Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №26 от 28.06.2011
Знаковые символы России XXI века: Ложь заменяет Правду, Насилие - Силу, Мракобесие - Знание.
Б. КУЧКИН
КУЛЬТУРА И КУЛЬПАСКУДСТВО
ДРУГОЙ ДЕНЬ ИВАНА ДЕНИСОВИЧА
С вечера небо хмурилось, затягивалось серой пеленой. К полуночи начал накрапывать дождь. Потом он усилился, стучал по жестяному козырьку подоконника монотонно, нудно.
Ломило, ныло во всем теле. На какое-то время наступало забытье. Картинки прожитых последних дней, похожих, как две капли воды, перемежались с картинками обрывков сна во время короткого забытья. Уснул лишь под утро.
Проснулся Иван Денисович как-то незаметно для себя. Ясности в голове не было: спит он или только делает вид, что спит? А все потому, что просыпаться, а тем более вставать, ему не хочется: новый день ничего нового ему не сулит.
Он продолжал лежать спокойно, ибо знал, что, как только пошевелится, сразу во всех частях тела, во внутренних органах дадут знать о себе успокоившиеся лишь под утро боль и нытье — в спине, в ногах, в руках. Поэтому переворачиваться на бок и пытаться вставать придется в несколько приемов.
“Сто грамм бы пропустить”, - подумал он. Но тут же отверг эту идею. Точнее, она сама отпала, потому что в его жилище и одного грамма спиртного не было. Он представил себе, что если бы было, ну, хотя бы грамм пятьдесят, то на время облегчение можно было бы получить. Но и для этого все равно следовало бы пережить тяжкую процедуру мучительного вставания. Конечно же, тогда бы через нее прорвался скорее. Однако временное облегчение с помощью спиртного нарушило бы весь план “рабочего дня”: сначала облегчение и оживление, но потом апатия, тоска и боль.
Тут Ивану Денисовичу вспомнился затертый анекдот: “Встретились два пожилых мужика. Один предложил по случаю знакомства выпить. Второй стал отказываться под предлогом, что у него повышенное кровяное давление. Первый на это сказал, что у него тоже повышенное кровяное давление, и однажды сбить его ничем не мог. Тогда врач посоветовал выпить немного коньяку. Сосуды расширились, и давление спало.
- Но ты же знаешь, - отвечал второй, - что это не выход: сосуды потом снова сужаются.
- А я им не даю сужаться...”
От анекдота стало чуть веселее, а перспектива вставать показалась менее ужасной. Припомнилось, как легко он поднимался с нар “вагонки”, стараясь ни в чем не отстать от остальных зэков: нельзя опаздывать в туалет, к умывальнику, в строй - засмеют острословы...
Оставаясь в постели без движения, Иван Денисович перебирал в памяти обрывки снов этой ночи. Всплывали и события реальной жизни.
...После освобождения жить в деревне не захотел. Еще по письмам жены знал, что там трудно. Да и не объяснишь каждому, за что и как попал... В деревне ты весь на виду, в пересудах. К тому же городской специальностью овладел - каменщика. Ребятня выросла, считай, определилась. Дочь замуж вышла, сын в армии служит. Чужими какими-то стали, самостоятельными.
В городе работы всякой было навалом. Строители, каменщики - нарасхват. Страна продолжала восстанавливаться, разворачивала новые стройки. Квартиры, правда, не было. Жена в городе, в общежитии, жить не смогла - уехала в деревню, в свой дом.
Иван Денисович поступил на стройку, работал старательно. Вскоре поставили бригадиром. Судимостью не попрекали. Потом и вовсе реабилитировали.
Появились деньжата. Стал следить за своим внешним видом. Залечил зубы, на отдельные надел коронки, вставил недостающие. Как одиночка, получил со временем однокомнатную квартиру. Однако новую семью заводить не стал. За добросовестный труд вниманием не обходили, соответственно поощряли. Так и доработал до пенсионного возраста.
За судимость зла не держал. Считал, в той “мясорубке” многие сдуру напетляли, наследили в своих биографиях. Поди разберись и докажи, чего ты не хотел сделать, но “так получилось”.
Долго без работы оставаться не мог, снова устроился, в автобазу подсобным рабочим, На дежурстве полагалось постоянно держать радиоприемник включенным: по правилам гражданской обороны. Любил слушать концерты, народные песни. В вечернее время, когда оставался один, смотрел телепередачи. Вот только скучновато было болеть в одиночку за футбол и хоккей. Смотрел и слушал по выбору, потому что стремился еще почитать газеты, которых братва за день наносила кучу.
Но в последние годы радио и телевидение, да и многие газеты стали доносить все более тревожные сообщения. Чувствовалось что-то неладное в том, что происходило в Москве. Шумят, спорят, обвиняют друг друга. Полу-чалось как-то так, что чем больше говорили о том, что и как нужно делать, тем меньше исполняли. Все больше слышалось: “Михаил Серге-евич сказал...”, “Михаил Сергеевич встретился...”, “Новое мышление...”, “Цивилизованные страны...”. И так говорили, говорили...
На душе у Ивана Денисовича становилось тревожнее с каждым днем, а жизнь для него — все труднее. Он все больше не понимал, почему допускается такое вранье про жизнь при Советской власти и никто за это не отвечает. Получалось, все было плохо. И никто не оправдывался, никто вранья не оспаривал. Беспокойство в душе Ивана Денисовича нарастало. Какая-то неведомая сила заворачивала мысли и направляла внутрь него самого: все думал, думал, а понимания не было. Все ждал: вот наступит перелом, буря пронесется мимо, все прояснится.
Но следующий день облегчения не приносил. Особенно сильно на него действовала и вызывала протест “сатира”. Яростно буйствовали с экранов аркановы, хазановы, ярмольники, жванецкие и прочие “разоблачители”, своими наглыми и плоскими остротами и издевками рвали людям нервы. И соглашался в душе Иван Денисович с водопроводчиком Федотовым, который однажды среди рабочих-коммунальщиков, подводя итог общим возмущениям, сказал:
- Чувствуют безнаказанность - вот и опошляют все советское, сволочи. Глумятся над русским человеком. А он что? Он мирный, добрый, все стерпит.
- До поры, до времени, - молвил другой под одобрение остальных участников разговора.
Вспомнились и митинги демократов, на которые он ходил. Слушал, как ораторы ругали “семьдесят лет...”, как хвалили “цивилизованные страны”. Видел, что “рабочие комитеты” стремились командовать всем и вся. Он понимал, не без их участия нагнеталась угроза расправы над коммунистами. Вот уже начали появляться крестики на дверях членов партии. Стали сообщаться “телефоны доверия”. Он чуял, что прежние разговоры в зоне о “стукачестве” - цветочки по сравнению с затеянным “демократами”.
Сначала Иван Денисович не придал значения нарисованному на его двери мелом крестику: “Обычная детская шалость”, — думал он. На следующий день крестик на его двери был полустёрт, но такой же появился на двери квартиры работника горисполкома, члена партии, доброго, общительного Николая Петровича. С того дня Николая Петровича стал видеть реже. Он сдержаннее общался с соседями. Опытным взглядом Иван Денисович отмечал среди постоянно мелькавших на экране телевизора членов “рабочих комитетов” и активистов митингов “демократов” людей, прошедших школу в “местах, не столь отдаленных”. Жутко становилось от мысли, что кто-то умышленно развязал уголовникам руки...
“Откуда только взялись, - думал Иван Денисович, - многочисленные барды — “певцы свободы”, кричащие, визжащие и хрипящие под Высоцкого. Что-то неладное творится...”
В памяти всплывали случайно услышанные от разных людей фразы: “Не те люди перехватили инициативу перестройки”, “Предадут нас всех”, “Сдадут Западу... сначала разграбят все...”
Кто же придет к власти? - вставал тревожный вопрос.
Иван Денисович тщательно рассчитал, как станет жить после второго выхода на пенсию, когда уже окончательно оставит работу. Сделал некоторые накопления. “Но как можно, - возмущался он, - люди копили деньги на черный день или что-то хотели купить, и вдруг за одну ночь эти накопления как корова языком слизнула”. Пропала и его тысяча рублей...
“Жил не тужил. Ничего не опасался. Не было нужды думать о завтрашнем дне. И вдруг все полетело вверх тормашками. Вот тут и стали проявляться все мои болячки, - думал он. - Прежде брал путевку в профилакторий или даже в санаторий. Можно было похлопотать о путевке и теперь, поехать подлечиться, но денег нет даже на жратву. А тут еще обокрали до нитки. Поистине правду говорят, что сняли танки с дальних подступов к границам страны, переплавили на железные двери и решетки для окон на ближних подступах - к квартирам. У меня на это денег не оказалось. Вот и ограбили запросто. Телевизор жалко. С одной стороны, вроде спокойнее стало: не лезут к тебе в душу с разной дребеденью, враньем да рекламой. С другой - плохо без телевизора, время коротать не с кем, - сокрушался Иван Денисович. - Остался гол как сокол, лишь болячки да одиночество. Не с кем словом обмолвиться. Костыль и тот перестал заходить. Поди, сгинул где?”
