Михаил Болтунов - Спецназ ГРУ. Элита элит
«Андрюха Туркин, — скажет при встрече полковник Сергей К., — был душой компании. Как его только не называли, но всегда по-доброму, ласково. Стреляет он из ПТУРа, над ним шутят: „Птуркин“ ты наш, или „Культуркин“.
Андрей подойдет порой со спины тихо, незаметно, только и скажет: „Доброе утро“, а все уже улыбаются, на душе теплеет».
Здесь, в «Вымпеле», за семь лет службы Туркин вырос от рядового солдата погранвойск до специалиста-спецназовца высокого класса. Ему было намного труднее, чем тем ребятам, которые пришли в подразделение после окончания высшего военного училища. Но он самозабвенно любил свое дело, свою профессию. С удовольствием прыгал с парашютом. На его счету 42 парашютных прыжка.
Виктор Герасимов, в прошлом сотрудник «Вымпела», так вспоминает о Туркине:
«Он всего добился сам. Приехал, прошел все тесты, проверки, экзамены и пробился в подразделение.
Упорно осваивал парашют. Некоторые прыгнут положенное, и всё, а Андрей, как только появлялась хоть маленькая возможность, старался прыгнуть. Знаю: хотел пересесть на парашют-крыло.
У Михаила Кузнецова, прекрасного подрывника, учился саперному делу.
Кстати, к своему обучению в Краснодарском институте менеджмента относился очень серьезно.
В общем, до всего хотел дойти сам, узнать, обрести, освоить…»
К сказанному надо добавить, что Андрей Туркин многое умел делать своими руками. Жил он в станице, с матерью, без отца, так что рано научился мастерить, пилить, строгать. Умел шить. У него в кабинете всегда был творческий беспорядок. Собственными руками дорабатывал, «дотягивал» «фронтовой» камуфляж, в котором выезжал на боевые операции. Нашивал карманы, карманчики, сам придумывал, кроил, пришивал.
В составе подразделения постоянно выезжал в командировки в Чечню. За успешную оперативно-боевую работу в 2000 году награжден медалью Суворова. В том же году, через пять месяцев, удостоен медали «За спасение погибавших», в 2002 году его грудь украсила еще одна награда — медаль «За заслуги перед Отечеством» с изображением мечей.
Весной 2004 года, на очередном выезде в Чечню, Туркин вновь отличился. Вместе с товарищами они взяли опасных бандитов, которые прикрывались документами сотрудников ФСБ по Ингушетии. Андрей был представлен к ордену Мужества. Однако орден он уже не успел получить.
Грянул сентябрь. Захват школы в Беслане. Как погиб Андрей Туркин? Пусть об этом расскажут его сослуживцы, участники штурма.
«В здание школы вошла первая тройка, — говорит полковник Сергей К., — Андрей Туркин и еще два наших сотрудника. Эти двое были ранены, но бой продолжили.
Они запрыгнули в здание и оказались среди заложников. По пояс в заложниках. Тут были уже и трупы, и живые люди. Обстановка для боя тяжелейшая.
В это время из дальнего бокового прохода, как черт из табакерки, выскочил террорист, бросил гранату и открыл огонь.
Граната упала перед Андреем. Террориста тут же ликвидировали. Конечно, Туркин, человек спортивный, быстрый, мог отскочить в сторону, спрятаться, но за спиной товарищи, а вокруг заложники. Наверное, была мысль, если отпрыгну, то погибнут и заложники, и ребята, которые идут следом. И он закрывает собой гранату».
Так погиб лейтенант Андрей Туркин. О его подвиге знают и помнят на родине в Краснодарском крае. В станице Динская открыт бюст Героя, в школе, где он учился, работает музей его имени. Сам Андрей признан почетным гражданином станицы.
Четвертый день рождения полковника Бочарова
Пуля ударила сзади. Вошла в голову пониже уха. Обожгла и вырвала из сознания всего два слова: «Все, отвоевался».
Он упал на пол посреди школьного коридора, засыпанного пылью, штукатуркой, стреляными гильзами. Пахло гарью. Боль куда-то отступила, и только далеко-далеко в темноте еще грохотал пулемет. Но грохот катился в конец коридора и словно немел, превращался в глухие постуки. И он уже не понимал, то ли это стучал пулемет, то ли его сердце, которое почему-то скакало не в груди, а в виске.
Сознание уходило. И напоследок словно кто-то шептал ему в ухо: «Не шевелись, убьют». А он и не мог шевелиться.
Прошел, может, час, может, день, когда он вновь в темноте услышал стрельбу. Мысль едва теплилась. Гулко выстрелил танк, где-то в вышине затрещали балки перекрытия, и кровля рухнула наземь, придавив его.
Вновь вспыхнуло и угасло сознание, будто сгоревшая свеча.
Когда опять он пришел в себя, вокруг было тихо, не строчил пулемет, не ухал танк, и воздух не вонял гарью и пеплом, не залезал в легкие приторной сухостью штукатурки. До слуха долетели слабые, приглушенные голоса. Он пошевелился, сжал пальцы и почувствовал, как кто-то подсовывал ему лист бумаги и вставлял в затекшую руку карандаш.
Никогда раньше не приходилось писать вслепую. Стрелять ночью, в темноте, на звук — учился. И стрелял. А вот писать… Он еще не знал, что теперь многое придется делать впервые — заново учиться есть, пить, говорить, ходить. Но это будет потом. А сейчас ему надо было написать главное. Ибо, судя по всему, люди, которые подают бумагу и ручку, не знают о нем ничего. Документов-то при нем никаких.
Нащупав середину листа, он вывел на нем как можно тщательнее и яснее: «ЦСН ФСБ. Бочаров». Что означало: «Центр специального назначения Федеральной службы безопасности», а он не кто иной, как полковник Вячеслав Бочаров.
Далеко, конечно, не здоровый, точнее, здорово раненый, но живой. И это главное. Ведь его, признаться, уже записали в мертвые. Нет, не командиры, не товарищи, но, как говорят, молва людская.
Кто-то скорый и торопливый вывесил в Интернете фамилии погибших в Беслане спецназовцев. На самом деле их было десятеро — трое из «Альфы» и семеро из «Вымпела». Одиннадцатым в списке почему-то оказался он — полковник спецподразделения «Вымпел» Вячеслав Бочаров.
Еще не одну неделю он будет находиться между жизнью и смертью. Ранение, полученное в бою, в бесланской школе, оказалось тяжелейшим. Его с трудом опознали боевые товарищи, которые служили с Бочаровым не один год. По сути, у него не было половины лица — выбита челюсть, вырвана щека, отсутствовало нёбо, первоначально из-за контузии потеряно зрение на оба глаза.
Две недели он находился в реанимации Центрального военного госпиталя имени Бурденко. Он не мог самостоятельно дышать, есть, пить. Полтора месяца его кормили через зонд, введенный в желудок. И все это время операции, операции…
Потом настал день, когда ему сказали: учись говорить.
«А как учиться, — вспоминает Вячеслав Алексеевич, — как звуки произносятся, даже представления не имею. Попытался потихоньку первые звуки издавать, говорить что-то.
Начал ходить. Тяжко было, по́том обливаешься. Два шага сделаешь, сил нет. Но дня через три стал приседать, отжиматься».
Все это время рядом с ним была жена. Когда в госпитале пришел в себя, открыл глаза, первой увидел ее. Сидит у постели. Потеплело на сердце, появилась уверенность: раз она рядом, он все выдержит, выдюжит, поднимется.
Когда Вячеслав стал выздоравливать, жена однажды спросила: «Там, в Беслане, ты о нас думал?».
Она, наверное, и не подозревала, какой сложный вопрос задает. Правду сказать — значит, наверняка обидеть жену. Соврать? Как-то не привык он врать, даже если это неправда во благо. Только во благо ли? Вот вопрос.
Он сказал тогда правду, честно признался:
— Нет, родная, не думал. Иначе меня бы там не было. А вот теперь лежу здесь и думаю только о вас.
Не знаю, согласилась ли супруга с Вячеславом Алексеевичем. Думаю, согласилась. Потому как, действительно, идя в бой на террористов, невозможно думать сразу и о семье, и о боевой задаче.
Потом, после Беслана, после госпиталя, многочисленных операций, находились люди, которые с сожалением спрашивали: «И это надо тебе, Вячеслав, под пули лезть? А что случись, семье кто поможет?».
«Что же вы отвечали?» — спрашиваю Бочарова.
«Знаете, я рассказывал им, как провожу беседы с молодыми офицерами, которые стремятся, несмотря ни на что, попасть в „Вымпел“.
Сначала я показываю на себя: смотрите, может случиться такое. А бывает и еще хуже, съездите на Николо-Архангельское кладбище. Там лежат наши ребята. Подумайте. Может, кому-то покажутся излишне жестокими мои аргументы. Но что поделаешь, служба у нас такая.
Потом спрашиваю: осмысленно выбираете место службы? Да. Семья согласна? Согласна.
После этого у них еще не менее года есть подумать: пока отбирают, проверяют. Не поздно отказаться. Никто не осудит.
Но когда уже сделал выбор, пришел, стал бойцом группы антитеррора, двойного подхода не дано. Должен быть полностью заряжен на задачу».
