Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 12 (23 января 2013)
Такая картина вызывает всё большую тревогу у представителей конфессиональной власти, которые (пусть несколько запоздало) пытаются предпринять адекватные меры против экспансии фундаменталистов. И при этом наталкиваются на активное противодействующее влияние зарубежных исламистов на «российскую умму».
Так, специалист по исламу, доцент МГЛУ Р. Силантьев обращает внимание на следующий эпизод, связанный с попыткой исламского духовенства России организовать акции по «идеологическому противодействию фундаментализму».
В конце мая 2012 года в Москве состоялась конференция «Исламская доктрина против радикализма». И вдруг оказалось, что активным участником этого мероприятия стал Международный союз исламских ученых во главе… с шейхом Юсуфом Кардави. Который является не только духовным лидером «Братьев-мусульман», но и ярым сторонником возрождения Халифата. И проявил себя в ходе «арабской весны» идейным вдохновителем экспансии боевиков радикального ислама во всех странах, переживших и переживающих «исламские революции».
По оценке Р. Силантьева, итоговый документ конференции, в котором не было «ни слова об актуальных для современной России проблемах… получился неконкретным и общепримиряющим». То есть, присутствие Кардави не вызвало на этой конференции конфликта с умеренным российским исламским духовенством.
Но, как показывают события на Северном Кавказе и в Поволжье, мира с радикальным исламом быть не может. А сам Кардави, напомним, уже в октябре 2012 года объявил Россию главным врагом мировой уммы…
Итак, с конца 1980-х годов элита Татарстана, борясь за свои властные привилегии, использовала в «диалоге с Москвой» и национал-сепаратизм, и «конфессиональный фактор». Результатом стали элитные трансформации, включающие, как признавали ведущие муфтии, «сращивание ваххабизма, бизнеса и бюрократии», а также усиление «антимосковских настроений». И у нынешней региональной власти растет ощущение, что конфессиональная и политическая ситуация в республике может выйти из-под контроля.
А тогда, какие бы проекты «по отстаиванию независимости Татарстана» ни предлагали местные националисты, штатные историки и официальные эксперты, всё это будет работать «в копилку» создания на территории республики «эмирата» будущего мирового халифата. В котором явно не будет места для нынешней региональной элиты.
Но в нем не будет места и для федеральной элиты. И, главное, в нем не будет места для России. И потому хочется надеяться на то, что и элитно-шкурные, и нравственно-политические соображения заставят региональные и федеральные элиты объединить усилия для того, чтобы подобных халифатистских сценариев не допустить.
Метафизическая война
Словари
Давайте учиться так, как учатся люди, и впрямь желающие вести сложнейшую метафизическую войну
Сергей Кургинян
Раньше человек, сталкивающийся при прочтении интересного для него текста с тем или иным незнакомым словом, обзаводился словарем. Находил в словаре незнакомое слово… Узнавал, что именно оно значит… И продолжал читать интересующий его текст.
Обращаю внимание читателя на то, что даже эта, на первый взгляд столь простая и очевидная процедура, не является на самом деле ни простой, ни очевидной. Она всего лишь является привычной. Привыкнув к чему-либо, мы перестаем отдавать себе отчет в том, сколь многое содержится уже не ощущаемым для нас образом в том, к чему мы привыкли. Ведь что такое привычка?
Вы, к примеру, чему-то учитесь. И на тот момент, пока вы учитесь, вы разбиваете нечто, чему хотите научиться, на элементарные операции, потом отрабатываете связи между этими элементарными операциями. И, наконец, достигаете нужного знания или умения. Но если вы таким образом учитесь, например, играть на фортепьяно, то после того, как вы научились, для вас исчезает необходимость думать о том, какой именно палец должен нажимать на какую клавишу. Если же вы продолжаете думать об этом, то вы просто не можете как следует играть.
Элементарные операции, очевидные для вас на момент обучения, должны свернуться, уплотниться, перестать находиться в фокусе вашего внимания. И именно когда все это происходит, вы можете сказать себе: «Да, я действительно научился». Но научившись, то есть превратив систему действий, понятных для вас, находящихся в фокусе вашего внимания, в автоматизированный комплекс под названием «привычное» (то есть в нечто, выведенное из фокуса вашего внимания), вы со временем забываете, как много элементов находится в этом комплексе, как трудно было вам собрать воедино находящиеся в этом комплексе элементарные действия.
Вот также и со словарем: «Подумаешь! Наткнулся в тексте на незнакомое слово, открыл словарь, слово перестало быть незнакомым, продолжаю чтение текста, все так очевидно». Стоп. К какому словарю вы обратились? Откуда вы узнали, что смысл незнакомого слова требует прочтения философского словаря или политологического? Или экономического? Или социологического? Вы открыли энциклопедический словарь? Какой? «Большую советскую энциклопедию» (БСЭ)? Но она ведь не только большая, она советская. И будучи блистательным суперсловарем, сделанным великолепными специалистами, она обусловлена не просто советской эпохой, а определенным ее периодом. Вы знакомитесь по этой энциклопедии с биографией Лаврентия Берии. А рядом десятки других книг, в каждой из которых будет сказано, что никакого отношения к реальному Берии эта биография не имеет. Имеет или не имеет — это отдельный вопрос. Но она, конечно же, зализана так, как полагалось зализывать биографии членов Политбюро в 1952 году.
Чуть позже Берию, так сказать, разоблачили. Моя мать, работавшая в Гослитиздате, смеясь, говорила о том, что директор этого Гослитиздата на собрании кричал: «Мы давно знали, товарищи, что Лаврентий Павлович Берия — негодяй и предатель!» То есть он уже обязан был назвать Берию негодяем и предателем, но еще не мог избавиться от привычки называть его Лаврентием Павловичем.
Если вы возьмете какой-нибудь советский политический справочник, изданный после разоблачения Берии, и сверите имеющиеся там сведения о Берии с БСЭ, то у вас возникнет вопрос — на какие именно сведения о неизвестном для вас слове «Берия» вы должны опираться. То есть сведения обусловлены временем — и не просто советским и постсоветским. Порою сведения обусловлены тем или иным периодом советской истории. Сведения о Тухачевском до 1937 года — это одно, сведения после 1937 года — это другое.
Конечно, это крайний, политический, случай. Но поверьте, с другими, не столь крайними случаями дело обстоит сходным образом. Я не призываю отказаться от чтения словарей. Я просто обращаю ваше внимание на то, что даже адресация к словарю не так проста, как кажется. Словари пишут не роботы, а люди. Они много чем обусловлены — и взглядами своими, и эпохой, и неким заказом. Им ведь кто-то предложил написать текст в издаваемый им словарь. И этот кто-то — тоже чем-то обусловлен, не правда ли?
Будет ли американский исследователь, настаивающий на своей сугубой объективности в вопросах советской истории, действительно объективен? Конечно, не будет. А если будет, то неизвестно, где будет работать. Может быть, в каком-нибудь заштатном провинциальном колледже. Но тогда уж точно ему никто не будет заказывать никаких статей для справочников.
Итак, давайте договоримся, что даже работа с классической справочной литературой не так очевидна и примитивна, как это кажется. Но ведь классическая справочная литература — в прошлом. Сегодня человек, с интересом читающий мой текст и натолкнувшийся на незнакомое слово, ищет это слово в интернет-поисковиках — в «Яндексе» или «Гугле». После чего на него вываливается всё что угодно. То есть сведения из источников с принципиально разной компетенцией, с самой разной предвзятостью, полным безразличием к категории объективности и нулевой степенью ответственности.
В любом классическом словаре вопрос о компетенции решен. Классических словарей издавалось немного. Издавали их очень компетентные люди. И эти люди знали, кому они заказывают статью на ту или иную тему. Кроме того, эти люди понимали, что читатель крайне негативно отнесется к любой необъективности. А редактор, без которого не издавались словари, не только обладал компетенцией, но и свирепо следил за объективностью. Предвзятость существовала. Но она находилась в определенных рамках. Речь шла о макропредвзятости, так сказать. Словарь был предвзят постольку, поскольку был обусловлен идеологией, эпохой. Теперь же речь идет о микропредвзятости. То есть о предвзятости, исходящей из вкусов отдельного лица, сообщающего некие сведения.
Более того, если авторы классического словаря стыдились предвзятости и по возможности сводили ее к минимуму, заботясь о своей репутации, то теперь предвзятость доводится до максимума. Ибо именно она привлекает внимание какого-то количества потребителей информации.
