Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №32 от 07.08.2012
Мало того, нашими патриотическими произведениями восхищались такие зрители, как Черчилль.19 декабря 1944 года он писал Сталину: «Вчера я второй раз посмотрел фильм «Кутузов», который Вы мне подарили. Когда я смотрел его первый раз на русском языке, он вызвал у меня большое восхищение, но я не мог понять точного смысла всех действий. Вчера я смотрел фильм с английскими надписями, которые сделали понятным всё, и я должен Вам сказать, что, по моему мнению, это один из самых блестящих фильмов, которые я когда-либо видел. Никогда ещё борьба двух характеров не была показана с большей ясностью... Никогда ещё русские солдаты и русский народ не были столь славно представлены британскому народу. Никогда я не видел лучшего искусства съёмки.
Если бы Вы сочли целесообразным в частном порядке передать моё восхищение и благодарность тем, кто работал над этим произведением искусства и высокой морали, я был бы Вам благодарен. А пока я поздравляю Вас...»
Режиссером фильма был знаменитый Владимир Петров, ранее поставивший и «Петра Первого», роль Кутузова играл несравненный Алексей Дикий.
А вот телеграмма Рузвельта режиссеру Марку Донскому:«В воскресенье в Белом доме смотрели фильм «Радуга». Мы поняли картину и без перевода. Она будет показана американскому народу в подобающем ей величии».
Фильм был отмечен в США призом «Золотой Оскар» как лучший иностранный фильм 1944 года.
Сарнов всего этого просто не знает. Люди его круга, живя «под собою не чуя страны», совершенно не интересовались патриотическим искусством, у них были совсем другие интересы, заботы, хлопоты, радости, печали. Им ничего не говорит пронзительная кантата Сергея Прокофьева из фильма о Невском:
Вставайте, люди русские,
На славный бой, на смертный бой!
Вставайте люди вольные
За нашу землю честную!...
Всё это им просто до лампочки! Поэтому когда Сталин назвал Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова, они обалдели, для них это было полной неожиданностью. Как так? С какой стати? Куда мы попали? Где классовый подход? Что сказал бы Фердинанд Лассаль? Где тут выход на улицу?
* * *Сарнов живописует дальше: «В первые трагические военные дни единственным идеологом страны, вступившим в смертельную схватку с фашизмом, стал Эренбург» (Сталин и писатели. М.2008. Кн.1, с.679). Даже не первым, а единственным! Ну ты подумай, до чего офонарел! Единственный, а все остальные - одни замерли от страха, другие начали брататься с фашистами, а он, Единственный, бросился на амбразуру! Вот уж воистину, услужливый мудрец опасней дурака. Из лиц всероссийской значимости, чтоб ты знал Беня, первым после Молотова в день начала войны обратился к народу митрополит Сергий. Он благословил «всех православных на защиту священных границ нашей Родины». А уже 23 июня в «Правде» - стихи Николая Асеева и большая статья Емельяна Ярославского, которую издадут массовым тиражом брошюрой. Потом - статья Алексея Толстого «Начало конца» и цикл его прекрасных патриотических статей. 24 июня, в первые же 48 часов войны в «Известиях» и «Красной звезде» появилось стихотворение Лебедева-Кумача «Священная война», а 26-го на Белорусском вокзале, с которого уходили поезда на фронт, уже загремела песня Александрова «Вставай, страна огромная!» на эти слова. Или это всё не против немецкого фашизма?
Одновременно с Эренбургом в первые же дни выступают по радио и в газетах Леонов, Фадеев, Соболев, Демьян Бедный, Сурков, Тихонов, Алигер, многие писатели идут на фронт, работают там во фронтовых, армейских, дивизионных газетах: Твардовский, Михалков, Сельвинский... В кадрах армии и флота находились во время войны 943 писателя, 80 московских писателей погибли... Ничего не желает об этом знать Сарнов: Эренбург – Единственный! Подождите, вот он отдохнет, примет валидольчику и начнет уверять нас, что Эренбург, Гроссман и Сванидзе первыми и единственными ворвались в Берлин, а Жуков и Конев со своими войсками присоединились потом. И знамя Победы над рейхстагом водрузили вовсе не Егоров и Кантария, а Радзинский и Радзиховский.
Слов нет, Илья Григорьевич, имея большой журналистский навык, газетный опыт, которого не было у других, работал много, неутомимо, оперативно, его статьи были на фронте нарасхват, хотя по форме, по манере они были несколько монотонны. Он сам горько иронизировал после войны: «Тысячи статей, похожих одна на другую, которые теперь может прочитать только чрезмерно добросовестный историк». Я-то читал их там, на фронте, а Сарнов – в собрании сочинений именно как тот историк. Но не знает угомону: «В официозных перечнях публицистов военного времени имя Эренбурга обычно поминается вслед за Шолоховым, Толстым, Леоновым...». Что за безымянные публицисты? Но всё-таки «поминается» да ещё как громко. Вот хотя бы свежайший пример. 11 мая в «Правде» замечательный писатель-фронтовик Александр Огнёв в статье о нашей литературе во время войны поставил имя Эренбурга впереди Шолохова. Успокоился? Или не понял? Повторяю: Шолохов позади Эренбурга. Страница 5. И не только это, в статье ещё и много хвалебных слово об Эренбурге.
А вот сам-то Илья Григорьевич в своих воспоминаниях уже через двадцать лет после войны писал, что ей «посвящены прекрасные повествования Некрасова, Казакевича, Гроссмана, Пановой, Берггольц, Бека (этот список, конечно, далеко не полный)» (Н.М. №1’63. С.68). За счет чьих же имён список не полный? Да ведь прежде всего за счёт как раз Шолохова, Толстого, Леонова, а также Симонова, Тихонова, Соболева... То есть он их не ставит где-то в хвосте, а вовсе не упоминает, а только тех, кто ему симпатичен. Но Шолохов, между прочим, незадолго до этого к семидесятилетию Эренбурга прислал ему очень теплое поздравление. А Симонов, кстати, написал восторженное предисловие к его книге «Летопись мужества».
«Для тех, кто не забыл 41-й год, Эренбург должен стоять первым», - заявляет Сарнов. Я не забыл и ставлю его первым, но не единственным. Готов тебя, Беня, поставить вторым, если объяснишь, как могло случиться такое несчастье для Красной Армии и для советской культуры: ты и на фронте не был, и окопы не рыл, и вообще служил только в «Пионерской правде» да «Литгазете». А ведь вполне здоров - дожил до девяноста лет, и никогда даже очки не носил, до сих пор без палочки по редакциям бегаешь. Я-то трюх-трюх, трюх-трюх, а ты – как молодой, резвый сивый мерин...
И прими же во внимание, если говорить, допустим, о Шолохове, что у него погибла под бомбёжкой мать Анастасия Даниловна, сам он попал в авиационную катастрофу, долго лечился - такие дела не способствуют творческой активности. Где ему, романисту, угнаться было за Эренбургом с его огромным газетным опытом! А по таланту, литературной значимости, весомости Илья Григорьевич, при всей его монументальности, конечно, не в первом ряду русской литературы. Он и сам иронизировал: «Это было в пору, когда романы Эренбурга считались художественной литературой...»
* * *Вот передо мной три книги за двадцать лет: «Газета завтра выходит» правдиста Семёна Гершберга (М. 1966), «Военная печать в годы войны» Н. Попова и Н. Горохова (М. 1981) и упоминавшийся коллективный сборник «Музы вели бой» (М. 1985). Все они посвящены одной теме, обозначенной в заглавии последней из них. В книгах говорится о многих военных журналистах. Вот, например, даже и фотография Бориса Галантера, с которым я вместе работал в «Литгазете», а рядом – неведомые мне Владимир Верховский и Путин по имени Арон, что несколько озадачивает и наводит на раздумье.
И во всех этих книгах Эренбург представлен самым достойным образом – и его собственными текстами, и фотографиями, и похвалами ему. Да ещё какими! Вот вспоминает маршал Баграмян: «С Ильёй Григорьевичем я познакомился в июле 43-го года... Мне, конечно, было хорошо известно имя талантливого писателя. Газеты с его статьями являлись в ту пору лучшим агитационным материалом, зачитывались до дыр. Перо Эренбурга поистине было действеннее автомата». И вот он явился в штаб 11-й гвардейской армии, которой командовал Баграмян. Обо всём поговорили, всё выяснили. А потом генерал «налил по рюмке коньяка, который принёс ординарец.
- За победу! - приподнял рюмку Эренбург.
Выпив, Илья Григорьевич стал рассматривать этикетку на бутылке.
- Французский, - словно про себя заметил он», знаток данной проблемы.
Ведь скорей всего, Сарнов на это скажет: «А почему Баграмян не предложил второй тост за Единстенного? Какой антисемитизм!»
Посещал Эренбург и других генералов. Под Москвой – Говорова и Власова, под Сухиничами – Рокоссовского, позже – Малиновского...
А были похвалы Эренбургу и повыше маршальских, причём не после, а во время войны. Сам Михаил Иванович Калинин, говоря по-нынешнему, президент страны говорил: «Эренбург ведёт рукопашный бой с немцами, он бьёт направо и налево. Это горячая атака, он бьёт немцев тем предметом, который попался под руку: стреляет из винтовки, бьёт прикладом, бьёт куда попало. И в этом главная военная заслуга автора».
