Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - Валери Брайсон
И все же…
Конечно, большинство из нас до сих думают о себе как о женщине или мужчине. Для большинства людей язык сексуальной идентичности остается наиболее важной дискурсивной игрой в городе, где «существует множество способов быть мужчиной или женщиной» (Hird, 2000, p. 349). Даже на уровне биологии большинство женщин продолжает рожать детей и для большинства из них менструация — это часть их жизни. Тем не менее, такие искусственные дихотомии, определяющие идентичность и пол, в первую очередь, в отличие от других характеристик, — это часть нашего правового статуса.
И, конечно, когда мы знаем, чей-либо официальный пол, мы можем сформулировать для себя усредненное статистическое представление о жизненных шансах и опыте такого человека, включая его использование времени. В частности, мы знаем, что большинство женщин станет матерями, будет на определенном жизненном этапе жить с собственным мужем, тратить много времени на присмотр за детьми и уборку в доме и значительно меньше на оплачиваемую работу, чем их муж. Мы также знаем, что эти различные модели времени вознаграждаются не в одинаковой степени, что те, кто потратил много своего времени на заботу о других — финансово уязвимы. Поэтому такие люди будут иметь, скорее всего, намного меньший политический вес в обществе. Менее ощутимо феминистский анализ разоблачает то, что мы все еще живем в мире, в котором культура, ценности и приоритеты в значительной степени перекошены в сторону мужских перспектив, опыта и практик. Все они являются общепринятыми как «нормальные» и даже как «здравый смысл», а не как частичные и потенциально предвзятые.
В этом контексте, хотя юридически мужчины и женщины равны и женщины теперь могут конкурировать с мужчинами в различных областях деятельности, они делают это на условиях уже созданных мужчинами. Поэтому если женщина не ведет себя так, как ведут себя мужчины, они рассматриваются как проблематично «другие». С «нормальной» мужской точки зрения, женская способность рожать детей и их обязанности по уходу — это негативные ограничения. Они делают для женщин очень усложненным вести себя, как ведут себя мужчины, и с этой точки зрения женская деятельность — это не тот вклад в общество, который должен быть вознагражден статусно и экономически. Кроме того, время мужской занятости рассматривается как более «правильное» время, вопреки неограниченному, относительному и ориентированному на выполнение определенных заданий времени, связанному с уходом за другими. Как будет показано в следующей главе, бездумный акцент на мужской деятельности в общественной сфере привел многих мужчин-исследователей социального капитала или политического участия к приуменьшению женских общинных сетей и деятельности, рассматривая их как вторичную форму включенности в общественную жизнь. Тем более, что некоторые историки и политологи часто рассматривали домашнюю и семейную жизнь как «естественную», а не как часть человеческой истории, лишая женщин темпоральных перспектив, которые могут (см. первую главу) быть важными для развития групповой идентичности и смысла политической деятельности.
Такие неравенства и недостатки подтверждают тезис, что современные общества остаются под пятой мужского доминирования, и хотя проявления этого доминирования «иногда ужасно насильственные, деградирующие, они также прозрачные, обычные, неприметные и, сверх того, глубоко укоренены в психике индивидов и не только мужчин» (Thompson, 2001, p. 8). Как пишет Стеви Джексон (Stevi Jackson), несмотря на нашу информированность о проблематичности термина «женщина», ««Вещи» определенные феминистками как тиранические в 1970‑х годах — мужское насилие, эксплуатация женского домашнего труда, плохо оплачиваемая работа — продолжают определять, что значить быть женщиной» (Stevi Jackson, 2001, p. 287). Таким образом, гендер остается не только делом культурных отличий, но и иерархического и социального разделения. Аналогично, Маргарет Андерсон (Margaret Andersen) указывает на то, что если теоретические аргументы о текучей природе гендера представляют его внутренне нестабильным, они также (вместе с расой, классом и сексуальностью) «удивительно (и удручающе) стабильны во времени» (Margaret Andersen, 2005, p. 452).
Патриархат
Как я уже писала ранее (Bryson, 1999a), радикальный феминистский концепт патриархата отводит главное место такому угнетению, показывая, что на первый взгляд отдельные опыты — это часть единого целого, в котором тривиальные происшествия и проблемы связаны с широкими моделями власти и контроля. Они их поддерживают и отражают, в них приоритетность мужчин и их интересы настолько распространены, что даже кажутся невидимыми. В отличие от гендерно нейтральных понятий, таких как «гендерные режимы» или «сексуальный класс», этот концепт считает мужчин главными бенефициариями гендерной дискриминации, напоминая, что они — структурная доминантная группа, привилегированная не только материально, но и согласованной центральностью своего особенного восприятия и опыта.
Это осознание взаимосвязанности подчеркивает вызывающие эффекты различных форм темпорального неравенства и ее специфические способы поддержания и сохранения других аспектов женского подчинения. Это также означает, что в отличие от видения Джудит Батлер о свободном выборе, подрыве гендерного спектакля, когда люди «создают гендер», они, на самом деле, обычно не могут подобрать и смешивать гендерные атрибуты по своей воле, их поведение «ограничено общими правилами общественной жизни, культурными ожиданиями, рабочими нормами и требованиями» (Lorber, 2000, p. 83). В этом вопросе осуществляется дисциплинарный эффект, и обычно «создание гендера» включено «в систему взаимосвязей доминирования и подчинения» (Sirianni and Negrey, 2000, p. 65; см. также: West and Zimmerman, 1991). Как уже упоминалось в предыдущем разделе и будет еще обсуждаться в седьмой главе, основной способ «создания гендера» происходит через использование времени в соответствии с гендером; вот почему гендерные темпоральные нормы играют очень важную роль в поддержании неравного разделения труда в пределах дуалистической системы, в которой «мужчина — работник/не сиделка, а женщина — сиделка/не работник» (Boyd, 2002, p. 466).
Это все же не означает, что темпоральные нормы и патриархат — неизменяемые и женщины всегда обречены быть жертвами или «собственностью» мужчин в своеобразной игре с нулевой суммой. Как уже освещалось в первой главе и будет продолжено в седьмой, социальные институции не просто «существуют». Они имеют историю, сохраняются и изменяются через текущие социальные практики, и даже если эти практики в значительной мере могут создавать препятствия, будущее, они не просто так детерминируют. Поскольку патриархальные практики социально сконструированы, патриархальные нормы также могут оспариваться и модифицироваться от изменения этих практик, так же как и
