Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №15 от 10.04.2012
Бухарин: “Я передам это точно”.
Вышинский: “Что он сказал?”
Бухарин: “Томский сказал, что это дело военной организации, которая открыла бы фронт”.
Вышинский: “Почему она должна открыть фронт?”
Бухарин: “Он не сказал”.
Вышинский: “Почему она должна открыть фронт?”
Бухарин: “С моей точки зрения, не следовало открывать фронт...”
Вышинский: “А с точки зрения Томского, должны ли они открыть фронт?”
Бухарин: “С точки зрения Томского? В любом случае он не возражал против этого”.
Вышинский: “Он соглашался?”
Бухарин: “Раз он не возражал, это значит, что вероятнее всего он на три четверти соглашался”.
В своем заявлении Бухарин признался, что его ревизионистская линия подтолкнула его к поискам тайных связей с другими оппозиционерами; что он надеялся, что восстание приведет его к власти, и что он сменил свою тактику на терроризм и заговор.
В биографии Бухарина Коэн пытается поправить “распространенное заблуждение” - что Бухарин добровольно признался в ужасном, нелепом преступлении, так как искренне сожалел о своей оппозиции Сталинизму, и признанием хотел в последний раз услужить партии”.
Коэн заявляет, что “План Бухарина... был превратить свой процесс в контрпроцесс осуждения Сталинского режима. Согласно его тактике, он хотел изменить признания, что он политически ответствен за все ... и в то же самое время решительно отрицать любые преступные действия”. Коэн утверждает, что когда Бухарин использовал такие термины, как “контрреволюционная организация”, или “антисталинский блок”, он на самом деле имел в виду “Старую партию большевиков”: он хотел принять на себя символическую роль представителя большевиков: “Я несу ответственность за блок”, то есть за большевизм”.
Вот так. Коэн, как выразитель интересов США, может выделывать эти пируэты, поскольку очень немногие из читателей достанут и проверят бюллетени процесса.
Но в высшей степени показательно чтение ключевых высказываний из показаний Бухарина на суде о его политической эволюции. Бухарин был вполне рассудителен, чтобы понять ступени его собственного политического перерождения и увидеть, как его угораздило стать участником контрреволюционного заговора. Коэн и буржуазия могут делать все, что в их силах, чтобы реабилитировать Бухарина-”Большевика”. Для коммунистов показания Бухарина представляют важный урок о механизмах медленного перерождения и перехода в антисоциалистические ряды. Эти признания дают возможность понять позднейшее появление таких фигур, как Хрущев и Микоян, Брежнев и Горбачев.
Вот к вашему вниманию текст. Говорит Бухарин:
“Правые контрреволюционеры выглядели в начале как “уклонисты”... Тут мы прошли через очень интересный процесс переоценки частных предприятий, переходу к его идеализации, идеализации владельца собственности. Такой была эволюция. Нашей программой было - процветающая крестьянская ферма частного владельца, но на самом деле, в ее конце стоял кулак... колхозы были далеким будущим. Что было признано нами необходимым, так это создание богатых частных собственников. То есть, были громадные изменения в отношении и психологии... Я сам изобрел в 1928 году формулировку о военно-феодальной эксплуатации крестьянства, то есть, я возложил вину за тяготы классовой борьбы не на класс, который был враждебен пролетариату, а на лидеров этого пролетариата”.
“Если бы мои программные установки были сформулированы на практике, то в экономической сфере это означало бы государственный капитализм, процветающий мужик-частник, сокращение колхозов, иностранные концессии, отказ от монополии во внешней торговле и, как результат, восстановление капитализма в стране”.
“Внутри страны нашей программой был... переход к буржуазно-демократической свободе, так как из союза с меньшевиками и эсерами и им подобным следовало, что должна была быть свобода для других партий, свобода коалиций, как это исходило логически из комбинации сил для борьбы с существовавшей властью. Потому как если выбраны союзники для свержения правительства, то однажды после возможной победы они должны были стать партнерами у власти”.
“Мое сближение с Томским и Рыковым относится примерно к 1928-1929 годам - затем контакты и беседы членов того Центрального Комитета, тайные конференции, бывшие незаконными по отношению к Центральному Комитету”.
“Теперь начались поиски для создания блока. Сначала моя встреча с Каменевым на его квартире. Затем встреча с Пятаковым в больнице, на которой присутствовал и Каменев. И далее встреча с Каменевым на даче Шмидта”.
“Следующий этап в развитии контрреволюционной организации правых начался в 1930-1931 годах. В то время произошло обострение классовой борьбы, кулацкого саботажа, сопротивления кулачества политике партии и т.д.
Трио Бухарин-Рыков-Томский стало нелегальным центром и, следовательно, поскольку и раньше это трио было во главе оппозиционных кругов, теперь оно стало центром нелегальной контрреволюционной организации...
Енукидзе был близок к этому нелегальному центру. У него были контакты с этим центром через Томского...
Приблизительно к концу 1931 года члены так называемой школы были переведены из Москвы на работу в Воронеж, Самару, Новосибирск, и этот перевод был использован в контрреволюционных целях”.
“Примерно осенью 1932 года наступил следующий этап в развитии правой организации, а именно, переход к тактике насильственного свержения Советской власти”.
“В то время, когда была сформулирована так называемая платформа Рютина, я отметил, что платформа Рютина совпала с платформой правой контрреволюционной организации”.
“От имени правого центра платформа Рютина была одобрена. Существеннейшими признаками платформы Рютина были: “дворцовый переворот”, терроризм, выбор курса на прямой союз с троцкистами. В то время идея “дворцового переворота” зрела в правых кругах, и не только среди их руководства, но, насколько я помню, среди части тех, кто действовал за пределами Москвы. Впервые эту идею подал Томский, связанный с Енукидзе ... который отвечал в то время за охрану Кремля.
Далее... подбор людей для “дворцового переворота”. Это было, когда образовался блок с Каменевым и Зиновьевым. В тот период мы также встречались с Сырцовым и Ломинадзе”.
“Летом 1932 года Пятаков рассказал мне о его встрече с Седовым относительно политики террора Томского. В то время Пятаков и я полагали, что это не было нашей идеей, но мы решили, что вскоре мы сможем найти общий язык и что наши различия в борьбе против Сталина будут преодолены”.
“К этому же периоду относится создание группы заговорщиков в Красной Армии. Я слышал об этом от Томского и Енукидзе, которые рассказывали мне, что в верхних эшелонах Красной Армии правые, зиновьевцы и троцкисты объединили свои силы; мне назывались имена - я не поручусь, что точно помню их все - но среди тех, что я вспомнил, были Тухачевский, Корк, Примаков и Путна.
Соответственно выстраивалась линия связи с центром правых: группа военных, Енукидзе, Томский и мы”.
“В 1933-1934 годах кулачество уже было разгромлено, повстанческие движения представлялись невозможными, поэтому в центре правой организации вновь настали времена, когда направление на контрреволюционный заговор с целью переворота стало главной идеей...
В ряды заговорщиков входили: силы, стоявшие за Енукидзе плюс Ягода, их организации в Кремле и НКВД; Енукидзе также сумел примерно в то же время привлечь на свою сторону, как я помню, бывшего коменданта Кремля Петерсона, который, между прочим, в свое время был комендантом поезда Троцкого.
Затем была военная организация заговорщиков: Тухачевский, Корк и другие”.
“Во время подготовки к Семнадцатому Съезду партии Томский выдал идею, что военный переворот должен произойти прямо перед открытием съезда. По мысли Томского, составной частью переворота должно было стать ужасное злодеяние: арест делегатов партийного съезда.
Эта идея Томского была рассмотрена во время дискуссии, хотя и довольно поверхностно; но возражения по этому поводу последовали со всех сторон...
Пятаков отвергал эту идею не по соображениям принципиальности, а по тактическим соображениям, так как это могло бы вызвать крайнее возмущение среди масс... Но сам факт того, что эта идея была понята и была предметом обсуждения, говорит достаточно ясно о преступности и чудовищности такого рода организаций”.
