Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №17 от 22.04.2014

Результат превзошёл все ожидания. И без того отличных слух незрячих бойцов во время службы на звукоулавливателе стал стремительно развиваться в нужном направлении.

Через несколько месяцев Яков Зобин и его товарищи не просто обнаруживали приближающиеся самолёты противника, но на слух определяли их тип, высоту, на которой они летели, и расстояние до них.

Благодаря незрячим бойцам-«слухачам», бомбардировщики противника обнаруживали за несколько десятков километров от города, и к их «визиту» силы ПВО подходили в боевой готовности.

В результате, наткнувшись на плотный заградительный огонь, вражеские бомбовозы часто ретировались, неся потери.

Служба «слухачей» была очень тяжёлой. Их и без того изматывающие дежурства нередко проходили в условиях артобстрела, и, несмотря на канонаду, они должны были услышать летящие на Ленинград бомбардировщики.

И они их слышали.

Вклад незрячих солдат в оборону Ленинграда неоценим. Десятки тысяч горожан уцелели благодаря тому, что авиация противника обнаруживалась на дальних подступах к городу.

Ефрейтор Яков Зобин оставался в рядах ПВО Ленинграда до самого конца войны, был удостоен наград, в том числе той самой медали «За боевые заслуги», о которой говорилось вначале.

Сейчас некоторые пишут, что о незрячих героях обороны Ленинграда после войны поспешили забыть. Это неверно, просто отдать должное всем героям Великой Отечественной страна, лежащая в руинах, не могла.

Её нужно было восстанавливать, чем и занялись в том числе и вчерашние незрячие солдаты.

Якова Львовича Зобина не стало в 1973 году. Он, одним из первых вставший на боевое дежурство в Ленинграде, был последним из оставшихся в живых незрячих защитников Ленинграда.

Пусть их нет с нами, но память остаётся. Память, которую хранит несломленный и не склонившийся перед врагом город на Неве.

Андрей Сидорчик

«ЕСТЬ ЛИ СОВЕСТЬ У ЭТОГО ГОРБАЧЁВА?»

В апреле 2012 г. на телеканале ARD состоялась премьера 89-минутного документального фильма об Э. Хонеккере. Фильм сопровождается воспоминаниями последней жены Хонеккера - Маргот, впервые согласившейся дать интервью немецким журналистам. Премьера вызвала довольно неоднозначную реакцию в немецком обществе. Часть историков поспешили обвинить супругу Хонеккера в преднамеренной лжи и идеализации ГДР.

В начале августа того же года была издана книга Лотара Херцога, бывшего охранника и стюарда Э. Хонеккера “Honecker privat. Ein Personenschutzer berichtet”. В ней Л. Херцог рассказывает о повседневной жизни генсека СЕПГ, его кулинарных предпочтениях, привычках и увлечениях. До этого Л. Херцог уже был участником ряда документальных фильмов о жизни политической элиты ГДР.

В том же августе была переиздана книга немецкого журналиста Томаса Кунце “Staatschef A.D. Die letzten Jahre des Erich Honecker”, повествующая о последних годах жизни опального политика.

Начало своего рода “памятным мероприятиям” было положено еще в феврале, когда на полках книжных магазинов Германии появился сборник последних дневниковых записей Э. Хонеккера, написанных им в период его пребывания в тюрьме “Моабит” в 1992 г.: Erich Honecker “Letzte Aufzeichnungen. Fur Margot”. После долгих раздумий Маргот Хонеккер дала согласие на публикацию ранее неизвестных записок Э. Хонеккера. С отрывками из этой книги мы и предлагаем познакомить читателей.

Из предисловия Маргот Хонеккер: Эрих был глубоко убежден, что и в Германии снова возникнут общественные силы, которые добьются появления иных социальных отношений. Несмотря на свою неизлечимую болезнь, он до конца жизни отстаивал свою веру в это.

29 июля 1992 г.

На горизонте появился Берлин. Город в свете заходящего солнца. Мне видна телевизионная башня, за которую так сражался Вальтер. Я до сих пор рад, что тогда помогал ему в этом. Ему пришлось отстаивать свое решение. Правда, большинство было все же на его стороне.

Так это выглядело при “диктатуре”-демократии, которая была социалистической.

Башня все еще стоит на берлинской земле. Как я слышал, еще будет решаться вопрос о ее собственнике. Да... Пожалуй, об этом мы никогда и не могли подумать. Я тоже не знаю, кому она принадлежит. Раньше она принадлежала народу.

Посадка в Тегеле была мягкой. Прием подобающий. Мне представился руководитель группы по обеспечению безопасности. У него все под контролем. <...>

Затем начинается поездка на “Мерседесе” в “Моабит”. На краю дороги стоят люди, я вижу транспаранты, красные флаги, слышу дружественные и неприятельские выкрики. Приветливых слов все же больше. На Турмштассе большой прием, восклицания наших берлинцев. Ворота открываются — и мы во дворе тюремной больницы.

В больнице выдали тюремную робу. В камере предварительного заключения ведь разрешается носить свою одежду. <...>

Приходится побороться за фотографии. Две фотографии внуков все же отобрали.

В камере со мной еще какой-то цыган. Мы хорошо понимаем друг друга. С трудом получается заснуть. Принял еще одну таблетку. В будущем эта проблема, пожалуй, отпадет сама собой.

30 июля

<...> 57 лет спустя я снова вижу тюремный комплекс Моабит изнутри. В 1935 г. гестапо доставило меня сюда из своего главного здания на Принц-Альбрехт-штрассе. Тогда я находился здесь под предварительным заключением полтора года. Как долго буду в этот раз?

Те же самые коридоры, те же самые проходы. До сих пор слышу окрики надзирателя: “Г-3 на допрос!” <...>

31 июля

<...> Вчера после долгого времени мне посчастливилось снова увидеть Эриха Мильке. Во время прогулки во дворе его сопровождала медсестра. Я окрикнул его сверху. Никакой реакции.

Попробовал еще раз: “Эрих!” Затем добавил “Рот Фронт!”, громко разнёсшееся по всему двору.

Снова ничего. Даже головой не кивнул и не бросил взгляда. Стало ясно, что он просто не хотел отвечать. Я не могу и не хочу верить в то, что он так низко пал. <...>

1 августа

По радио сказали, что Маргот после 30-часового перелета наконец-то в Чили. Из-за тумана самолет не смог приземлиться и был вынужден вернуться в Аргентину. На чилийской земле ее приветствовали социалисты. Новость о ее удачном перелете стала для меня облегчением. <...>

2 августа

Давление 200 на 160, впервые такое высокое. <...>

3 августа

Из-за высокого давления пришлось идти в больницу. Персонал принял меня хорошо. Стало лучше. <...>

По радио услышал хорошую новость: парламент Чили дал Маргот разрешение на пребывание. Я часто думаю о Маргот, Роби и тех, кто мне дорог.

4 августа

Жизнь идет своим чередом. Сейчас я много читаю и слушаю радио. Мир сошел с ума — российский госбанк штампует рубли, каждый месяц по 250 миллиардов. Ельцин объявил распродажу. В отличие от русских, мне больше не надо бояться пьяницы.

5 августа

Несмотря на всё вокруг, мне продолжают поступать письма и телеграммы из Берлина и всей Германии. Почта приходит из Франции, Греции, Норвегии, Швеции, Дании, Нидерландов, Англии, Испании и даже США. Они доказывают, что ГДР не забыта. Примеров солидарности немало. Однако больше всего меня порадовало письмо из Израиля, которое мне передал д-р Вольфф. Его написала Сара Фодорова, которую я, по версии “Штерна”, якобы выдал гестапо в 1935 году. Вольфф получил письмо от некоего берлинца, гостившего в Израиле. Там он встретил Сару Фодорову, которая живет сейчас в Тель-Авиве под фамилией “Винер”. Она узнала из газет о моей судьбе и о тех обвинениях, согласно которым я привел ее в лапы гестапо. Сомневаюсь, что те газеты, которые меня клеймят “предателем”, решатся опубликовать письмо. Оно и понятно — ничего хорошего об этом преступнике!

6 августа

Заседание длилось два с половиной часа. У входа все еще ждут журналисты. Интерес огромен. Представляю, что будет во время судебного разбирательства! Не могу сказать, что мне всё равно. Однако в то же время это меня не особо беспокоит. Возможно, такое относительное равнодушие - последствие лекарства, которое я принимаю против гипертонии.

7 августа

Мир совершенно стал другим. Сопротивление империалистической политике будет расти. Это будет продолжаться. Наш процесс поспособствует этому.

Я написал письмо Маргот. Не знаю, правда, когда его отправлю. Я написал его, скорее, для себя, чем для нее. Возможно, мне удастся с ней поговорить по телефону, когда ситуация прояснится. <...>

9 августа

<...> Мыслями я с вами. Мне хочется пожелать Тебе, дорогая Маргот, хорошего отдыха в кругу семьи. Могу представить, как тебя обнимает Роби, радуясь тому, что бабушка снова рядом. После завтрака я изучил почти 800 страниц обвинительного акта. Из документов гестапо, судебных актов Народного суда и книжки Липпманна они сляпали мне весьма интересную биографию. <...>