Джозеф Стиглиц - Ревущие девяностые. Семена развала
Последний урок особенно важен для Европы, которую Пакт стабильности[32] поставил в условия жестких ограничений на проведение экономической политики, поскольку он предусматривает ограничения на размер бюджетного дефицита. «Ястребы»-сторонники сокращения дефицита проповедуют концепцию строгой фискальной экономии — сокращение государственных расходов и повышение налогов, утверждая, что это оздоровит экономику. Отвергая весь огромный исторический опыт, свидетельствующий о том, что экспансионистская фискальная политика является необходимым лекарством при экономическом спаде, они хором, повторяя друг друга, твердят, что Кейнс мертв. Тем временем в результате практического применения этой доктрины экономический спад, начавшийся в 2001 г. затягивается, и сейчас, когда эта книга пошла в печать, появились реальные шансы на то, что, по крайней мере, часть Европы тоже столкнется с рецессией. Даже Центральный европейский банк озвучил предупреждение об угрозе дефляции. Сокращение дефицита не принесло оживления в Европу, и маловероятно, что оно его принесет.
Для развивающегося мира этот урок также имеет огромное значение. Многим развивающимся странам сокращение дефицита было фактически навязано в качестве меры против начавшегося спада, и каждый раз эта мера только усугубляла спад — в Корее, Таиланде, Индонезии и Аргентине, в качестве малой выборки из огромного массива недавних провалов. Иногда страны принуждались МВФ, исповедующим докейнсианские идеи, к принятию мер, противоречащих тому, что их руководство считало наиболее адекватным интересам своей страны. Иногда страны просто не могли изыскать средств, необходимых для сокращения дефицита. Конечно, именно в целях помощи в такой ситуации был под интеллектуальной эгидой Кейнса основан МВФ: перед ним ставилась задача обеспечивать страны средствами, необходимыми для проведения экспансионистской фискальной политики в периоды экономических спадов. Но сегодня МВФ начисто забыл о своей первоначальной миссии, и, по-видимому, гораздо более заинтересован в обеспечении возврата иностранных денег, чем в помощи бедным странам поддерживать свою экономику на уровне, по возможности близком к полной занятости.
Сегодня мы живем в странном мире, где традиционно фискальные консерваторы — республиканцы — утверждают, что дефицит не играет роли — они стали современными кейнсианцами, в то время как демократы, гордые своей победой 1992 года, проповедуют концепцию сокращения дефицита даже в фазе рецессии. Подобные же дебаты ведутся в Европе, где правые выступают за отказ от Пакта стабильности, а значительная часть социал-демократов поддерживает ограничения на бюджетные дефициты. Демократы правы в том, что в долгосрочной перспективе дефициты препятствуют росту, однако дефициты могут, хотя и не всегда, стимулировать экономику в кратковременной перспективе. Налоговые снижения 2001 г. способствовали образованию долговременных дефицитов, но без достаточного для экономического оживления как в долго-, так и в краткосрочном аспектах. Тщательно разработанное целевое дефицитное государственное финансирование, напротив, может оказать стимулирующий эффект в краткосрочном аспекте и при этом подкрепить долговременный рост.
ГЛАВА 3. ВСЕСИЛЬНАЯ ФРС И ЕЕ РОЛЬ В РАЗДУВАНИИ «МЫЛЬНОГО ПУЗЫРЯ»
В декабре 1996 года в Вашингтоне состоялся прием «в галстуках-бабочках». Именно на нем Алан Гринспен впервые произнес те самые знаменательные слова об «иллюзорном ощущении богатства». Гринспен был приглашен на собрание, спонсированное Институтом американского предпринимательства для исследований в области публичной политики[33] — консервативным исследовательским центром в Вашингтоне — где он должен был выступить с речью по случаю присуждения ему этим институтом престижной премии имени Фрэнсиса Бойера (Francis Boyer)[34]. Это выступление, затрагивающее широкий круг вопросов, произвело большое впечатление, хотя Гринспен и преуспел в своей манере говорить загадками, подобно дельфийскому оракулу, в манере, прозванной «ФРС-речью», от которой мутилось в мозгах у тех, кто не был натренирован в ее дешифровке. Одной из тем, которых он коснулся, был внезапный скачок цен на недвижимость, вызвавший скатывание Японии к состоянию обширного экономического паралича. Гринспен заметил, что трудно дать точную оценку чего-либо подобного недвижимости и поэтому трудно предсказать, в какой момент спекулятивному рынку будет грозить внезапный коллапс. Трудно также сказать — продолжил он — в какой степени такой коллапс может вызвать катастрофу всей экономики в целом. В тот вечер Гринспен не давал ответов, лишь ставил вопросы, но один из его вопросов произвел сильное впечатление: «Как знать, не опирается ли это иллюзорное ощущение богатства на чрезмерно раздутые активы?..».
На посту председателя Федеральной резервной системы, Алан Гринспен выработал способность к «бессвязному бормотанию», как он сам однажды это назвал. Ему приходилось так поступать потому, что его слова приобретали невероятный вес, в особенности для финансовых рынков. И действительно, замечание Гринспена о «необъяснимой щедрости», расплывчатое и робкое с точки зрения непосвященного, спровоцировало небольшую панику. Когда я подошел к нему после выступления, чтобы обсудить несколько идей, высказанных им, стало ясно, насколько его тревожит эта тема. Эксперты легко разгадают, понимал он, что речь идет скорее о США, чем о Японии. Его беспокоил рынок ценных бумаг, который пережил «взрывной» год — или, по крайней мере, так казалось, когда индекс Доу-Джонса вырос с 5000 до 6500 (когда через три года с небольшим этот индекс достиг 12 000, результаты 1996 года просто стерлись из памяти). Ну а если беспокоился Гринспен, то бизнес и финансовый мир, в свою очередь, тоже имели причины для беспокойства. На следующий день пошатнулись фондовые рынки в Токио, Сиднее, Гонконге, Амстердаме и Лондоне, не считая Нью-Йорка. Акции Дженерал Моторс, ИБМ и Дюпон упали в цене на 2% и более, так как инвесторы подготовились к обороне на случай возможного увеличения процентной ставки.
Но затем... ничего не произошло. Министерство труда опубликовало статистические данные, которые показывали небольшой рост занятости, признаки инфляции так и не материализовались. Даже позднее, когда безработица продолжала снижаться, ФРС не подняла процентную ставку, и рынок ценных бумаг продолжил свой рост, с удручающей регулярностью устанавливая рекорды в течение следующих четырех лет, пока «пузырь» не лопнул.
Чего на самом деле хотел Гринспен? Если он полагал, что цена акций вырывается из-под контроля, если он опасался разрастания пузыря, почему он не предпринял реальных действий? Проблеск ответа на этот вопрос появился пять лет спустя, когда были опубликованы протоколы заседания ФРС от 1996 г.{27} В разговоре со своими коллегами Гринспен высказывал опасения, а также аргументы в пользу бездействия. «Мыльные пузыри» опасны, поскольку, когда они лопаются — а они всегда это делают — наносят значительный ущерб, как это и показал пример Японии. Домашние хозяйства, ощущая себя беднее, ограничивают потребление, некоторые, возможно, даже принуждаются к банкротству. Фирмы, которые рассчитывали на инвестиции в другие фирмы как на часть своего богатства, внезапно ощущают себя беднее, слабее и менее склонными к привлечению заемных средств для новых инвестиций. Стабилизация экономики была задачей ФРС, и, если воздух из «пузыря» мало-помалу не выпускается, сохраняется реальный риск крупного спада. Все дело было именно в том, как «стравить воздух» без отрицательных побочных эффектов. Гринспен предположил, что подъем процентной ставки необязательно является правильным средством для решения данной проблемы и что последствия такой меры затронут не один лишь фондовый рынок. Подъем процентной ставки мог замедлить функционирование всей экономики, т.е. сделать именно то, что эта мера должна была предотвратить.
Но был и альтернативный, более дешевый подход: возможно, просто высказавшись на данную тему, Гринспен смог бы повлиять на рынок таким образом, чтобы отпала необходимость в прочих мерах? Короче говоря, дело выглядит так, будто председатель ФРС рассчитывал совладать с финансовым «пузырем» — и спасти страну от его взрыва — всего лишь посредством слов.
Как это ясно показали дальнейшие события, Гринспен переоценил свое влияние. Слова без дел не сработали. Честнее было бы, однако, признать, что не только он сам, но также и другие в то время наделяли председателя ФРС какой-то сверхчеловеческой мощью. Правда, стремление причислить Гринспена к лику экономических святых в последние несколько лет растеряло свой импульс. Когда в марте 2001 г. было объявлено, что экономика находится в фазе рецессии, стало ясно, что понятие экономического цикла вовсе не ушло в прошлое. ФРС оказалась отнюдь не столь большим мастером, как утверждали ее апологеты. После бума девяностых, большинство из ее горячих сторонников забыло более чем скромные результаты ее усилий в период рецессии 1990-1991 гг., однако еще раз, в начале нового тысячелетия, стало очевидно, что ФРС не способна поддержать экономический рост.
