Андрей Ваджра - Архив Андрея Ваджры том 2
«Покров любви является лишь тенью, - пишет он, - ядром же оказывается обнажённое эмпирическое «я», себялюбие, древнейшая форма любви…».
А вот что пишет ему в одном из своих писем отец:
«Первейшая из человеческих добродетелей – это способность и воля к самопожертвованию, к тому, чтобы отодвинуть на задний план своё «я», если этого требует долг, требует любовь. Речь идёт не о блистательном, романтическом или героическом самопожертвовании – плоде минутного героизма или мечтательности. На это способен и величайший эгоист, так как именно в этих случаях «я» проявляется с особым блеском. Нет, речь идёт о ежедневно и ежечасно повторяющихся жертвах, которые идут от чистого сердца…».
И Карл находит выход: его Id получает на откуп близких людей, а на жертвенник Бога-Отца, ложится вся без остатка его жизнь.
Уже по его гимназическому сочинению можно понять, что этот пылкий юноша, перед которым открывается огромный, противоречивый по своей сути мир, готов с головой окунуться в него, отдать ему всего себя, найти ту дорогу, с которой ничто не заставит его сойти, и которая приведёт его к тому, что его целиком поглотит. Он готовит себя Служению.
«У каждого перед глазами есть цель, - писал Карл, - которая, по крайней мере ему самому, кажется великой и которая действительно такова, если её признаёт великой самое глубинное убеждение, проникновеннейший голос сердца, ибо божество никогда не оставляет смертного совершенно без руководителя; оно говорит тихо, но уверенно».
Осознание своего долга, принимает у юного Маркса религиозную форму, и, проходя через Ego, превращает его в мирского монаха. Однако в будущем он будет не только умерщвлять свою плоть (по сути вся его жизнь, несла на себе отпечаток аскезы и сознательно принимаемых страданий), но и наденет на свою рясу меч, чтобы нести своего Бога заблудшим и еретикам. То есть со временем он станет не просто проповедником, в чьих венах течёт кровь раввинов, а живым первоисточником новой Веры, её Символом во плоти, тем, кто начнет новый крестовый поход во имя коммунизма, тем, чьи проповеди его апостолы запишут не только пером и чернилами, но мечом и кровью. Недаром на заре своей юности Карл написал:
С вызовом перчатку я бросаюМиру в лик широкий и презренный.Исполин ничтожный, он, стеная,Рухнет. Я пылаю неизменно,И, подобный богу, меж развалинЯ с победой двинусь непреклонно.Делом и огнем слова предстали.Грудь моя как творческое лоно.
Услышав из его уст о жертве «во имя всех», как тут не вспомнить об Иисусе, отдавшем себя на муку и смерть «во имя всех», или Прометее (о котором Карл не случайно упоминает в своей диссертации) ценой собственных мучений, подарившего людям огонь. Счастье других, как залог собственного «величия» и собственные мучения, как залог счастья других, разве это не религия?
5
В 1830 году двенадцатилетний Карл поступает в Трирскую гимназию Фридриха-Вильгельма. Особыми успехами в учёбе он там не отличался, имея по всем предметам средний бал (надо заметить, что у будущего основоположника исторического материализма самая низкая оценка, на выпускных экзаменах, была по истории (!)).
Но по сравнению с другими гимназистами, успехи Карла были значительны.
Дело в том, что большинству его одноклассников было от 19 до 25 лет и многие из них чуть ли не в каждом классе оставались на второй срок. Причём только 13 из 32 одноклассников Карла еле-еле дотянули до «оберприма» (высший класс), и при этом всё равно провалились на выпускном экзамене.
Атмосфера, царившая в гимназии, не была однозначной.
С одной стороны, в который раз подтверждая старые, добрые христианские традиции Трира, половина католиков класса, в котором учился Карл, мечтала посвятить себя богословию, и выпуск 1835 года дал Пруссии 13 католических священников.
Но с другой стороны, в 1833 году в гимназии была обнаружена запрещённая литература, и даже один из учеников был арестован. При этом директор гимназии, Иоганн Гуго Виттенбах (как, впрочем, и многие интеллигенты Трира) придерживался либеральных взглядов и осторожно относился к патриотическим настроениям прусского юнкерства, что, естественно, не могло не отразиться на учебном процессе и воспитании гимназистов.
Именно в этой противоречивой атмосфере Карл впервые столкнулся с деятельностью всёсокрушающей прусской государственной машины.
Его отец, как уже говорилось ранее, по своим политическим убеждениям был либералом и в январе 1834 года присутствовал на торжественных банкетах «Трирского литературного общества», на котором открыто провозглашались либеральные лозунги и исполнялись революционные песни (в том числе «Марсельеза») и даже был поднят трёхцветный французский флаг.
Естественно, что прусская полиция на это незамедлительно отреагировала. Радикально настроенные преподаватели гимназии (присутствовавшие на банкетах) получили строгий выговор, над Виттенбахом нависла угроза отстранения от должности (он попал под надзор полиции), а Генрих Маркс был привлечён к следствию.
Подобные события не могли пройти бесследно для формирующегося мировоззрения Карла. И об этом свидетельствует то, что при окончании гимназии, он категорически отказался нанести прощальный визит преподавателю Лёрсу, который являлся заместителем директора со специальным поручением осуществлять в гимназии политический надзор. Это, как впоследствии писал Карл, вынудило отца пойти «невинную ложь»: сказать Лёрсу, что «мы были там в его отсутствие».
6
Вера, как духовный и психологический феномен, должна пройти испытание на прочность. Попав между Харибдой искушения и Сциллой страдания, она или погибнет, или станет неуязвимой. И если у Прометея был орёл, посылаемый Зевсом, а у Иисуса крест, то у Карла его искушением и мукой стало лицезрение всех прелестей мира. Именно по этому поводу ему в своё время писал отец:
«Говоря откровенно, мой милый Карл, я не люблю этого новомодного словечка, которым прикрываются слабые люди, злобствующие на весь свет за то, что они малейшего труда и усилий с их стороны не владеют роскошно обставленными дворцами, выездами и миллионными состояниями. Эта разочарованность мне отвратительна, и я меньше всего ожидаю её от тебя».
Карл умён и честолюбив. И если первое позволяет ему видеть тупость, самодовольство и ограниченность тех, кто владеет «роскошно обставленными дворцами», то второе вызывает в нём, по меньшей мере, раздражение, которое произрастает из мысли о том, что вся эта никчёмность имеет то, что, в общем-то, недостойна иметь, а он, превосходящий её во всех своих личностных качествах, лишён того, что должно по праву ему принадлежать.
Вылились ли эти мысли и его хронические материальные проблемы в такое чувство как зависть?
На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Скорее всего, даже если она и возникла в закоулках его души, это чувство было преодолено и сублимировано.
Зависть является неосознанным проявлением собственной ущербности. Она приходит в ту душу, где возникает чувство собственной неполноценности. Именно зависть трансформирует неудовлетворённость собой, в злость к тому, кто эту неудовлетворённость вызывает, сравнение с кем порождает острое чувство собственной неполноценности. Зависть, меняя направление потока деструктивных эмоций, выводит его во вне, направляя на раздражитель и, тем самым, спасая от разрушительного перенапряжения психику своего носителя.
Однако вряд ли Карл Маркс был отягощён чувством собственной неполноценности. Что угодно, но только не это. В детстве, благодаря отцу, он ни мгновения не сомневался в своём гении, в зрелые же годы он стал интеллектуальным вождём и учителем всего коммунистического движения Европы. Он был той величиной, с которой считались европейские правители. Всё это Маркс чётко осознавал и получал от этого немалое удовольствие.
В октябре 1835 года Карл поступает на юридический факультет Боннского университета. Выйдя из под отцовской опеки, он погружается в бурную студенческую жизнь. Уже на втором семестре Маркс, став членом Трирского студенческого землячества, избирается его председателем. В этот период своей жизни, он очень много времени уделяет поэзии и даже вступает в местный союз молодых писателей.
Вся эта жизнь, конечно же, оттесняет на второй план учёбу. Участие в пьяных дебошах и дуэлях, на одной из которых он был даже ранен, очень ярко об этом свидетельствуют.
После второго семестра, Генрих Маркс поспешил (уже в середине 1836 года) перевести сына в Берлинский университет, знаменитый строгостью и размеренностью жизни студентов. Перед отъездом в Берлин, во время летних каникул, между Карлом и Женни фон Вестфален состоялась помолвка.
Отец Женни, подруги детских лет Карла, Людвиг фон Вестфален, хорошо знал Генриха Маркса. Более того, они дружили семьями, благо жили в нескольких минутах ходьбы друг от друга.
