Джозеф Стиглиц - Глобализация: тревожные тенденции
Развивающиеся страны особенно недовольны применением этих двойных стандартов, поскольку их длительная история изобилует лицемерием и несправедливостями. В XIX в. западные державы, многие из которых выросли на протекционистской политике, стали навязывать неравноправные торговые договоры. Наиболее возмутительным примером этого являются опиумные войны, которые Англия и Франция развязали против слабого Китая и вместе с Россией и США вынудили его подписать Тяньцзиньский договор 1858 г.[20] По этому договору они получили не только торговые, но и территориальные уступки, обеспечивающие им экспорт в Китай по низким ценам товаров, желательных для Запада, а также открытие его рынков для опиума, вследствие чего миллионы китайцев стали наркоманами. (Это можно было бы назвать чем-то вроде дьявольского подхода к «торговому балансу».) Сегодня возникающие рыночные экономики вынуждены открываться не под угрозой военной мощи, а под давлением экономической силы, под угрозой санкций или прекращения необходимой им помощи в периоды кризисов. В то время как на форуме Всемирной торговой организации шли переговоры по международным торговым соглашениям, переговорщики США и МВФ часто выступали за дальнейшую либерализацию торговли. МВФ настаивал на более быстром темпе либерализации в качестве условия помощи ― и страны, испытывающие кризис, не имели другого выбора, как уступить требованиям Фонда.
Дело обстоит, пожалуй, еще хуже, когда Соединенные Штаты действуют в одностороннем порядке, а не под прикрытием МВФ. Представитель США по внешней торговле или министерство торговли, часто побуждаемые группами специальных интересов внутри США, выдвигают обвинение против некоего иностранного государства; затем происходит процесс обследования, в котором участвует только правительство США, с последующим решением, принимаемым американским правительством, за которым следуют санкции против страны-нарушителя. США сами себя возводят в должность прокурора, судьи и присяжных. Происходит квазиюридический процесс, но игра идет краплеными картами: как правила процесса, так и судьи заранее настроены на признание вины. Когда этот арсенал используется против других промышленных стран Европы или Японии, у тех есть ресурсы для самозащиты, но если это развивающаяся страна, даже такая крупная, как Индия или Китай, то идет нечестная игра. Антипатии, возникающие в итоге, далеко превышают любые возможные выгоды Соединенных Штатов. Эти процессы мало способствуют укреплению веры в справедливую систему международной торговли.
Риторика, к которой прибегают Соединенные Штаты для проталкивания своей позиции, укрепляет имидж супердержавы, готовой использовать свое влияние для защиты своих специальных интересов. Мики Кантор, в бытность свою представителем США по внешней торговле[21] при администрации Клинтона, стремился ускорить темпы открытия рынков Китаем. В 1994 г. на Уругвайском раунде переговоров он играл главнейшую роль при учреждении ВТО и установлении основных правил для его членов. Соглашение вполне обоснованно предполагало более длительный период адаптации для развивающихся стран. Всемирный банк, как и любой экономист, считает Китай с душевым доходом в 450 долл. не только развивающейся страной, но и развивающейся страной с низким уровнем душевого дохода. Однако Кантор был жестким переговорщиком. Он настаивал на том, что Китай ― развитая страна и должна поэтому быстро осуществить переход к либерализации.
У Кантора были рычаги давления на Китай, поскольку последний нуждался в согласии США для вступления в ВТО. Соглашение Соединенные Штаты ― Китай, которое в конечном счете привело к допуску Китая в ВТО, было подписано в ноябре 2001 г. Оно иллюстрирует два взаимопротиворечащих аспекта в американской позиции. В то время как Соединенные Штаты затягивали переговоры, необоснованно настаивая на том, что Китай фактически является развитой страной, Китай сам начал адаптационный процесс. Вопреки своему желанию США фактически дали Китаю необходимое ему дополнительное время. Тем не менее соглашение демонстрирует двойные стандарты и имевшую место несправедливость. По иронии судьбы, пока Соединенные Штаты настаивали на том, что Китай должен адаптироваться так быстро, как если бы он был развитой страной, Китай умело использовал затягивание переговоров, и в итоге он оказался в состоянии уступить этим требованиям без ущерба для себя. Со своей стороны Соединенные Штаты требовали подхода к себе, как если бы они были слаборазвитой страной. Они хотели получить время (не просто десять лет, а еще дополнительные четыре года) для адаптации к снижению барьеров против импорта текстиля, что было частью переговоров 1994 г.
Но особое возмущение вызывает то, что в угоду специальным групповым интересам подрываются как доверие к США, так и более широкие национальные интересы. Это особенно проявилось в апреле 1999 г., когда премьер Чжу Жунцзы прибыл в Соединенные Штаты отчасти для того, чтобы завершить переговоры о допуске Китая во Всемирную торговую организацию. Акция, которая была очень существенной для мирового торгового режима ― как могло быть такое, что одна из крупнейших торговых держав мира остается вне ВТО? ― но и для рыночных реформ в самом Китае. Преодолевая сопротивление представителя США по внешней торговле и государственного департамента, министерство финансов США настаивало на более быстрой либерализации китайских финансовых рынков. Китай был не на шутку обеспокоен; ведь подобная либерализация привела к финансовому кризису в соседних странах Восточной Азии, повлекшему за собой огромные издержки. Китай же тогда не был затронут кризисом благодаря его мудрой финансовой политике.
Американское требование о либерализации финансовых рынков Китая не могло бы содействовать надежной глобальной экономической стабильности. Оно было выдвинуто в угоду узкоэгоистическим интересам финансового сообщества Соединенных Штатов, которые активно отстаивало министерство финансов. На Уолл-стрит справедливо полагали, что Китай представляет собой потенциальный гигантский рынок для его финансовых услуг, и поэтому очень важно, чтобы они проникли туда и создали там прочный плацдарм прежде, чем туда придут другие. Но насколько это было близоруко! Было ясно, что в конце концов Китай откроет свои рынки. Ускорение этого процесса на год или два, разумеется, не имело существенного значения, исключая обеспокоенность Уолл-стрита тем, что его конкурентное преимущество может с течением времени испариться, когда финансовые институты в Европе и других местах догонят и сведут на нет краткосрочные преимущества своего конкурента с Уолл-стрит. Но потенциальные издержки были огромны. Непосредственно после Азиатского финансового кризиса Китай мог уступить требованиям министерства финансов США. Для Китая существенное значение имеет поддержание стабильности; ему не следовало рисковать, принимая политику, которая уже доказала свое дестабилизирующее воздействие в других местах. Чжу Жунцзы вынужден был вернуться в Китай без подписанного соглашения.
В Китае шла долгая борьба между теми, кто был за продвижение реформ, и теми, кто против. Противники реформ утверждали, что Запад хочет ослабить Китай и никогда не подпишет честного соглашения. Успешное завершение переговоров помогло бы закрепить позиции реформаторов в китайском правительстве и дать новый импульс реформам. Как выяснилось, Чжу Жунцзы и реформаторское движение, к которому он принадлежал, были дискредитированы, силы и влияние реформаторов уменьшились. К счастью, этот ущерб был временным, но тем не менее министерство финансов США обнаружило, чем оно готово рисковать ради узкоэгоистических групповых интересов.
* * *
Несмотря на то что в повестку дня были поставлены несправедливые требования, существовали основательная теория и много практических доказательств того, что при правильном осуществлении либерализация торговли приносит пользу. С либерализацией движения капитала дело обстояло проблематичнее. Финансовое регулирование многих стран не имеет почти никаких других задач, кроме торможения движения капитала. И это надо было устранить. Однако все страны регулируют свои финансовые рынки, и излишнее рвение в области дерегулирования привело к масштабным проблемам на рынках капитала даже в развитых странах мира. Приведем только один пример печально известной катастрофы сберегательно-кредитной системы в США[22], которая, не говоря уже о том, что она явилась ключевым фактором, спровоцировавшим рецессию 1991 г., и стоила американским налогоплательщикам свыше 200 млрд. долл., тем не менее была одним из наименее дорогих (в процентах к ВВП) выкупов долгов, которые принесло с собой дерегулирование, так же как и рецессия 1991 г. в США была более мягкой по сравнению с другими экономиками, испытавшими аналогичный кризис.
