Джордж Бейли - Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне
И опять в советских архивах нет никаких свидетельств о донесениях Маклина или Берджесса по этому критическому вопросу. Когда британский премьер-министр Клемент Эттли посетил в начале декабря 1950 года Вашингтон, дабы выразить озабоченность намерением США использовать атомную бомбу и этим остановить китайцев, Модин заявляет, будто Маклин снабдил Москву подробным отчетом о результатах визита, включая поддержку Эттли и министра иностранных дел Бевина, ремилитаризации Германии. Непохоже, чтобы Маклин, не упускавший ничего из того, что считал агрессивностью американской политики, не доложил о германской части переговоров Трумэна—Эттли. Если эти доклады существовали и сохранились, архив СВР их не предоставил или не смог рассекретить[226].
ОБЪЕДИНЕНИЕ? СОВЕТЫ И СЕПГ ПРОБУЮТ ДРУГОЙ ПУТЬ
1 декабря 1950 года премьер-министр ГДР Отто Гротеволь обратился с письмом к западногерманскому правительству, призывая к всенародному обсуждению «общегерманских выборов». В национальной разведывательной оценке ЦРУ сообщало 27 декабря, что эта акция была частью более широкого советского плана «остановить или замедлить перевооружение Германии и получить выгоду из конфликтов, которые этот вопрос породил в западных странах, то есть обрести твердую почву под ногами и сделать первый шаг на пути объединения Германии под контролем СССР». Попросту говоря, письмо Гротеволя должно было воодушевить Восточную и Западную Германии на объединение[227].
Уловка Сталина заставила призадуматься западных союзников. На «тайной сессии» Совета верховных комиссаров, состоявшейся в Берлине 7 декабря 1950 года, присутствующим пришлось «согласиться, что после китайских успехов в Корее, отражая настроения некоторых групп населения в Западной Германии, предлагалось внимательно перечитать письмо Гротеволя и не отвергать его с ходу»[228]. Подобные призывы можно было слышать в течение всего 1951 года. Однако это не замедлило движения Западной Германии к полноправному членству в европейском сообществе. Западные союзники в конце концов разгадали замысел Советов усугубить рознь между ними. Пожалуй, верховный комиссар США Макклой правильно сказал, что «чем явственнее интеграция Западной Германии в свободный мир... тем больше готовности к согласию у коммунистов относительно условий объединения»[229].
ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ ЗАПАДНОЙ ГЕРМАНИИ ПРОДОЛЖАЕТСЯ: СОВЕТСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ
В начале 1951 года Северная Корея и ее китайский коммунистический союзник заняли Сеул, столицу Южной Кореи. 14 марта войска ООН освободили ее, и их противники отошли к северу, на бывшую границу (38-я параллель). 23 июня Яков Малик, советский делегат на сессии ООН, предложил прекратить огонь. 10 июля начались переговоры о перемирии. Несмотря на продолжавшиеся бои, фронт стабилизировался.
Движение Западной Германии в сторону включения в оборону Европы и экономического партнерства с западноевропейскими соседями, ускоренное корейским конфликтом, продолжалось. В это время КИ проделал отличную работу по информированию советских руководителей о том, что происходит в Западной Германии, разве что он все еще игнорировал роль корейского конфликта в стимулировании этих процессов. КИ продолжал аккуратно информировать руководство страны о западной реакции на дипломатические и торговые инициативы Советов и Восточной Германии, которые Советы предприняли, чтобы разделить западных союзников по проблеме сроков и условий вклада Западной Германии в европейскую оборону.
Цели СССР в Германии оставались прежними. По оценке ЦРУ от 1 февраля 1951 года, «конечная цель» СССР — распространить свой контроль на всю Германию. Его текущей целью было подорвать ФРГ, предотвратить ее перевооруже-ниє, не допустить ее политический, экономический и военный союз с западными державами. Что до Восточной Германии, то Советы «будут и дальше укреплять коммунистический контроль в ГДР, эксплуатировать ее экономический потенциал, развивать ее военный потенциал и вооруженные силы, чтобы в дальнейшем интегрировать ГДР в советскую орбиту влияния». Москва будет продолжать использовать Берлин как способ давления и искать пути изгнания западных держав из Берлина, чтобы он стал единым городом, сначала столицей ГДР, а потом и объединенной Германии[230].
Далее в докладе говорится, что Советы попытаются сорвать перевооружение Западной Германии, «не прибегая к военным методам». Но если эта тактика не даст положительных результатов и Западная Германия станет частью сильной с военной точки зрения западной коалиции, СССР «будет рассматривать появление этой новой силовой ситуации в Европе как барьер на пути его европейских амбиций и, возможно, как угрозу советской сфере интересов... и решится на военные действия в наиболее благоприятный для себя момент и наиболее благоприятном для себе месте». Согласно оценке ЦРУ, Советы были способны на риск развязывания новой мировой войны, чтобы противостоять западным союзникам в Германии. Другая возможность состояла в том, что Москва могла воспользоваться моментом до того, как перевооружение «достигнет опасных для Кремля размеров» для того, чтобы улучшить свое военное положение и «снова попытаться остановить прогресс, достигнутый Западом»[231] .
Мороз по коже идет, когда понимаешь, что в этот период таких угроз миру, стереотипы и преувеличения о Западе в докладах КИ усиливали непонимание, причиной которого было нежелание Сталина слышать о Южной Корее. Доклад, составленный в начале января, с цитатами из высказываний бывшего западногерманского генерала Франца Хальдера, был распространен КИ, например, среди советских, чехословацких и польских государственных деятелей. Хальдер объяснял свой план — создание западногерманской армии численностью от 100 000 до 150 000 человек, которые должны стать частью «объединенных европейских вооруженных сил». В частной беседе в ноябре Хальдер, как говорилось в докладе, утверждал, что «ремилитаризация Западной Германии не будет ограничена несколькими дивизиями. В будущем эти дивизии станут основой полноценной западногерманской армии». Хальдер развил свою мысль, утверждая, что «он не думает, будто политики США ожидают нападения со стороны Советского Союза на Западную Европу, но сами систематически готовятся к агрессии».
Вот так, московский КИ предпочел «очевидно сомнительные» донесения от «немецких друзей» Хальдера, которые «преувеличивали темп ремилитаризации и неточно характеризовали политические взгляды западных стран в отношении поставленного вопроса». Но КИ считал возможным, что Хальдер по какой-то причине «сделал подобные заявления информатору, но возможно и то, что информатор не говорит правду [является дезинформатором]»[232]. Здесь мы имеем дело с уникальной возможностью взглянуть на внутреннюю работу КИ, на то, как его офицеры решали проблему составления и рассылки докладов политическому руководству.
Другой доклад КИ о германской «ремилитаризации» этого периода, по-видимому, соответствовал советским представлениям об отношениях между западными странами и правительством Аденауэра. Позиции главных участников сильно искажены или даны в карикатурном виде: в этих сценариях американцы, при поддержке англичан, продолжали настаивать на ремилитаризации Западной Германии вопреки протестам населения Западной Германии. Франция как будто протестовала, но тем не менее предложила включить западногерманскую армию в европейскую по так называемому плану Плевена. В то же время Аденауэр был обрисован как ловкий политик, который видел в перевооружении возможность для ФРГ добиться независимости на благоприятных условиях.
Тон и содержание этих докладов КИ, посылаемых Сталину и членам Политбюро, ясно отражали образ мыслей идеологически подготовленных источников. Даже люди, сотрудничавшие на основе материальных соображений, писали, в основном, то, что от них хотели получить офицеры разведки. В любом случае, донесения обрабатывались офицерами, которые были отлично подготовлены и имели опыт. Поэтому окончательный вариант уже отличала стилистическая гладкость.
Еще один пример работы КИ. В январе 1951 года генерал Эйзенхауэр во время своего первого посещения объектов НАТО останавился во Франкфурте-на-Майне (Западная Германия)[233]. Утром 22 января Эйзенхауэр посетил штабы частей расквартированных в американской зоне. После переговоров с западными верховными комиссарами у него осталось немного времени для встречи с «немецкими лидерами» на приеме, устроенном Джоном Макклоем. Согласно докладу государственного департамента, Эйзенхауэр на приеме и в публичном заявлении перед отъездом сделал ударение на разнице между «германским солдатом и офицером и Гитлером», то есть сделал символический жест, дабы успокоить раненые чувства, оставшиеся после войны[234].
