Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль
В каком-то смысле он будет религиозный человек. Религиозность традиционалистов и религиозность их оппонентов – радикалов, касты воинов, которая будет им оппонировать, – будет противоположного типа: «чёрное» и «белое». Но это уже было так. Потому что если мы вспомним секты, боровшиеся за социальную справедливость, – анабаптистов, Мюнцера, – это была противоположная католическому истеблишменту религиозность. Была религиозность католическая, которая во многом и искренняя (не только же там монахи были обжоры и проходимцы, были серьёзные люди – святые типа Бернара Клервоского[25], и были такие фанатики, как Гус[26]). Это было противостояние двух религиозностей: религиозность сакрального истеблишмента и религиозность справедливости. Мы возвращаемся к этому.
Сегодняшняя Россия испытывает сильный прилив патриотизма, и память о Советском Союзе расправляет крылья; ощущение империи, великой страны, ощущения того, что можно противостоять каким-то тёмным силам, – это во многом вдохновляет людей на какие-то поступки. Если мы вспомним весь двадцатый век, то Россия дважды превращалась в пепелище (Первая и Вторая мировые войны, гражданские войны): 10 %–15 % от промышленного потенциала оставалось. И всё равно это всё поднималось, Россия оставалась мировой державой. И это во многом от того, что ощущение было, что мы империя. И только это двигало людей. Работали же не за телевизор или новый автомобиль. И пришёл XXI век – и станет ли Россия мировой державой, станет ли она империей?Рывок, который сейчас был сделан, – начиная с Крыма и кончая Сирией – это, в общем-то, рывок на тему превращения в империю и, по крайней мере, вход в число государств-субъектов первого или второго ряда, которые не являются объектами, не являются фигурками на шахматной доске, а «право имеют», выражаясь языком Раскольникова.
Но тут вот какой вопрос: без сомнения, в XIX веке Россия была империей, но она была империей за счёт того, что правящий слой, основной его кусок, был наследником чингизидской империи, то есть это были воины-татары, потомки мурз, баскаков, – с одной стороны. А с другой стороны, это были германские бароны и графы, которые пришли и получили здесь статус местной аристократии. С одной стороны – Ольденбурги, с другой – Юсуповы. «Русских» Рюриковичей не так много было.
Опричнина на 90 % состояла из «искателей приключений». Это традиционный силовой элемент. Во главе всего этого стояли такие люди, как Александр I, а до этого Павел, после Александра – Николай I, откровенный немец, который был помешан на военной дисциплине, на кавалергардских смотрах, и так далее вплоть до Николая II, стрелявшего ворон у себя в саду.
Дальше что? Вся эта военная аристократическая верхушка была сметена или, скажем, частично просто «слилась». Некоторая часть её интегрировалась с большевиками – как Бонч-Бруевич, разные генштабисты, которые сделали ставку именно на Троцкого, на Ленина (это были офицеры, которые поняли, что это сила, которая может сохранить единство территории). Но дальше что получилось? Ведь для того, чтобы была империя реально, как мы уже сейчас в процессе нашего разговора выяснили, нужна ставка на воинов. А Сталин побоялся даже Жукову доверить или сохранить за ним какой-то серьёзный статус. Военное сословие на территории СССР было переформатировано в такую категорию людей, которые точно на себя политическую ответственность не могут принять и не примут. А с чекистами империю не построишь, потому что это уже другой тип людей. Они – как евнухи при дворе византийского императора. Но они и провалили эту византийскую империю.
Хотелось бы подольше пожить и увидеть, будут ли какие-то заявки на империю…Есть у традиционалистского клуба виды на Россию: в качестве смены караула после США. Но не хотелось бы, честно говоря, потому что тогда Россия превращается в «жандарма номер два», и это исторически тупиковый путь и неблагородный.
Невозможность возврата в сталинизм
24.02.2016
Комментарии Джемаля к постановке вопроса[27]:
I. Одна из причин невозможности возврата в сталинизм заключается в том, что российские правящие круги, по большому счёту, из него и не выходили. Чтобы понять суть этого парадокса, надо просто всё расставить на свои места: ленинизм, троцкизм, сталинизм, оппортунизм («оппортунизм» – в терминологии маоистских товарищей)…
Сталинизм был в чистом виде ликвидацией большевизма и возвратом к царской империи. Понимание сталинизма открывается через ясное представление о том, кто такие Романовы и зачем они были нужны Западу. Романовы были «смотрящими» – прежде всего от Британской империи – на огромных просторах «ледяной пустыни», по которой бродил «лихой человек с топором». Романовская, а по сути – объединённая германская – династия, опираясь на прямое рабовладение и коррупцию, осуществляла жандармские функции в интересах ещё относительно слабой системы, штаб которой формировался в Лондоне.
Сталин выждал десять лет с момента поднятия красной большевистской волны и приступил к реализации проекта «Советский Союз как жандарм англосаксонского мира». Благодаря Соединённым Штатам были осуществлены проекты коллективизации, что дало возможность Кремлю шантажировать население перспективой голода. Время от времени этот голод становился грубой действительностью, уничтожая миллионы людей. Но это не значит, что у советской власти в полях ничего не росло или же рассыпалось из грузовиков по пути и сгнивало в хранилищах. Советский Союз производил сельскохозяйственные продукты в изобилии. Дефицит и голод были партийной политикой. Вывоз продовольствия на Запад осуществлялся в огромных масштабах…
США содействовали Сталину и в другом проекте – скоростная индустриализация. Верхушка англосаксонской знати в Штатах и Великобритании прекрасно понимала логику сталинизма: содействовать приходу в Германии к власти Гитлера, как лидера европейского бунта против ростовщичества. Таким образом, новая Германия и новый тренд Европы делали сталинскую империю абсолютно необходимой для США и Великобритании.
Собственно, то, что мы видим в истории ХХ века, есть не что иное, как колоссальное предприятие по спасению англосаксонского мирового господства от континентального европейского вызова. Во имя этого,
