Егор Лигачев - Кто предал СССР?

Сегодня, спустя годы, нужно признать, что мы по-настоящему, в полной мере не представляли себе, что же такое СМИ в условиях широкой гласности, плюрализма, каким могучим и грозным оружием они могут стать. Александр Николаевич Яковлев, многие годы работавший на Западе, безусловно, понимал это гораздо лучше других членов Политбюро. И с самого начала он установил личный контроль над частью СМИ.

Именно праворадикальные СМИ стали поначалу тайным, а затем и явным оружием Яковлева в борьбе за власть на Старой площади. Именно с их помощью он направлял общественное мнение против своих оппонентов.

Мое первое открытое столкновение с Яковлевым относится к осени 1987 года. Во время отпуска Горбачев, как всегда, продумал ряд предложений по дальнейшему развитию политических процессов в стране, и сразу по его возвращении в Москву состоялось заседание Политбюро, на которое вынесли коренной вопрос: «Масштабы и темпы перестройки». Обсуждение было интересным, многоплановым — длилось долго, а по его итогам мне, Яковлеву и другим товарищам было поручено составить проект постановления.

Подготовив документ, я завизировал его и передал в общий отдел для рассылки всем членам Политбюро. А через день или два мне принесли от Горбачева проект постановления, в котором отсутствовали многие пункты. В частности, из проекта были изъяты осуждение очернительства нашей истории и критические замечания в адрес средств массовой информации. Оказывается, Яковлев, никого не поставив в известность, изменил текст постановления, причем по самым принципиальным вопросам.

Это, признаться, меня сильно удивило, ибо нарушало общепринятый порядок прохождения постановлений через Политбюро. А главное, свидетельствовало о попытке игнорировать коллективное мнение членов ПБ. Ведь на заседании звучала очень сильная критика СМИ, много внимания мы уделили их негативной роли по очернительству советской истории, ЦК был завален гневными письмами на эту тему.

Я немедленно набросал свои замечания к проекту и отослал их Горбачеву, сопроводив специальной запиской. Ее черновик сохранился в моем архиве, и считаю целесообразным привести здесь записку полностью:

«Михаил Сергеевич!

По поводу замечаний тов. Яковлева А.Н. к проекту постановления ЦК КПСС «Об узловых вопросах перестройки в стране и задачах партийных организаций по ее активизации».

Как видно, из проекта постановления начисто исключено все то, что осуждает имеющиеся в печати попытки сенсационности, очернительства всего достигнутого нашим обществом. О такого рода явлении говорили члены Политбюро ЦК при обсуждении нынешнего этапа перестройки. Об этом же пишут трудящиеся в письмах, сообщают в публикациях. Как же можно такие факты не замечать?

Кое-что действительно можно опустить или добавить (текст прилагается). Таковы мои замечания по существу. А теперь о форме. О предложениях тов. Яковлева А.Н. я узнал лишь после того, как Вы направили проект на голосование, хотя под документом стоит и моя подпись.

Вскоре я получил от Михаила Сергеевича написанную тоже от руки записку такого содержания:

«Егор Кузьмич!

Прошу тебя еще раз собраться и спокойно обсудить. А потом зайдешь ко мне. Может быть, еще надо подумать, что писать, а что иметь в виду».

Вот эта фраза: «надо подумать, что писать, а что иметь в виду» — меня поразила. Как же так, общество бурлит, ширятся требования граждан, общественности навести в печати демократический порядок, а мы должны лишь «иметь это в виду»…

В общем, «собираться» я больше не стал, отлично понимая бессмысленность, бесперспективность дальнейших обсуждений. Горбачев мои замечания не учел. В печать пошел текст постановления, выправленный Яковлевым, — критика праворадикальных средств массовой информации и очернительства нашей истории в нем полностью отсутствовала.

Той же осенью между мною и Яковлевым состоялось объяснение. Печать стала все настойчивее критиковать Яковлева за его статью «Об антиисторизме», опубликованную «Литературной газетой» в 1972 году. Претензии заключались в том, что автор выступал против возрождения русского национального самосознания, считал идейно вредным издание «Истории государства Российского» Карамзина, на чем уже в ту пору настаивали некоторые писатели, обвинял крестьянство в патриархальщине и т. д.

Как выяснилось из публикации периода перестройки, та статья Яковлева вызвала негодование Шолохова, он пожаловался Суслову. В результате Яковлева отстранили от руководетва отделом пропаганды ЦК и в виде «наказания» отправили послом в Канаду. Вот в связи с появившейся в печати критикой той статьи и состоялся наш разговор. Правда, встретиться один на один, чтобы объясниться с Яковлевым, меня просил и Горбачев, понимавший, что между нами назревает принципиальный конфликт. Впрочем, не думаю, что Михаил Сергеевич имел в виду какое-то компромиссное примирение. Но так или иначе, а начался наш разговор с того, что Александр Николаевич предъявил мне счет: почему я не встал на его защиту, когда появились критические публикации по поводу его давней статьи? А я, между прочим, ту статью и не читал, в чем честно ему признался.

— Я тебе ее пришлю, — сказал Яковлев. — Прочитай, выскажи свое мнение. Думаю, ты должен поддержать меня. Нападают на меня незаслуженно.

Потом разговор перекинулся на злободневные темы, и сразу обнаружилось, что мы стоим на разных позициях: расходимся во взглядах на историю, на партию, на процессы демократизации.

Полтора часа мы объяснялись с глазу на глаз в моем кабинете, но, как говорится, коса нашла на камень, каждый остался на своей точке зрения. Отношения прояснялись окончательно.

Впрочем, еще оставалась слабая надежда на то, что по прочтении статьи «Об антиисторизме» я займу сторону Яковлева — Александр Николаевич необычайно ценил, когда ему оказывали личную поддержку. Но после прочтения его статьи я позвонил ему по телефону и сказал:

— Не считаю нужным ввязываться в эту дискуссию. Немало в вашей статье оплошностей, особый взгляд на прошлое… Со многим я не согласен.

Статья была серьезная, речь не просто шла об оценке тех или иных фактов — она носила мировоззренческий характер. И здесь я уступить не мог, я не мог сближаться с Яковлевым на беспринципной основе: «ты — мне, я — тебе».

Затем позвонил Михаилу Сергеевичу и сказал, что встречался с Яковлевым, но пришел к выводу, что мы по-разному смотрим на многие важные вещи, придерживаемся разных взглядов, позиций.

— В общем, Михаил Сергеевич, — подытожил я, — единомыслия у нас с Яковлевым не получится, надо смотреть правде в глаза.

Все точки над «i» были расставлены.

С этого момента я уже не сомневался, что предстоит затяжная борьба, в которой главной ударной силой против меня выступят именно праворадикальные средства массовой информации. Конечно, я не знал, как именно будут развиваться события. Не знал, что мне будут, извините, «шить» так называемое «дело Гдляна», «тбилисское дело», что меня объявят «главным консерватором», а в связи со статьей Нины Андреевой на Политбюро будут искать «антиперестроечную группу». Но я понимал, что наступает трудный период. Я понимал, кому и почему я мешаю. И сознательно шел на осложнение, потому что предвидел тучи, заходившие на страну.

Антисоветский радикализм, который на высшем уровне руководства страны наиболее полно олицетворял собой Яковлев, угрожал сбить перестройку с ритма, не считаясь с реалиями, пришпорить темпы преобразования. Я обязан был сделать все от меня зависящее, чтобы в меру сил препятствовать этим губительным веяниям. Как в 1983-м, так и в 1987 году меня не обеспокоили карьерные соображения, я воспринимал предстоящую борьбу как борьбу не за личную власть, а за идеи и, не колеблясь, вступил в нее.

Но даже той переломной осенью мне не могло в самом худом сне присниться, что отстаивать, защищать придется уже не только концепцию перестройки, принятую в 1985 году, но самое святое — социализм, Советскую власть, Компартию. Ибо на этих главных направлениях вскоре и повели атаку правые радикалы, лжедемократы.

Не мог я, разумеется, предвидеть и того, как остро, напряженно будут развиваться события непосредственно на Старой площади. На деле-то получилось, что стремлениеубавить влияние Лигачева обернулось негативными последствиями для всей КПСС. Как верно заметил один из членов ЦК, на партию словно напал столбняк.

Дело тут, конечно, не в моей персоне, так сложились обстоятельства.

Впрочем, расскажу по порядку. Ровно через год после описанных событий снова в период очередного отпуска (сентябрь 1988 года) Горбачев разработал план реорганизации работы ЦК. Он предложил создать комиссии по идеологии, по организационным, экономическим, аграрным, международным и другим вопросам, причем каждую из них должен был возглавить член Политбюро. Естественно, такая реорганизация мотивировалась задачами улучшения деятельности ЦК КПСС. Однако на самом-то деле здесь преследовалась и другая цель.