О. Селин - Косыгин. Вызов премьера (сборник)

Если мы не находили с ним по какому-то вопросу общей точки зрения, Алексей Николаевич обычно говорил:

– Подумай пару дней и заходи – примем решение.

Косыгин плохо воспринимал общие рассуждения. Если министр или иной руководитель говорил, что дело у него идет плохо, а решения он не видит, реакция была одна:

– Если вы не знаете выхода из положения и у вас нет конкретных предложений, не выступайте и не отнимайте у нас время. Пусть лучше скажет ваш заместитель или начальник главка, любой, кто знает дело, а общую болтовню нам слушать нет смысла.

На первый взгляд Алексей Николаевич был очень суров, у иных это вызывало даже опасение говорить с ним. Однако во время беседы человек убеждался, что душа у него добрая, и выражение строгости на лице, особенно если разговор увлекал его, совершенно исчезало.

Часто, заходя к нему, я видел, с каким вниманием он просматривает газеты. Один раз в неделю он проводил заседания Совета Министров СССР или его Президиума, на которых обсуждались крупнейшие народно-хозяйственные проблемы. Еще один день уходил на участие в заседаниях Политбюро, где рассматривалось обычно много вопросов, внесенных Президиумом Совета Министров или Госпланом, Минвнешторгом, ГКЭС, Минфином, другими хозяйственными органами.

Известно, что Алексей Николаевич был инициатором экономической реформы 1965 г. Многие ее положения привились и улучшили систему планирования, однако даже частичное введение такого показателя, как «прибыль», сразу потянуло народное хозяйство к инфляции, и в этой области реформу пришлось свернуть. В проведении реформы были допущены ошибки и Госпланом Союза. Скажем, прибыль предприятие заработало, а использовать ее, кроме как на увеличение зарплаты, не могло из-за не предусмотренных в плане материальных ресурсов ни на строительство, ни на реконструкцию.

Уже тогда нередко возникали вопросы: почему многие капиталистические страны живут лучше, чем мы? Почему материальный уровень жизни народа в целом у капиталистов выше, чем у нас? Как-то на эту тему мы разговорились с Алексеем Николаевичем. Он заметил, что многое в нашей плановой системе надо решительно поправлять или менять, но уж очень мы боимся, как бы не истолковали все эти реформы в том смысле, что партия ведет к капиталистическому пути. Помнится, говорил он тогда так:

– Вот смотри – мы все время то воюем, то восстанавливаемся. С четырнадцатого по семнадцатый год – война с Германией, потом революция, гражданская война. Огромные усилия пришлось вложить в развитие индустриализации. А чего нам стоило пройти путь от вконец разоренной страны, до второго в мире по могуществу государства, да при этом еще вооружаться до зубов? Сделать это за каких-нибудь 15–17 лет для любой другой страны – просто неразрешимая задача. А потом жестокая и кровавая война с германским фашизмом. Наконец, великая Победа и восстановление разрушенного. Нынче же идет «холодная война», которая выжимает из нас все соки на вооружение. И при этом нас сравнивают с государствами, которые сотни лет жили за счет колоний, где эксплуатация человека построена очень изощренно.

В последние десятилетия нашей трагической истории, – продолжал он, – выходить из тяжелейших кризисов нам позволяло плановое хозяйство, и, видимо, в ближайшее время никто ничего лучшего не придумает. Нашу экономическую систему надо серьезно лечить, но она есть и останется основой. Нельзя, конечно, гоняться с милицией за каждой бабкой, которая связала шапочку или носки на продажу. Инициативу людям надо дать и выбросить из планов все второстепенные показатели – это не подорвет основ социализма. Но мне выходить с такими предложениями нельзя – на меня тогда всех собак навешают.

В 60—70-х годах с моей точки зрения лучшего кандидата на пост Председателя Совета Министров, чем Косыгин, не было. По эрудиции, стилю работы, способностям и организовать и руководить крупным делом, по своему характеру, наконец, это был именно тот человек, в котором нуждалась страна.

В то время экономика хотя и сбавила темпы роста после сталинского периода, но для наших масштабов развивалась нормально, практически опережая по основным показателям многие капиталистические страны (кроме Японии) не менее чем в 2 раза.

К сожалению, в конце жизни, особенно последние четыре-пять лет, судьба Алексея Николаевича сложилась, я бы сказал, трагично.

Часто задают вопрос: какие у него были отношения с Брежневым? Некоторые считают, что с первых шагов их совместной деятельности Леонид Ильич ревниво относился к Косыгину, видя в нем конкурента. Однако Генеральный секретарь отлично знал, что Председатель Совета Министров никогда не проявлял интереса к руководящей партийной деятельности.

В течение примерно десяти лет отношения между ними, смею утверждать, были хорошими, и не только внешне. Я не раз бывал на даче Брежнева вдвоем с Устиновым. Устинов был не очень доброжелателен к Косыгину. Брежнев же, наоборот, в то время при мне ни разу не отозвался о нем плохо. И хотя Брежнев очень хорошо относился к Устинову (кстати, именно поэтому и взял его в ЦК), но когда тот в домашней обстановке начинал отпускать какие-либо колкости в адрес Алексея Николаевича, то Леонид Ильич не поддерживал беседу в этом направлении.

Роковую роль, на мой взгляд, в ухудшении отношений между Брежневым и Косыгиным сыграл Н.А. Тихонов. С 1974 г. Брежнев начал болеть, уже через год недуг стал резко прогрессировать. У него явно развивалась подозрительность, и Тихонов умело направлял ее против Косыгина, стремился вбить клин между ними. Это ему удалось, и с 1975 г. их взаимоотношения стали ухудшаться.

Тихонов без конца докладывал Брежневу о тех или иных, большей частью надуманных, ошибках Алексея Николаевича. В оппозицию Косыгину он стремился втянуть и остальных его заместителей. Например, мне он говорил:

– Знаешь, ведь мы в Совмине простые пешки, даже не имеем права подписать незначительное распоряжение. Вся власть у председателя и его заместителя Дымшица, который располагает материальными ресурсами.

Я не соглашался, говорил, что у меня власти хватает. Я подписываю протоколы совещаний, которые провожу, и не знаю случая, чтобы их не исполняли. Из-за того, что я всегда поддерживал Алексея Николаевича, у меня обострились отношения с Тихоновым. Вот лишь один небольшой пример.

Шло заседание Президиума Совета Министров. Выступал Ломако:

– Товарищ Косыгин, мы остановили добычу алмазов в Якутии (их разработку тогда вело Министерство цветной металлургии).

– Почему остановили?

– У нас нет мельниц.

– Как нет мельниц? Почему никто не поднимал этот вопрос?

– Видите ли, туда отправили наши мельницы, но они не работают.

– Кто делал?

– Сызранский завод.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Надо закупить в Японии четыре таких машины. Они по 15 миллионов рублей стоят.

Вроде бы и не так много, 60 миллионов, но дело не в этом. Я-то знал, что мы сделали для Якутии четыре мельницы, и был там всего полгода назад, сам видел, что машины пришли, но жалоб оттуда не поступало. А уже наступила зима.

За Ломако вступился Байбаков:

– Да, Алексей Николаевич, надо закупать, иначе у нас с алмазами срыв будет.

Байбакова поддержал Тихонов, он тогда уже первым заместителем Косыгина был.

Я выступаю и говорю:

– Техника эта не сложная, хорошо работают машины и нашего производства, в том числе и на алмазах. Я не вижу никакой причины закупать их в Японии. В Якутии и наши мельницы есть, и одна японская, все работают нормально. Дайте мне семь дней, чтобы разобраться в этом деле.

Я послал в Якутию человек пять-шесть министров и представителя Комитета по науке на три дня.

Возвратились они и говорят:

– Все сызранские машины лежат нераспакованными, их никто и не пробовал запустить.

Я снова выступаю на Президиуме Совмина:

– Все наши машины лежат под снегом, их даже не пытались запускать в работу. Зачем же закупать японские, когда собственные не хуже? Не понимаю позиции Госплана, товарища Байбакова, ни позиции товарища Тихонова, первого заместителя. Что, валюту девать некуда?

Опять они все трое – закупать да закупать. Косыгин тогда говорит:

– Ну ладно, раз такие авторитетные товарищи настаивают, давайте купим.

Я – вне себя, но молчу. Однако Косыгин постановление так и не подписал…

Тихонов продолжал плести интриги, и это сыграло свою роль: В.Э. Дымшица в конце концов убрали из Госснаба, а отношения между Брежневым и Косыгиным становились все более прохладными. К тому времени Брежнев был уже совершенно немощный, очень болезненно на все реагирующий человек. Он практически утратил контроль над партией и государством. Зато махровым цветом в то время расцвела и усилилась власть бюрократии и партаппарата.

Когда скончалась жена Алексея Николаевича, из девяти его заместителей проститься с ней пришли только четверо – Н.К. Байбаков, М.Т. Ефремов, В.А. Кириллин и я. Остальные, оказывается, согласовывали в ЦК – идти или не идти выражать соболезнование!