Павел Шеремет - Случайный президент
Так или иначе, но никаких документов, Ельцину Лукашенко не прислал и уже через три недели объявил меня террористом, готовившим покушение на президента.
31 июля
В тюрьме все точно по звонку. В шесть утра — подъем, после этого нары должны быть застелены и спать, укрывшись одеялом, запрещено. Сразу после подъема — завтрак: полмиски каши и кружка чая. В 9.00 начинается утренняя проверка. В корпусе 66 камер и к нам проверка доходит только к часам одиннадцати. Пересчитывают заключенных, проверяют, все ли живы, выводят всех в коридор и проверяют камеру. Огромной кувалдой простукиваются стены, нары, решетки на окне — ищут тайники, оторванные железные пластины от нар или перепиленные решетки. Раз в неделю утренний обход проводит кто-нибудь из начальства, тогда в бригаде кроме корпусного и нескольких надзирателей есть и медик, и воспитатель. Выясняют, имеются ли жалобы и предложения, хотя жаловаться и просить здесь так же бесполезно, как и пилить решетки.
В 12.00 — обед, самое радостное время суток. Сначала развозят суп — жидкая баланда с трудно уловимыми овощами. Нам весь август вместо картошки давали «клейстер» — смесь муки и порошкового картофеля. Этот же клейстер добавляли и в суп, поэтому, с позволения сказать, блюдо на первое напоминало кисель. Есть такое с непривычки невозможно, но день-два голодухи вкусы все-таки меняет.
Пока баланду развезут по этажу, надо успеть съесть суп, так как в эту же миску на второе положат кашу или чистый клейстер. Честно говоря, клейстер я так и не смог в себя впихнуть, так и не смог заставить свой организм проглотить эту серую массу с неприятным запахом комбижира. В сентябре с кормежкой стало получше, появились нормальный картофель, свекла и капуста.
Нашу камеру обычно после обеда выводили на прогулку, на один час. Перед этим всех обыскивали и под конвоем нескольких надзирателей выводили на крышу в специальные клетки. Обитая железом дверь похожа на огромную терку, это сделано специально чтобы заключенные на дверях не могли оставить послания друг другу, ведь в одних и тех же прогулочных двориках в течение дня бывают все. Тем не менее, почти месяц я каждый день оставлял на двери информацию для Дмитрия Завадского, в какой я камере и как со мной можно связаться, но мы так ни разу в один дворик и не попали.
18.00 — ужин. Дают либо суп, либо кашу. Примерно в 21.00 принесут еще полбуханки черного и четверть белого хлеба, и грамм тридцать сахара. Раз или два в неделю после ужина дают жутко соленую кильку.
20.30 начинается вечерняя проверка. Она проходит быстро, заступивший на смену корпусной сверяет по списку заключенных в камере. До нас доходит уже ближе к отбою.
22.00 — отбой. Звенит звонок и тюрьма… начинает содрогаться, как при землетрясении. Заключенные перестукиваются с соседями справа, слева, сверху, снизу… Так зеки желают друг другу спокойной ночи. Когда слышишь это в первый раз — дух захватывает. Но все это повторяется каждый день. В течение месяцев и лет. Человек проводит все время в замкнутом пространстве в постоянной борьбе с надзирателями. Выезды на допросы редки. Через месяц это сказывается на психике.
Но мой первый полноценный день в тюрьме проходит в движении. Утром уводят в медсанчасть: каждый вновь прибывший сюда должен пройти флюорографию, сдать кровь из вены, его осматривает зубной врач. Тюремный стоматолог — совсем молодой парень — подошел к клетке, в которой держат в медсанчасти, и участливо сообщил, что меня все время показывают по телевизору.
Здесь ни с кем не церемонятся — кровь берут тупой «конской» иглой, которую санитар достает из черного, похоже, дерматинового свертка. Иглы в этом свертке лежат в специальный ячейках, как сверла в наборе автолюбителя.
— Ты СПИДом своими иглами не заразишь?
— Не волнуйся, есть гарантия.
В разговор вступает стоматолог:
— Смотри осторожно, а то потом ответишь, что Шеремета мучил.
— А я, может, специально для него иглу выбрал.
На меня завели тюремное дело, сфотографировали именно так, как в фильмах показывают, — в профиль и анфас с табличкой на груди, нак которой коряво выведены фамилия и год рождения. Снимают отпечатки пальцев, ладоней и даже берут отпечатки нижней части ладоней. Старшина все делает основательно, не спеша — листов пять в корзину выбросил, пока не подобрал достойный вариант.
Гродненская следственная тюрьма — УЖ-15ст-1 — считается самым суровым учреждением по условиям содержания. В Беларуси вообще две тюрьме, в которых содержат и тех, кто под следствием, и тех, кто уже осужден: в Могилеве и Гродно. Но в Могилеве режим содержания — общий и усиленный, в Гродно — строгий и особый. Да и администрация гродненской тюрьмы своими порядками гордится, за порядком здесь следят 2 тысячи надзирателей. Просто завод какой-то!
УЖ-15ст-1 занимает небольшую территорию. Тюрьма расположена в бывшем монастыре, построенном еще в 17 веке. За высоким забором — два трехэтажных корпуса и несколько построек поменьше: санчасть, что-то типа клуба, здание, где проходят допросы и свидания. Есть в тюрьме столярная мастерская и магазин, в котором изделия из тюремной мастерской и продаются. Фактически на территории тюрьмы стоит и общежитие для администрации, поэтому многие надзиратели со своими семьями проводят здесь столько же времени, сколько и те, за кем им приходится надзирать. Осужденных и подследственных содержат в разных камерах, но в общих корпусах. Правда, в нашем, первом, корпусе почти все камеры были для подследственных.
На первом этаже — карантин и карцер, второй и третий этажи — обычные камеры. На крыше одного из зданий — прогулочные дворики. Между этажами натянута сетка. Вдоль камер на каждом этаже прохаживается по одному надзирателю — «продольные». В одном и том же корпусе содержат и мужчин, и женщин, и малолеток, и «тубиков» — больных туберкулезом. Говорят, сбежать из Гродно практически невозможно. По крайней мере, за последние двадцать лет здесь помнят два случая, причем бежали не из камер, а из медчасти.
Надзирателей периодически, примерно каждые две-три недели, тасуют, — переводят с одного поста на другой: то на вышке дежуришь, то на том этаже, то на этом, то на воротах… А вот должность банщика постоянная. Как, впрочем, и приемщика передач. Передачи принимал и разносил толстый невысокий прапорщик. Этот человек живет, кажется, лучше всех. Продовольственную передачу можно передать всего один раз в месяц и только 8 килограмм и за каждый лишний грамм прапорщику благодарны, как спасителю.
Если нет допросов, из камеры выводят только на прогулку, оставшееся от проверок, приемов пищи и шмонов время приходится придумывать себе развлечения и занятия.
… Белорусские власти решили все-таки объясниться по поводу ареста группы ОРТ. Пресс-служба президента Беларуси выступила с официальным заявлением: «Комментарий президента Российской Федерации Бориса Ельцина по поводу возбуждения уголовного дела в отношении гражданина Республики Беларусь Павла Шеремета воспринят белорусским руководством с удивлением и недоумением. Тон и характер высказываний российского президента можно объяснить только тем, что его сознательно ввели в заблуждение по этому факту. Демонстративно незаконный переход государственной границы и последующая кампания в российских средствах массовой информации свидетельствуют о преднамеренной провокации».
В ответ на это пресс-секретарь российского президента Сергей Ястржембский сообщил, что Борис Ельцин настаивает на освобождении журналистов ОРТ: «Президент Российской Федерации исходит не из гражданства и национальной принадлежности корреспондентов, работающих в России или Беларуси, а из взятых Москвой и Минском обязательств по обеспечению свободы слова...».
Коллег отговорки белорусских властей тоже не убедили, и в 16.00 более пятидесяти белорусских и иностранных корреспондентов, аккредитованных в Минске, собрались около здания Министерства иностранных дел республики, чтобы высказать свой протест в связи с уголовным преследованием сотрудников ОРТ.
Перед зданием МИДа они писали мелом на асфальте: «Свободу Паше, Диме и Славе!». Собрали подписи под петицией «Цена свободы слова в Беларуси — личная свобода журналиста» с требованием немедленно освободить группу ОРТ. Вместе с заявлением Белорусской ассоциации журналистов (БАЖ) петицию передали сотрудникам Министерства иностранных дел.
После этого журналисты направились к зданию Комитета государственной безопасности. Там они написали мелом на асфальте: «Свободу журналистам ОРТ!» и демонстративно, выстроившись в цепочку, прошествовали, заложив руки за голову и скандируя «Свободу Шеремету!». То же самое журналисты сделали и у здания МВД, и напротив штаба погранвойск. Все это время журналистов сопровождали сотрудники милиции, которые не знали, что делать. Однако около здания Администрации президента приказ поступил, и милиция арестовала почти всех участников акции. За нарушение президентского декрета N 5 — участие в несанкционированной акции.
