Сергей Кара-Мурза - Хроника пикирующей России. 1992-1994
Отработав экономические и политические рычаги (внешний долг, подготовка «демократической» элиты, коррупция, «Буря в пустыне»), первый мир создал эффективную систему сброса в третий мир не только отходов и вредных производств, но и собственной нестабильности и кризисов. Латинская Америка при весьма высоком уровне развития и образования погружена за 80-е годы в тяжелейший кризис при постоянном росте производства и извлечения природных ресурсов. Некоторым дают выйти из кризиса лишь из политических соображений (Чили — ради борьбы с идеями социализма, Мексике — как соседу США, «буферной зоне»). Механизмы создания «контролируемого кризиса» и извлечения ресурсов прекрасно известны команде Гайдара. Эти механизмы внедряют в России сознательно.
Если представить себе, что развитые капстраны внезапно оказались отрезанными от третьего мира, от потока его ресурсов (т.е. попали бы в положение СССР), то само понятие эффективности их экономики потеряло бы смысл — она испытала бы коллапс, после которого ввела бы жесткую систему планирования. Малейшие попытки хоть небольшой части третьего мира контролировать поток ресурсов вызывают панику на биржах и мобилизацию всех средств давления (война в Ираке, лишенная всякого идеологического прикрытия, это показала с полной очевидностью).
CCCР доступа к дешевым ресурсам третьего мира (в том числе экологическим) был лишен. Никто к этому пирогу нашу экономику и не допустит, хотя моральных тормозов режим теперь не имеет. Таким образом, обещая создать «такую же» рыночную экономику, реформаторы заранее предполагают превратить в «собственный» третий мир регионы проживания нерусских народов и большинство русских областей. Отсюда — «дрейф в Азию» Татарстана и даже Карелии. Эти надежды в лучшем случае безумны.
Тезис о неэффективности советской экономики по критерию «полные прилавки» (уровень потребления) очевидно несостоятелен, если его прилагать ко всей системе «первый мир — третий мир», а не к ее витрине. В среднем уровень потребления (или шире, уровень жизни) всех людей — участников производственной цепочки капстран (включая добывающих олово боливийских индейцев или собирающих компьютеры филиппинских девочек), был гораздо ниже, чем в СССР. Две трети населения России ожидает бедность, о которой они и не подозревали — и которой никогда не знала общинная Россия.
7. Вплоть до перестройки Россия (СССР) жила, по выражению Менделеева, «бытом военного времени» — лучшие ресурсы направляла на военные нужды. Как бы мы ни оценивали сегодня эту политику, она не была абсурдной и имела под собой исторические основания. Ее надо принять как факт. Та часть хозяйства, которая работала на оборону, не подчинялась критериям экономической эффективности (а по своим критериям она была весьма эффективной). По оценкам экспертов, нормальной экономикой, не подчиненной целям обороны, было лишь около 20% народного хозяйства СССР. Запад же, при его уровне индустриализации и доступе к ресурсам, подчинял внеэкономическим критериям не более 20% хозяйства. Таким образом, «на прилавки» работала лишь 1/5 нашей экономики — против 4/5 всей экономики капиталистического мира. Сравнивать надо именно эти две системы. Прикиньте в уме эффективность! Да и обеспечить военный паритет на современном уровне убогая и неэффективная экономика не смогла бы. Пусть подумает наш интеллигент, что означает создать и наладить крупномасштабное серийное производство такого товара, как МИГ-29.
Интеллигенция легко восприняла фальшивые критерии эффективности, легко согласилась разрушить составляющие лучшую часть национального достояния системы военно-промышленного комплекса, она согласилась отказаться от «уравниловки», не подумав, что это означает для огромной части населения в наших реальных условиях (тем более при спаде производства). Взлелеянный сусловской идеологической машиной журналист А.Бовин пишет: «Мы так натерпелись от уравниловки, от фактического поощрения лентяев и бракоделов, что хуже того, что было, уже ничего не будет, не может быть» («Иного не дано»). Как же высоко ценит себя Бовин, если считает, что и он «натерпелся» от уравниловки. И насколько же бедным воображением он обладает, если уверен, что хуже, чем мы жили лет десять назад, в принципе жить невозможно.
Интеллигенция легко согласилась на демонтаж всех тех «нецивилизованных» (т.е. отсутствующих на Западе) систем жизнеобеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни. Интеллигенция, шумно радуясь «освобождению мышления», с поразительной покорностью подчинилась гипнозу самых примитивных идеологических заклинаний, например, призыву перейти к «нормальной» экономике. И никто не спросил: каковы критерии «нормального»? Что же «нормального» в экономике, при которой все склады в России затоварены лекарствами, а дети в больницах умирают от недостатка простейших препаратов? Что нормального в том, что резко сократилось потребление молочных продуктов даже детьми — а молоко и сметана сливаются в канавы? Ведь это «нормально» лишь в рамках очень специфической, отнюдь не общей системы ценностей, явно противоречащей здравому смыслу. Можно было бы как-то объяснить это затмение интеллигенции, если бы в ее среде циркулировало хотя бы мифическое оправдание: мол, на пути к рынку мы должны пройти через этап полного абсурда. Но такого объяснения не дали ни Гайдар, ни Попов — а своего ума у интеллигенции уже нет. Чтобы люди не задумывались, наши демократы просто обрушили на них поток дезинформации.
Вот важнейший миф перестройки: «Необходимо ликвидировать плановую систему и приватизировать промышленность, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за которых у нас уже огромный дефицит бюджета». Реальность же такова: за весь 1990 г. убытки нерентабельных промышленных предприятий СССР составили всего 2,5 млрд. руб! В I полугодии 1991 г. в промышленности, строительстве, транспорте и коммунальном хозяйстве СССР убытки составили 5,5 млрд. руб. А дефицит бюджета в 1991 г. составил около 1000 млрд. руб. Есть у наших идеологов совесть? И есть у их паствы разум?
На что же надеялась интеллигенция, приняв на веру миф о столь вопиющем убожестве народного хозяйства СССР, что единственным выходом было признано не его реформирование, а тотальное разрушение? Ведь самый заядлый романтик смутно все же подозревает, что какая-то система производства существовать должна, без этого не проживешь. И было воспринято, опять таки как сугубо религиозная вера, убеждение, будто стоит сломать эти ненавистные структуры плановой экономики, и на расчищенном месте сама собой возникнет рыночная экономика англо-саксонского типа. Надо только разрешить! И интеллигенция посчитала, что достаточно «продавить» через Верховные советы законы о частной собственности, и в России возникнут если не США, то уж Англия как минимум. Здесь с наибольшей силой проявилось мышление интеллигенции как больной гибрид самого вульгарного марксизма и обрывков западных идей с религиозными утопическими воззрениями. Для интеллигенции в перестройке как будто не существовало неясных фундаментальных вопросов, никакой возможности даже поставить их на обсуждение не было.
В 1990 г. был я на Западе и пригласили меня на совещание экономистов, изучающих наши реформы. Обсуждался Закон о кооперативах — с дотошностью, которой нам видеть не приходилось. Никто не сомневался в том, что закон был направлен исключительно на подрыв «тоталитарной экономики» и был сугубо политической акцией. Ликвидация монополии внешней торговли при несопоставимости внутренних и мировых цен однозначно вела к массовому вывозу ресурсов и товаров. Если цена тонны солярки в стране 5 долларов, а мировая 500 долл., то отдать ее своим колхозникам — просто святотатство. Когда я заикнулся о некомпетентности наших экономистов, меня подняли на смех. И сегодня я спрашиваю г-на Бунича, Шаталина и компанию: вы знали, что разрушаете экономику страны? Если не знали — порвите свои дипломы и выбросьте в отхожее место. Не порвут и не выбросят, ибо — знали.
Но интеллигенция, «плоть от плоти» народа — как она могла ради фантома согласиться с уничтожением величайших и абсолютных, реальных национальных ценностей? Ликвидирована наука, которую Россия строила 300 лет, кандидаты наук стоят у метро, пытаясь продать один (!) пакет кефира и все еще веря, что это и есть «нормальная» экономика. Разрушена метеослужба, которую Россия строила 200 лет и без которой она будет нести многомиллиардные убытки. Нет денег на запуски метеоракет, а нувориши куражатся, откупают межконтинентальную баллистическую ракету, чтобы послать приветствие Ельцина г-ну Бушу. Им так «ндравится». А интеллигенция аплодирует этой пошлости.
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо или что надо вернуться к прежней системе. Это и невозможно, и не нужно. Сами принципы планирования на определенном этапе сложности и масштабов экономики исчерпали себя и превратились в тормоз. Полностью огосударствленная система стала склоняться к гигантомании и неразумным проектам. Многие функции частные и кооперативные структуры в принципе выполняют гораздо лучше, чем государственные. Устранение разнообразия вообще — путь к смерти системы. Перемены были необходимы, однако вовсе не потому, что рыночная экономика англо-саксонского типа заведомо эффективнее. Мы могли и должны были реформировать экономику на собственном фундаменте, а не взрывать его. Когда-то историки определят, из каких соображений номенклатурно-мафиозный альянс решил этот фундамент взорвать. Но уже сегодня мы знаем, что это не удалось бы сделать без пособничества интеллигенции, которая использовала все средства для помрачения общественного сознания. Сегодня мы еще можем переломить ход событий и даже использовать разрушения и травмы для обновления страны. Но если кровавое колесо покатится по России, нам придется вновь пережить и 1919 год, и Сталина. И уже приготовлен второй, после «суверенизации», таран, открывающий дорогу этому колесу — приватизация российской земли. Расчет верен и точен.
