Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №16 от 17.04.2012
Для него твоя подпись - дело чужое, а для тебя – твое собственное, кровное. И потому странно молчание не Кириллова, а твое. За эти двадцать лет было немало гневных публикаций о вашем письме. Вот однажды встать бы и сказать: леди и джентльмены, я тут не причем, это моя третья супруга, дурёха, отмочила. Нет, ты молчал. И теперь совершенно ясно, почему. Жена не ошиблась, ты всегда был согласен с письмом, в разговоре со мной лицемерно отказывался от него, а сейчас оправдываешь эту подлость: «Письмо было продиктовано тревогой за нарождающуюся в стране демократию». В стране нарождалась не демократия, а бандитизм, грабеж и угнетение народа, бесстыдство, и ты в этом народившемся гнусном мире оказался своим, бултыхаешься в нём, как рыба в воде, и преуспел как никто.
И он называет имена самых для него авторитетных персон, кто тревожился об этой дерьмократии, кто взывал к убийце в Кремле, кто умолял его расправиться с защитниками народа. Но мы несколько расширим списочек. Кто же это?
Академик Лихачёв... Тот самый лауреат Сталинской премии, который то и дело врал. Например, в cоветское время рассказывал по телевидению, что на Соловках, где он действительно сидел, после чего получил помянутую премию, были такие порядки, что он мог на несколько дней получить увольнительную, поехать в Ленинград, поработать там в Салтыковке, походить по театрам, музеям и вернуться на каторгу. Вот, оказывается, как. А после контрреволюции уверял, будто на Соловках такие были ужасы, что однажды пришли страшные люди неизвестно за что расстреливать его, но он спрятался за поленницу дров и не нашли беднягу. И плюнули страшные люди: «Черт с ним! Пусть живёт». И дожил он до ста лет, увешанный премиями и орденами. Это тот самый страдалец, что жаловался, будто был невыездным, а на самом деле объездил всю Европу. Тот самый, который запугивал депутатов Верховного Совета гражданской войной, если не народ, а они сейчас и здесь не изберут Горбачёва президентом. С его подачи избрали...
Бела Ахмадулина... Та самая возвышенная поэтесса, которая в старости нашла нужным однажды поведать, как ей в детстве было жалко немецкие «самолётики», которые летали над Москвой, а их почему-то сбивали. Ну, ребенок есть ребенок, но в старости-то она могла знать, чем занимались эти «самолётики».
Виктор Астафьев... Этот большой талант и великий воин, даже не умел читать простейшую военную карту и был уверен, что там каждая стрелка означает не направление удара и контрудара теми или иными силами, а всегда именно войсковую армию. В советское время он писал в «Правде»: «Мы достойно вели себя на войне. Мы, солдаты, и весь наш многострадальный героический народ на века, на все будущие времена прославивший себя трудом и ратным делом». А после контрреволюции божился, что все мы от солдата до маршала «были очень плохие вояки да и быть иными не могли, ибо воевали в самой бездарной армии со времён сотворения рода человеческого». Раньше врал, будто мы громили немцев при соотношении потерь 10 к 1 в нашу пользу, а потом – то же соотношение в пользу немцев.
Кто ещё подписал? Конечно, Лев Разгон. Этот врал, как заведённый. Например, в своей книге «Непридуманное» подло придумал, будто Сталин в октябре 1919 года, когда Юденич подходил к Петрограду, приказал расстрелять «всех царских офицеров, которые зарегистрировались, а также много сотен бывших политических деятелей, адвокатов и капиталистов, не успевших спрятаться». Но на самом деле у Сталина и власти-то не было для таких приказов. Тогда главным лицом в городе был Зиновьев, только он и мог приказать. Да к тому же Сталина и не было в это время в Петрограде, он уехал оттуда 2 июля.
А уж как ликовал Лев Эммануилович и его друзья-единомышленники при известии о болезни Сталина: «Больной был ещё жив, а мы пили водку, провозглашали тосты за его смерть». А когда умер - «готовы были пуститься в пляс под траурный марш Бетховена». И плевать им было на то, что вся страна скорбила...
А вот ещё Борис Львович Васильев... Тот самый потомственный дворянин, живой классик, что в родстве сразу и с Пушкным, и с Толстым; тот, который о наших полководцах Гражданской и Отечественной войн визжит до сих пор: «Шаркуны!.. Тупицы!.. Дураки!..» Это кто же именно шаркун? Да хотя бы Буденный, прошедший в русской армии путь от рядового солдата до маршала, восьмикратный георгиевский кавалер (пять крестов и три медали), трижды Герой Советского Союза. Тот самый классик, что о Сталине говорит: «Тупица, дурак похлеще Гитлера!» От таких классиков приходится защищать даже Гитлера, ибо победа над дураком ничего не стоит. Тот самый фронтовик, у которого нет ни одной боевой награды – одни памятные да юбилейные.
Тут же и Григорий Бакланов... Увы, почивший классик, который однако перед смертью успел лишить национальности Маршала Малиновского, украинца, маршала Катукова, русского, и генерала Доватора, белоруса, - всех записал в евреи! За что Маргарита Львовна, дочь Доватора, сурово призвала классика к порядку в национальном вопросе.
Юрий Нагибин... Тот самый, у которого было шесть жен и ни одного ребенка, ибо, как признавался в дневнике: «Я по натуре – типичный паразит...» И видел он «кругом свиные рыла...» И уверен был, что «любовь к людям – это утрата любви к себе, это конец для художника». И потому для него «жалка, пуста и безмозгла горьковская барабанная дробь во славу человека!» Тот самый мизантроп, что доходил до «желания убить в поножовщине десять человек». Но однажды подвернулся желанный случай задавить на машине зайца и не смог, только оглушил, контузил. И разрыдался: «Не зайца жалко было, а себя. Раз в жизни решившись на такой определенный поступок, я не сумел довести его до конца...» Но жажда смертоубийства его не оставила. Тот самый, что считал: «трудно быть в России евреем, но куда труднее быть русским» и потому, вроде бы документально узнав под конец жизни, что он не еврей, а русский, заявил: «Я хочу назад в евреи». Тот самый, наконец, что так досадовал на Гитлера, не сумевшего захватить Москву.
Булат Окуджава... Тот самый, который негодовал: «Меня удручают размеры страны». Но передислоцироваться из огромной России в уютную Грузию, на родину отца, или в скромную Армению, на родину матери, почему-то не захотел. Тот самый, что с наслаждением смотрел по телевидению расстрел Дома Советов и гибель сотен взрослых и детей, в чём публично признался.
Александр Иванов... Тот самый пародист, который на вопрос корреспондента как раз тверской газеты, что для него самое характерное, совсем не пародийно ответил: «Пещерный антикоммунизм».
Юрий Карякин... Тот самый, который первым огласил их общую жажду уничтожить Мавзолей Ленина.
Кто ещё? Критик Валентин Оскоцкий... Тот самый воспитанник ВПШ при ЦК КПСС, комсорг «Литгазеты», парторг «Дружбы народов», активный автор «Правды», который после контрреволюции оглашал митинги воплем: «Россия – империя зла!»
Владимир Войнович... Тот самый, что уверял, будто его не приняли в Литературный институт, где чуть не половина преподавателей и студентов были евреи, именно потому, что посчитали за еврея. А я, говорит, вовсе не еврей, это моя матушка по недосмотру родителей родилась еврейкой.
Вот какая публика преобладала среди этих 42-х защитников демократии, предательство которых ныне оправдывает и защищает Дементьев. Среди подписей таких лжецов, приспособленцев и оборотней была вполне закономерна подпись ещё одного лжеца, приспособленца и оборотня – почётного гражданина Твери.
И почти все они лихо преуспели в кроваво-мутной воде демократии. Лихачев получил ворох больших премий, кучу первосортных орденов и возможность безоглядно врать по телевидению; Ахмадулину новая власть порадовала пятимиллионной премией президента, не говоря уж о косяке премий других; Астафьеву Горбачёв навесил Золотую Звезду Героя, а Ельцин издал его 15-томное собрание сочинений; и, конечно, он тоже обрел вороха и кучи; Бакланов – стал главным редактором толстого журнала и сопредседателем правления Союза писателей, членом Совета по культуре при президенте, да ещё Сорос отваливал ему миллионы долларов на контрреволюцию; Васильев при Горбачёве издал «Избранное» в 2-х томах с предисловием А. Дементьева, потом ещё двухтомник, а при Ельцине - два 5-томных собраний сочинений, стал почётным гражданином Смоленска, получил премию президента и пенсию президента; а сам Дементьев... Ну, это уж просто надоело. И остальных власть не обошла своей лаской.
Ныне из 42-х осталось человек десять-двенадцать. Некоторые рухнули сразу, словно под тяжестью содеянного. Первым, не прожив и трех месяцев, 31 декабря того же 1993 года умер Михаил Дудин. За ним 26 января 1994-го, меньше, чем через месяц, – Алесь Адамович. Через полгода, 19 августа – Роберт Рождественский. Через неделю после Роберта, 27 августа - Василий Селюнин... А потом они посыпались, как горох. До пришествия Путина дожили немногие.
