Альберт Эйнштейн - Как изменить мир к лучшему
Юм понимал, что те понятия, которые следует считать существенными (такие, например, как причинная связь), нельзя получить из материала, доставляемого нашими чувствами. Понимание этого обстоятельства вызвало у него скептическое отношение ко всякого рода знаниям. Читая книги Юма, поражаешься тому, как много (причем иногда весьма уважаемых) философов после него могли писать столько невежественных вещей и даже находить для своих писаний благодарных читателей. Юм оказал свое влияние на развитие лучших философов, живших после него. Дух Юма чувствуется и при чтении философских трудов Рассела, чья точность и простота выражений часто напоминала мне Юма.
Альберт Эйнштейн получает от судьи Филиппа Формана сертификат американского гражданства. 1940 г.
Международные законы существуют только в сборниках международных законов
* * *Однако человек стремится к достоверному знанию. Именно поэтому обречена на неудачу миссия Юма. Сырой материал, поступающий от органов чувств, – единственный источник нашего познания, может привести нас постепенно к вере и надежде, но не к знанию, а тем более к пониманию закономерностей. Тут на сцену выходит Кант. Предложенная им идея, хоть и была неприемлема в своей первоначальной формулировке, означала шаг вперед в решении юмовской дилеммы: все в познании, что имеет эмпирическое происхождение, недостоверно (Юм). Следовательно, если мы располагаем достоверным знанием, то оно должно быть основано на чистом мышлении. Например, так обстоит дело с геометрическими теоремами и с принципом причинности. Эти и другие типы знания являются, так сказать, частью средств мышления и поэтому не должны быть сначала получены из ощущений (т. е. они являются априорным знанием). В настоящее время всем, разумеется, известно, что упомянутые выше понятия не обладают ни достоверностью, ни внутренней необходимостью, которые приписывал им Кант. Однако правильным в кантовской постановке проблемы является, на мой взгляд, следующее: если рассматривать с логической точки зрения, то окажется, что в процессе мышления мы, с некоторым «основанием», используем понятия, не связанные с ощущениями.
Я убежден, что на самом деле можно утверждать гораздо большее: все понятия, возникающие в процессе нашего мышления и в наших словесных выражениях, с чисто логической точки зрения являются свободными творениями разума, которые нельзя получить из ощущений. Это обстоятельство нелегко заметить лишь по следующей причине: мы имеем привычку так тесно связывать определенные понятия и суждения с некоторыми ощущениями, что не отдаем себе отчета в том, что мир чувственного восприятия отделен от мира понятий и суждений непроницаемой стеной, если подходить к этому вопросу чисто логически.
Так, например, натуральный ряд чисел, очевидно, является изобретением человеческого ума, создавшего орудие, позволяющее упростить упорядочение некоторых ощущений. Однако не существует способа, с помощью которого это понятие можно было бы вывести непосредственно из наших ощущений. Я специально выбрал понятие числа, ибо оно относится к донаучному мышлению и, несмотря на это, как нетрудно заметить, носит конструктивный характер. Однако чем более простые понятия повседневной жизни мы будем рассматривать, тем труднее нам будет узнавать в понятиях среди множества сложившихся привычек продукты независимого мышления. И тут-то и возникает роковое (роковое для понимания существующего положения вещей) представление о том, что все понятия получаются из ощущений путем «абстракции», т.е. отбрасывания какой-то части их содержания. Теперь я хочу остановиться на том, почему это представление кажется мне роковым.
Если встать на сторону критиков Юма, то нетрудно прийти к мысли о том, что все понятия и суждения, не выводимые из чувственных восприятий ввиду их «метафизического» характера, должны быть изъяты из мышления, ибо материалистичность мышления проявляется только в его связи с чувственным восприятием. Я считаю последнее утверждение абсолютно правильным, но основанное на нем предписание относительно того, что следует изъять из сферы мышления, – ложным. Это требование, если его проводить последовательно, полностью исключает всякое мышление как «метафизическое».
Чтобы мышление не вырождалось в «метафизику» или в пустую болтовню, необходимо лишь прочно связывать достаточное количество суждений в системе понятий с чувственными восприятиями, а система понятий, используемая для упорядочения чувственных восприятий и представления их в обозримом виде, должна быть по возможности единой и экономно построенной. В остальном эта «система» представляет собой свободную (т. е. любую логически возможную) игру с символами в соответствии с (логически) произвольно заданными правилами игры. Все сказанное применимо как к мышлению в повседневной жизни, так и к гораздо более сознательно и систематически построенному научному мышлению.
* * *Что здесь имеется в виду, станет ясно из сказанного ниже. Своей ясной критикой Юм не только дал решающий толчок развитию философии, но и породил опасность для философии (хотя в этом его вины нет). Эта опасность заключается в роковой «боязни метафизики», ставшей какой-то болезнью современного эмпирического философствования. Эта боязнь является двойником более раннего философствования, когда считали, что чувственными восприятиями можно пренебречь и обойтись совсем без них.
Несмотря на то восхищение, которое испытываешь перед остроумным анализом, данным Расселом в его последней книге «Смысл и истина» (Meaning and Truth), все же ощущается, что и в этом случае дух метафизической боязни нанес некоторый урон. Например, мне кажется, что этот страх вынудил рассматривать «вещи» как «наборы качеств», причем сами «качества» должны браться из чувственных восприятий. Далее, тот факт, что две вещи считают одной и той же вещью, если все их качества совпадают, заставляет рассматривать геометрические соотношения между вещами как отношения, определяемые их качествами. (В противном случае придется считать, что Эйфелева башня в Париже и в Нью-Йорке представляют собой «одну и ту же вещь».) И даже несмотря на это, я не вижу никакой «метафизической» опасности в том, чтобы включить в систему в качестве независимого понятия вещь (объект в смысле физики) вместе с ее соответствующей пространственно-временной структурой.
Математика – единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос
Именно поэтому мне было особенно приятно узнать из последней главы этой книги, что, в конце концов, без «метафизики» обойтись нельзя.
1944 г.
«Мой сионизм»
Сионизм и антисемитизм
Как я стал сионистом
Всего одним поколением раньше евреи Германии не считали, что принадлежат к еврейскому народу. Они ощущали себя лишь членами некой религиозной общины, и многие из них и по сей день придерживаются такой точки зрения. По сути, они значительно более ассимилированы, чем русские евреи. Они окончили смешанные школы и тем подготовили себя к немецкой национальной и культурной жизни. Однако, несмотря на официально декларируемое политическое равноправие, в Германии существует сильный общественный антисемитизм. Сторонниками антисемитских движений являются в первую очередь образованные слои немецкого общества, и одна из причин выбранной ими позиции в том, что влияние евреев на интеллектуальную жизнь немецкого народа сильно превосходит численную долю евреев в населении страны. При этом, насколько я могу судить, экономическое могущество немецких евреев сильно преувеличено. Еврейское влияние на прессу, литературу, науку Германии и в самом деле весьма значительно и бросается в глаза даже самому поверхностному наблюдателю. Об этом озабоченно говорят также немцы, не относящие себя к антисемитам, и доводы их звучат вполне искренне. Они признают, что евреи представляют собой отличающуюся от немцев нацию, и оттого чувствуют, что растущее еврейское влияние угрожает их национальному самосознанию. Вероятно, процент евреев в Англии немногим ниже, чем в Германии. И все же английские евреи не оказывают такого влияния на британское общество и его культуру, как немецкие евреи в Германии. При этом евреям в Англии доступны самые высокие посты – там еврей может стать лордом главным судьей или вице-королем Индии, тогда как в Германии подобное назначение еврея попросту немыслимо.
Во многих случаях антисемитизм диктуется политическими соображениями. Иными словами, зачастую принадлежность к политической партии показывает, станет ли тот или иной человек открыто декларировать антисемитизм. К примеру, если социалист по своим убеждениям антисемит, он не станет обнаруживать это ни словесно, ни в поведении, поскольку антисемитизм не соответствует программе его партии. Иное дело консерваторы – в их среде антисемитизм проистекает из желания разжечь и использовать в своих интересах те инстинкты, которые уже заложены в людях. В стране наподобие Англии, где еврейское влияние и, соответственно, реакция на него неевреев, проявляются слабее, существование древней, глубоко укоренившейся либеральной традиции препятствует быстрому росту антисемитизма. Я говорю это, не будучи знаком со страной. По сей день я ни разу не бывал в Англии, тем не менее отношение английских ученых и средств массовой информации к моей теории сами по себе весьма показательны. Если в Германии оценка моей теории, как правило, зависела от политической направленности газеты, отношение английских ученых доказало, что они руководствуются принципом объективности и в науке не подвержены влиянию политических пристрастий. Англичане – как я считаю нужным добавить – внесли огромный вклад в развитие науки и потому с особенной энергией и особенным успехом принялись за разбор теории относительности. В то время как антисемитизм в Америке принимает исключительно общественные формы, в Германии политический антисемитизм гораздо более заметен, чем общественный.
