Арон Аврех - Масоны и революция
Рост революционного движения в стране, объяснял далее Некрасов, к концу 1916 г. заставил призадуматься даже таких защитников гражданского мира, как Милюков, и других вождей думского блока. Под давлением земских и городских организаций произошел сдвиг влево. Если еще недавно требования Некрасова в ЦК кадетской партии «ориентироваться на революцию» встречались ироническим смехом — «теперь дело дошло до прямых переговоров земско-городской группы и лидеров думского блока о возможном составе власти, «на всякий случай». Впрочем, представления об этом «случае» не шли дальше дворцового переворота, которым в связи с Распутиным открыто грозили некоторые великие князья и связанные с ними круги». Предполагалось, что царем будет провозглашен малолетний Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем — князь Львов, а министром иностранных дел — Милюков. «Единодушно все сходились на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».
Параллельно этому курсу со ставкой на дворцовый переворот, объединившему в один лагерь, согласно Некрасову, великих князей, «Прогрессивный блок» и земгоровские круги, развивался и набирал силу другой блок, делавший ставку на революцию. «Рядом с этими верхами буржуазного общества, — сообщал далее Некрасов, — шла оживленная работа и в кругах, веривших и жаждавшихнастоящей революции. В Москве и Петрограде встречи деятелей с.-д. и с.-р. партий с представителями левых к.-д. и прогрессистов стали за последние перед революцией годы постоянным правилом. Здесь основным лозунгом была республика; а важнейшим практическим лозунгом — «не повторять ошибок 1905 года», когда разбитая на отдельные группы революция была по частям разбита царским правительством. Большинство участников этих встреч (о них есть упоминания в книге Суханова) оказались важнейшими деятелями февральской революции, а их предварительный сговор сыграл, по моему глубокому убеждению, видную роль в успехе февральской революции» [2].
Таково содержание первого показания Некрасова. Как же комментирует его Н. Яковлев? «В сущности то, о чем тогда говорил Некрасов, являлось перефразом самых популярных книг о России тех лет. Причем он правильно расставлял акценты, поносил Милюкова и не уставал подчеркивать, что сам, во всяком случае, имеет революционные заслуги — боролся с монархией. Образно говоря, он описал верхушку айсберга политической деятельности своих единомышленников, остальное пока оставалось скрытым» [3].
Это заключение свидетельствует прежде всего о том, что для Н. Яковлева остается скрытым ряд важных вещей, имевших место в описываемый им период. В противном случае его оценка показаний Некрасова не была бы столь пустой и бессодержательной. К тому же она и на этот раз содержит порцию прямого вымысла, самом деле, «разоблачать» Некрасова, доказывая, что он не был революционером, — это значит ломиться в открытую дверь. Что касается «верхушки айсберга», то трудно понять, что, собственно, имеется ввиду: то ли указание Некрасова, что великие князья замышляли дворцовый заговор, то ли частые встречи левых кадетов и прогрессистов, с одной стороны, и социал-демократов и эсеров — с другой. Относительно же «самых популярных книг о России тех лет», «перефразом» которых являются «рассказы» Некрасова, то мы, каясь в своем невежестве, скажем, что таких книг не знаем, и было бы очень интересно узнать, что здесь конкретно автор имел в виду.
На самом же деле показания Некрасова представляют собой гораздо более хитрое и тонкое сплетение лжи и правды, чем это Подано в книге Н. Яковлева. Он действительно был умным человеком. Это признает и Милюков, который Некрасова, как и ряд других членов кадетского ЦК., терпеть не мог, считая интриганом и двурушником. Сам Некрасов подтвердил свою такую репутацию и на этот раз. Ум его выразился в тонкой незаметной подтасовке, которую неспециалисту невозможно заметить.
Не соответствует действительности уже первая фраза Некрасова о том, что он оказался в разногласии с Милюковым и др. «с первых дней войны». На самом деле вся кадетская партия, включая и Некрасова, с полным одобрением и энтузиазмом встретила речь Милюкова на «исторической» однодневной сессии Государственной думы 26 июля 1914 г., в которой он заявил, что во имя общей победы над врагом кадетская партия прекращает свою оппозиционную деятельность против правительства, не ставя перед ним никаких условий. Разногласия Некрасова начались (вернее, возобновились, поскольку они имели место и до войны) с Милюковым и иже с ним значительно позже, в 1915 г., в связи с весенне-летним отступлением царской армии. Действительно, Некрасов, будучи левым кадетом, вступил в серьезный и затяжной конфликт с кадетским ЦК, вышел из его состава, прекратил работать в думской фракции и перенес свою деятельность в Москву, где находились центральные органы земского и городского союзов. Это полностью соответствует истине. Впрочем, Некрасов забыл упомянуть, что в 1915 г.и Милюков покончил с гражданским миром и призвал партию к оппозиционной борьбе, что и было сделано. Некрасов же отодвигает переход Милюкова на оппозиционные рельсы чуть ли не к концу 1916 г., причем прямо об этом не говорит, но строит свой контекст так, что для другого толкования просто не остается места.
Некрасов утверждает, что причиной «сдвига влево» Милюкова и Ко было давление земских и городских организаций. Это тоже неверно. Подлинной причиной были объективные условия, сложившиеся в ходе войны: развал экономики страны и распутинщина, с одной стороны, углубление революционного кризиса — с другой. По этой же причине левели и земгоровцы. Разница была лишь в том, что где-то к концу 1916 г. они заняли несколько более левую позицию, чем «Прогрессивный блок» и Милюков, продолжавшие настаивать на лозунге «министерства доверия», в то время как «общественники», включая и часть московских кадетов, стали уже требовать с разной степенью решительности «ответственного министерства». Что же касается состава власти «на всякий случай», то этим занималась вся оппозиция: и петроградская, и московская, и Милюков, и Некрасов, но не благодаря усилиям последнего, а под влиянием того же хода вещей, который воспринимался и правыми и левыми оппозиционерами, начиная от Шульгина и кончая Керенским и Чхеидзе, совершенно одинаково — как преддверие апокалиптической развязки всеобщего хаоса и разрушения государства.
Свидетельство Некрасова о том, что «некоторые великие князья» и связанные с ними круги «открыто грозили» дворцовым переворотом, планируя возвести на престол Алексея при регентстве брата царя Михаила, премьером сделать Львова, а министром иностранных дел — Милюкова, полностью не соответствует действительности. Ни один великий князь не помышлял об этом. Они все, в том числе и «храбрец» Николай Николаевич, были для этого слишком ничтожны. Этот рассказ Некрасова перекликается с известным нам письмом Кусковой к Вольскому, в котором она утверждала, что среди масонов была куча «князьев и графьев», которые с ней, Кусковой, были заодно.
Так же сознательно и тонко соединяет Некрасов правду с ложью, когда говорит о московско-петроградских встречах левых кадетов и прогрессистов с социал-демократами и эсерами. Утверждение, что участники этих встреч были якобы сторонниками революции и республики, по крайней мере в отношении кадетов и прогрессистов, является стопроцентной выдумкой. Сам Некрасов был весьма далек тогда от этой идеи — он был таким же сторонником конституционной монархии, как и его недруг Милюков. Он стал республиканцем, как и вся кадетская партия, только тогда, когда Февральская революция смела монархию, показала, что возврат к ней больше невозможен.
Впрочем, верный своей собственной хитрости, Некрасов прибегает к одной уловке, которая оставляет ему возможность в случае нужды с достоинством отступить от «революционного» рубежа к тривиально оппозиционному. Хитрость эта спрятана в словах о горячем стремлении не повторять ошибок 1905 г., когда «отдельные группы революции» дали себя разбить по частям. Смысл этого заявления состоит в том, что революция 1905 г. потерпела поражение потому, что революционеры отмежевались от либералов, а если бы они выступали вместе, революция бы победила. Этот аргумент был главным у Милюкова, когда он хлопотал по части создания «Прогрессивного блока». Последний, по его многочисленным разъяснениям в собственной партийной среде, и является реальным и важным шагом по преодолению этой ошибки. Некрасов, несмотря на всю свою левизну, был таким же горячим сторонником этой идеи (так же как и «Прогрессивного блока», который он оценивал как великое политическое достижение своей партии), как и вождь кадетской партии. Разница лишь в том, что Некрасов не хотел «повторять ошибок 1905 г.», укрепляя свой союз с правым флангом, а Милюков настаивал на том, что нельзя забывать и левый, под которым он разумел «революционеров» типа Керенского и Чхеидзе.
