеющей статус научной монографии.

Кстати, наши демократы никогда не цитировали и продолжение мысли Ленина, мысли именно демократической. Он продолжал после согласия с кадетами и др.: «Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники».

Можно даже сказать, что чем более знаменит ученый в своей области (как Сахаров в ядерной физике), тем меньше он пригоден быть политиком, тем менее он сведущ в вопросах жизни народа. Ницше писал: «Когда человек становится мастером в каком-либо деле, то обыкновенно именно в силу этого он остается полнейшим кропателем в большинстве других дел; но он судит совершенно иначе, как это уже знал Сократ». То есть, будучи примитивным кропателем в делах жизни людей, Сахаров мнил себя проницательным политиком потому, что глубоко изучил поведение элементарных частиц.

Замечу еще, что утверждение академика наполнено презрением к трудящимся. Слегка замаскированный в нем тезис о том, что советские люди были, в большинстве своем, лентяями — идеологическая ложь. Хотя за ней стоит важная и интересная проблема: почему интеллигенции стало казаться, что «рабочие и колхозники работают слишком мало»? Ведь это ложное убеждение действительно овладело советской элитой и было важным оправданием для всего антисоветского проекта.