Владимир Соловьев - Русский вираж. Куда идет Россия?
Для России всегда было характерно дискретное развитие — периоды глухой стагнации сменялись попытками наверстать, догнать убежавший вперед мир через реформы. И реформы были тяжелыми, потому что они, как правило, проводились не вовремя, с большим опозданием, и не принимали в расчет необходимость проявлять мягкость к собственному народу — народ всегда ломали через колено. Нередко реформы оказывались успешными — как коллективизация, индустриализация, послевоенное восстановление экономики СССР или сегодняшнее восстановление после краха Советского Союза, — но затем наступал очередной период расслабления.
Не случайно многие до недавнего времени считали, что Путин впал в брежневизм и вместо долгожданной стабильности мы получили стагнацию — потому что стабильность подразумевает стабильное развитие, а не стабильный застой. Однако сейчас, похоже, все снова сдвинулось с места, государство пришло в движение, в России опять появилась политика.
Следует подчеркнуть важную вещь: в России есть политика — и ее сейчас очень много, — но практически нет политиков. Это еще один интересный российский феномен. Политика в России зависит от тех сигналов, которые подает вождь, от его понимания ситуации, от его ощущения баланса возможности стагнации и необходимости реформ. Вероятно, в обозримом будущем нам так и не удастся избежать дискретности развития, где периоды успокоения и почивания на лаврах будут сменяться периодами бешеных догоняющих реформ. Ведь лидерство не обязательно подразумевает стратегический взгляд в будущее. Лидер — все-таки живой человек, это не институт, не символ, не флаг и не герб.
Как в таких условиях обеспечить развитие страны, как преодолеть чередование стагнации и форсированных реформ? В течение своего первого президентского срока Путин провел серьезнейшие реформы, о которых теперь почему-то мало кто вспоминает. А ведь было осуществлено даже объединение церквей, решившее колоссальную проблему. Начало реформы армии, налоговые реформы, изменение законодательства, касающегося собственности на землю, и многое другое — а уже после этого периода бурных перемен началась так называемая путинская стабильность (или стагнация). Второй президентский срок Путина кардинально отличался от первого.
Третий срок, о котором мы говорим сейчас, отличается от первых двух. Мы сегодня наблюдаем Путина 3.0. Как показало выступление Путина на Валдайском форуме 2013 года, он вернулся как президент ценностей. Не экономических реформ, не политической стабильности — эти проблемы он решал в первые 12 лет своего президентства. И в конце концов, похоже, пришел к мысли, что ни экономика, ни политика, ни внешние успехи страны не объединяют людей, и нельзя сохранить Россию, если россияне не разделяют общих ценностей.
Экономикой и политикой Путин, разумеется, будет заниматься и дальше, но с ними ясно, что делать. А вот с идеологией, с ценностями — полный бардак. Можно сказать, что Россия уже превратилась в страну с царем во главе, но она по-прежнему без царя в голове. Именно такую страну Путин принял в 2012 году и, по всей видимости, поставил перед собой задачу навести порядок в умах избирателей, сформировать этого «царя в голове» — разумеется, того «царя», который ему нужен.
Михаил Горбачев, который начал с перестройки и гласности, понимал, что перемены в стране невозможны, пока не изменится ментальность людей. И он успел сломать советский ментальный код, но на этом месте ничего не было создано на протяжении всех постсоветских лет.
Сейчас у людей сбиты все ориентиры, все представления. Пересмотр итогов Второй мировой войны, непонятная дискуссия о Сталине, в учебниках написано невесть что, непонятно о чем снимаются фильмы. Историю перестали уважать, институт семьи разваливается, западные ценности — нравятся они кому-то или нет — проникают сюда все агрессивнее. Страна в идеологической анархии, прямо вытекающей из конституционного запрета на государственную идеологию. Как бы парадоксально это ни звучало, но запрет идеологии тождественен ее навязыванию — навязыванию идеологии анархии.
Можно снова привести в пример США: там существует национальный консенсус по поводу основных вещей — скажем, американской истории. О ней спорят в деталях, и спорят довольно жестко, но есть общая традиция, которая неизменно соблюдается. То же самое касается семейных ценностей или уважительного отношения к религии. В России эта система распалась. Но в России, в отличие от Америки, систему ценностей и систему верований народа всегда определяла власть. И впервые в нашей истории в 1991 году власть от этой роли устранилась.
Сейчас все указывает на то, что Путин принял решение вернуть роль власти в этом вопросе. Это и разговоры на государственном уровне о едином учебнике истории, и финансирование исторических кинофильмов, и назначение историка Владимира Мединского министром культуры. Снова встал вопрос о патриотизме — он очень давно так не стоял. Встал вопрос о защите русских по всему миру — обычно Россия игнорировала такие вещи. Встал вопрос о поиске национальной идеи, который в свое время заглох, а сейчас пошел опять.
Подход, несомненно, правильный — на общих ценностях строилась Российская империя, общие ценности лежали в основе Советского Союза. И Путин, пусть не очень ловко, не очень профессионально — в КГБ этому не учили, и он не вполне готов к такой роли, а общество тем более, — но тем не менее начал выстраивать систему общих ценностей. Не имея по разным причинам возможности создать свое, он вынужден строить от противного — взяв систему, от которой можно оттолкнуться.
Мессианство как политический фактор
Один из авторов этой книги однажды задал Путину прямой вопрос: зачем он вернулся на третий срок? Это же предназначение — президент в России всегда больше, чем президент. Должна быть некая сверхзадача. Владимир Владимирович ответил: «Знаете, когда начинаешь об этом говорить серьезно, это как-то неправильно. Надо просто работать». То есть он уходит от этого вопроса.
Говоря, что Путин пришел как президент ценностей, мы, конечно, опираемся только на наши соображения по этому поводу. По большому счету, это лишь ожидания — впрямую Путин ни разу о целостной системе ценностей не говорил. Нигде нет декларации ценностей Путина, нигде нет ни слова о его идеологических установках — за исключением единственной книги «Путин. Его идеология», которую когда-то давно написал Алексей Чадаев. В то же время трудно усомниться в том, что внутренняя система ценностей у Путина присутствовала постоянно. И есть ощущение, что в какой-то момент времени он ответил себе на вопрос: «Для чего? Я так высоко вознесся, получил высшую должность в стране, находясь прежде на несравнимых позициях. Ничто не предвещало. Для чего я здесь?»
По большому счету, любой человек, прошедший такой путь, который прошел Путин, становится мистиком — особенно если у него есть к этому склонность. Он начинает очень серьезно относиться к определенным вещам и событиям, видя в них проявление высшей воли. И есть основания полагать (подчеркнем, что все это тоже лишь соображения авторов, имеющие, тем не менее, полное право на существование), что с Путиным произошло то же самое.
Атеистам и сугубым прагматикам такая мысль покажется по меньшей мере странной — но это просто потому, что у них не было (да и не будет) возможности ощутить те колоссальные изменения, которые происходят в душе человека, когда он занимает кремлевский трон. Ведь, если подумать, людей, которые оказывались на этом месте, было не так-то много — и полусотни не наберется. Хоть на три дня в это кресло сел — и ты навсегда в истории. Ты попадаешь в один ряд с Иваном Грозным, Петром Великим, Екатериной Великой, Лениным, Сталиным, Горбачевым, Ельциным… Имена-то какие!
Неизбежно возникает вопрос: «Зачем?» Ответ может быть, как у Виктора Януковича на Украине: чтобы обогащаться. Проще говоря — грабить страну. Путин со всей очевидностью ответил иначе. Поэтому в его первый срок были Чеченская война и олигархи. Во второй срок он уже сделал попытку выстроить какую-то экономическую модель: как раз в то время появилась «Стратегия 2020» и много говорилось об удвоении ВВП.
Разумеется, эта работа даже близко не закончена, к тому же действующая экономическая доктрина сильно изменилась после кризиса 2008 года. Однако дело совсем в другом. Путин, похоже, вернулся из-за глубокого недовольства тем, что и как происходит в стране, вернулся, потому что осознал: больше некому. И это самое печальное. Факт возвращения Путина означает, что некому передоверить управление страной.
Комбинация с Медведевым себя не оправдала. К слову, хотя Дмитрия Анатольевича принято считать либеральным политиком, ориентированным на Запад и западные ценности, он, на наш взгляд, даже меньший либерал, чем Путин. Например, когда начался скандал с «Эхо Москвы», вызванный их весьма однозначным освещением войны в Грузии, желанием высшей власти было закрыть радиостанцию к чертовой матери. И именно Путин это остановил. А на заседании после теракта в Домодедово Медведев говорил такие вещи — сразу находя виновных, — которые идеально противоречили представлению о демократии, инвестициях и политике западного типа.
