Человек после общества. Антология французского анархо-индивидуализма начала XX века - Коллектив авторов
Если бы кто-нибудь спросил о том, каковы наиболее выдающиеся черты догматизма анархизма, можно было бы ответить, что первой и наиболее значительной из таких черт является интеллектуализм или сциентизм. Какими бы ни были различия между ортодоксальным марксизмом и традиционным анархизмом, мы можем рассматривать их под тем углом, под которым это делал Эдуард Берт, утверждающий, что эти два учения являются «двумя расходящимися, но дополняющими друг друга сторонами одной и той же социальной психологии — крайне интеллектуалистской и рационалистической социальной психологии, которая преобладала в мире во второй половине прошлого века»54. Что хорошо характеризует анархизм, так это его вера в науку. Анархисты в целом являются великими почитателями и страстными приверженцами науки. Эта вера выражается также в убеждении, что благодаря науке можно построить разумное общество. Развивая свою мысль, Берт пишет: «Никто не предан Науке более страстно и никто не верит в ее достоинства или же в саму веру в ее достоинства сильнее, чем анархо-индивидуалисты. Они всегда противопоставляли Науку Религии и считали Свободомыслие своего рода оружием против Церкви... Но мы должны сосредоточиться на другой религии — религии Науки, которая столь интенсивно развивается анархо-индивидуалистами. В самой науке есть две противоположные друг другу стороны: одна сторона представляет из себя формальную, абстрактную, систематическую и своего рода догматическую метафизическую космологию, далеко оторванную от реального мира и, тем не менее, все еще претендующую на то, чтобы описать этот разнообразный и неимоверно сложный мир с помощью связанных между собой абстрактных и простых формул — это Наука законченности с большой "З", или же наука единства, которая борется против Религии, противопоставляя свои рациональные объяснения мира и его происхождения другим. Другую же сторону представляют различные науки, каждая из которых опирается на свою методологию, разработанную специально для определённого предмета исследования, и которые остаются, насколько это возможно, в тесной связи с реальным миром, являясь тем самым чем-то немного больше, чем просто рациональными способами объяснения. В таких науках границы так называемого "единства" размыты. Само собой разумеется то, что анархисты превозносят именно эту формальную и метафизическую сторону науки. Такая наука снабжает своих приверженцев интеллектуальным опиумом, вызывающим у них иллюзии собственного могущества. Такая наука заменяет им религию. Она заполняет пустоту, которая образовалась в их душах после отречения от прежней веры. Эти опьянённые интеллектуалы наследуют Землю. Они удерживают её в своём владении с помощью простых и ясных формул: какая же это мощь! и какая же это великая месть всем тем разобщённым, одиноким и диким людям! Они избегают слабости и страданий, присущих их одиночеству, и становятся хозяевами Вселенной!»55.
Из этого сциентистского интеллектуализма и проистекает авторитаризм анархизма.
«Анархистский интеллектуализм, таким образом, в силу того, что он тотально воплощает в себе интеллектуалистскую логику, является наиболее совершенным авторитаризмом. В этом и заключается его роковая ошибка. В любой системе интеллектуализма нет места свободе. Свобода — это изобретение, право и сила, позволяющая найти, привнести что-то новое во вселенную. Но когда существует только одна универсальная истина, открытая нам религией или наукой, вне которой нет места никакому индивидуальному счастью или никакому социальному порядку, то свобода, таким образом, теряет всякий смысл существования и становится лишь средством отрицания. Наука отстаивает своё право на свою свободу от религии, а когда вместо религии начинает доминировать наука, то религия начинает делать то же самое по отношению к науке, но поскольку две единые и универсальные истины не могут существовать одновременно, то кому-то из них придётся уничтожить своего противника; ибо, если и есть истина, то именно во имя это универсальной истины должно быть воплощено социальное, духовное, национальное, международное или же человеческое единство»56.
Сциентистский интеллектуализм наложил свой отпечаток на каждую идею по преобразованию общества в соответствии с анархическими принципами. Первые теоретики анархизма строили свои рассуждения посредством апелляции к космологическим, физическим, биологическим явлениям, что делало их претенциозными, но и туманными.57 Среди всех к наук анархисты особенно апеллировали к биологии, желая обосновать их утопические представления об обществе. Обращаясь к биологии, они стремились показать на реальных примерах идеал «автономии в гармонии», призывая нас воплощать этот идеал в человеческом обществе. Именно биология предлагает нам представление о равноценности функций органов биологических организмов, по аналогии с которыми и обосновываются такие же представления о равноценности социальных организмов. Туманный идол эволюции используется, таким образом, в качестве «палочки-выручалочки» для разрешения всяких трудностей. Это напоминает то, как научный прогресс используется для предсказаний материального благополучия человечества, так как считается, что научно-технический прогресс якобы приведет к такому изобилию жизненно необходимых благ, что потребление людьми этих благ из общих складов тогда, когда им заблагорассудится, будет для них единственным приемлемым способом их перераспределения58.
Очевидно, что индивидуализм не поддерживает ни одну из таких псевдонаучных выдумок. Для индивидуалиста не существует Наука — только науки, то есть методы исследования, которые в разной степени применимы и надежны. Нет ничего более чуждого истинному научному духу, чем этот унитарный сциентизм, рассмотренный нами выше. Помимо вышесказанного, стоит, однако, уточнить, что индивидуалист может быть, в лучшем случае, лишь настороженным приятелем интеллектуализма, угрозу авторитаризма которого он, тем не менее, не без оснований понимает. Вместе с Бейлем, Стендалем и Фурье он с радостью отвергнет власть идей над нашим поведением. Он ограничивает поле своего предвидения, отдав предпочтение свободе и случаю. Предвидение будущего заковывает нас в кандалы — оно заставляет нас быть сдержанными в действиях, боязливыми и расчетливыми. Индивидуалист с энтузиазмом присоединяется к Штирнеру и его дифирамбам свободе каждого момента. Он с подозрением относится ко всяким социологическим обобщениям, которые, будучи неточными, не менее деспотичны. Он восстает против власти экспертов, о которых тщеславно фантазировал Бертло, желающий противопоставить их античным папам с их грезами об универсальной теократии. Индивидуалисту чужды разного рода проекты по перестройке общества. Его отношение к подобным проблемам является полностью отрицательным, как это описал Баррес в своем произведении под названием «Враг законов»59: «Что вы предлагаете вместо этого, спрашивается? Я не знаю, хотя мне это довольно интересно. Уничтожив все, я и не могу придумать что-либо конкретное, что могло бы это заменить. Это как, например, когда у кого-то болят мозоли от ботинок, которые натирают, — единственное, чего хочется и таком случае, так это снять их... По правде говоря, я считаю, что принадлежу к той расе людей, которые годятся только для понимания и разрушения».
~Теоретические различия между анархизмом и индивидуализмом приводят к дальнейшим различиям между ними и в практической сфере. Курс действий, рекомендуемый индивидуализмом по отношению к сложившемуся обществу, сильно отличается от того, который предлагает анархизм.
