Лев Безыменский - Гитлер и Сталин перед схваткой
В 1936 году совершился второй «заход» миссии Канделаки. Опять инициаторами были немцы. И вот почему. Причины, побудившие Германию вести с СССР переговоры о расширении экономического сотрудничества, становятся ясными из докладной записки от 19 октября 1936 г. начальника IV (экономического) департамента МИД Германии Карла Шнурре:
«В руководящих кругах было признано, что положение с сырьем и процесс перевооружения Германии таковы, что поставили нас в зависимость от получения русского сырья. Поэтому необходимо сдвинуть германо-советские экономические отношения с нынешней мертвой точки… Поставки в Россию сейчас более чем когда-либо находятся в интересах политики Германии, поскольку только таким путем мы сможем получать на правах обмена нужное нам сырье». 20 октября 1936 г. Герман Геринг был назначен верховным комиссаром по проведению «нюренбергского сырьевого плана», с 27 апреля того же года он занял пост верховного комиссара по валютным и сырьевым вопросам. События не заставили себя ждать: 7 декабря 1936 г. Суриц сообщил в НКИД о предложении Герберта Геринга организовать встречу с Германом Герингом для «необязывающего обмена мнениями». Литвинов ответил: «Не возражаем против встречи с Герингом». И добавил: «Необходимо с самого начала дать ему понять, что Вы пришли по его приглашению».
На этой стадии переговоров Канделаки старался использовать свой «прямой канал», чтобы создать впечатление у Сталина, будто миссия все-таки принесет успех. 20 октября 1936 года он писал «хозяину»:
«Дорогой Иосиф Виссарионович,
Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.
I. О Геринге
Перед Нюренбергским съездом Геринг через своего двоюродного брата, о котором я Вам в свое время сообщал, предложил мне встретиться для обсуждения по его наметке следующих вопросов:
а) устранение трудностей в отношениях между СССР и Германией;
б) поставки советского сырья Германии;
в) список военных объектов, которые Германия могла бы дать СССР.
Поскольку это имело место накануне нюренбергского съезда, я уклонился от встречи под различными благовидными предлогами. После нюренбергского съезда Геринг снова предложил встретиться, но встреча, как Вы об этом знаете, не состоялась.
Брат Геринга, Отто Вольф и др. лица этой группы усиленно советовали мне встретиться с Герингом, подчеркивая, что Геринг в вопросах советско-германских отношений занимает особую позицию. Брат Геринга, между прочим, в разговоре со мной употребил характерную фразу: «Если не хотите ничего делать, то хотя бы выслушайте и убедитесь, что не все собаки кусают, которые лают». Отто Вольф сам имел продолжительную беседу с Герингом, встреча с которым была заранее подготовлена промышленностью. По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюренберге и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен.
II. О смещении Мосдорфа
Директор Министерства народного хозяйства Германии, в течение многих лет ведавший делами, связанными с советско-германской торговлей, переведен в том же министерстве на другую должность. Мосдорф был ближайшим помощником Шахта по нашим делам. Теперь вместо него этими делами как в Министерстве Хозяйства, так и в Министерстве Обороны будет заниматься брат Геринга — Герберт Геринг.
Это назначение свидетельствует о стремлении Геринга взять на себя руководство вопросами советско-германских отношений.
III. О положении Шахта
По сообщению видных промышленников, положение Шахта сильно пошатнулось. В кругах германских фашистов очень недовольны его «критиканством». Тяжелое положение с валютой и снабжением Германии сырьем еще больше ухудшает положение Шахта и обостряет отношение к нему в кругах фашистской партии».
Встреча Сурица с Германом Герингом все-таки состоялась 15 декабря 1936 года и приняла сразу «форму монолога». Геринг, как и Шахт, говорил о том, что экономические отношения должны «строиться без оглядки на состояние наших политических отношений, вне стремления равнять нашу экономику под политику, то есть, как он выразился, требуется „деполитизировать“ экономические отношения между СССР и Германией. Правда, генерал увидел некую „предвзятость“ в списке товаров, врученном ему Канделаки. Действительно, в списке фигурировали: броневые плиты, катапульты, военные корабли на сумму 200 млн. марок, подводные лодки, акустические приборы, а также обмен технологией с И. Г. Фарбен (химия) и Бош (оптика). Геринг заметил, что „в списке имеются объекты, которые ни одно государство никогда не продаст даже связанному с ним самой тесной дружбой“. На это Суриц ответил, что было включено то, что интересует СССР. Экономические отношения между нами могут развиваться в „такой степени, в какой мы сможем получить из Германии все, что нас интересует“. В итоге Геринг дал понять полпреду, что „при теперешнем положении вещей повлиять на изменение политических отношений он мог бы, лишь опираясь на реальные данные и на свое внутреннее убеждение, что и СССР хочет нормальных отношений с Германией, и в первую очередь хозяйственных“.
Казалось, что все-таки надежды остаются. В последних числах декабря 1936 г. Канделаки в сопровождении замторгпреда Фридрихсона снова встретился с Шахтом. Об этой беседе Шахт написал отчет министру иностранных дел Германии Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство сделает ясный политический жест, лучше всего в форме заверения через посла (СССР) в Берлине, что воздержится от любой политической пропаганды вне России». Это означало, что немцы практически поставили ультиматум, на который Сталин пойти не мог.
Позиция СССР в вопросе о 500-миллионном кредите оставалась двойственной. Так, 11 августа 1936 г. замнаркома Крестинский писал Сурицу: «На днях обсуждался вопрос о так называемом 500-млн. кредите. Решен он отрицательно». 19 августа 1936 г. Литвинов писал Сурицу, что Канделаки даны указания «заявить немцам об отклонении нами пока соглашения. Вместе с тем ему разрешено запросить немцев, согласны ли они дать нам некоторые, особо интересующие нас предметы в известной Вам области (военной), и сказать им, что в случае положительного ответа можно будет вновь поставить вопрос о кредитном соглашении». Иными словами, все время из-под дипломатической завесы просовывалось «копыто» основного замысла Сталина: добиться германской помощи оборонной промышленности СССР.
О том, что между Сталиным и Канделаки существовали особые, доверительные отношения, вспоминала дочь Канделаки Тамара. В письме ко мне она сообщила, что однажды была со своей матерью в гостях на даче у Молотовых. Был там и Сталин. Девочка подошла к нему и спросила:
— Товарищ Сталин, а когда наш папа вернется в Москву?
Сталин отвечал:
— Твой отец выполняет серьезное задание. Тебе придется подождать…
Эта «отеческая забота» дорого стоила семье Канделаки: сам он был впоследствии расстрелян, а семья — выслана.
Вскоре после очередной встречи с Шахтом Канделаки отбыл в Москву, чтобы доложить о своей беседе руководителям СССР. В итоге 8 января 1937 г. был утвержден «проект устного ответа Канделаки», составленный Литвиновым. На проекте есть визы пяти членов Политбюро ЦК ВКП(б): Сталина, Молотова, Кагановича, Орджоникидзе, Ворошилова. В проекте, в частности, говорится: «Советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в свое время даже делало ему определенные политические предложения. Советское правительство отнюдь не считает, что его политика должна быть направлена против интересов германского народа. Оно поэтому не прочь и теперь вступить в переговоры с германским правительством в интересах улучшения взаимоотношений и всеобщего мира. Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом».
Как видим, снова были повторены основные положения директивы, которую Сталин дал Канделаки в мае 1935 года!
14 января 1937 г. Литвинов отправил личное письмо Сурицу, из которого следует, что в варианте, подготовленном им самим, речь шла только о переговорах Суриц — Нейрат. Сталин поправил, что «не отказывается и от прямых переговоров», т. е. что переговоры Канделаки — Шахт могут быть продолжены. Нарком писал:
«Изменения сделаны, несмотря на то, что т. С. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и соглашался со мною, что вести переговоры придется Вам».
Литвинов писал, что он вручил проект ответа «тов. К.» (Канделаки) и разъяснил ему, что «если Ш. (Шахт) признает наш ответ достаточным, то К. должен просить его указать, кому поручаются переговоры с немецкой стороны; если этим лицом окажется Нейрат или другое лицо подходящего ранга, К. может сказать, что Вы к нему обратились по собственной инициативе, но с ссылкой на имевшийся между Ш. и К. обмен мнений».
