Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №28 от 12.07.2011
А что касается Гитлера, так Сталин не зря сказал когда-то, что гитлеры приходят и уходят, а Германия, народ немецкий остается. Рано или поздно политический строй в Германии эволюционировал бы, эксцессы ушли бы и остались в прошлом, как остались в прошлом костры инквизиции и крестовые походы, преследования иноверцев и сожжение ведьм. Меня - уж такой я эгоист - больше всего волнует его нападение на мою страну. А как там решала Германия свои отношения с Англией или Францией - меня волнует мало. Тем более что в Англии был свой сэр Освальд Мосли, лидер британских фашистов, член английского парламента и правительства, лично знавший как английского и бельгийского королей, так и Гитлера и Геббельса - нашли бы общий язык. А двести тысяч французских добровольцев сражались против России в войсках Гитлера, и последними защитниками его бункера были именно французские эсэсовцы.
Пять дней, всего пять дней - и история пошла бы по другому пути. Совсем по другому…
Александр ТРУБИЦЫН, «Прогноз развития», №24, 2011 г.
ПОЛИТБОЙЦЫ
Он первым шёл сквозь дым пожарищ,
И смерть его в бою подстерегала,
Но та дорога, где упал товарищ,
Мою страну к победе привела.
С. Гребенников и Н. Добронравов «Коммунист»
Политбойцы – это не политики, но именно они закладывали фундамент Победы в самые страшные дни войны в дни победоносного шествия германского фашизма по нашей земле. Но почему-то сегодня мы больше знаем о штрафниках, чем об этих великих патриотах. На мой взгляд, вина в этом нынешних политиков, которые, не думая, творят зло и для себя. Низвергая «коммунистов» и «коммунистические идеалы», не просто вычеркивают из памяти деяния поколений, они оскорбляют и унижают наш народ. А такого история не прощает.
28 июля 1942 года появился знаменитый приказ Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина №227 «Ни шагу назад!», который сегодня муссируется на все лады. Но за 13 месяцев до этого, в самом начале войны, были постановления Политбюро ЦК ВКП(б) (27 и 29 июня 1941 г.) о мобилизации коммунистов и комсомольцев на фронт. За шесть самых страшных месяцев войны было послано на передовую более 100 тысяч политбойцов (60 тысяч коммунистов и 40 тысяч комсомольцев). В мясорубку был брошен цвет не только партии, но и страны. «Политбоец, – писала 2 августа 1941 г. «Правда», - это цемент, скрепляющий воинов Красной Армии единой волей, единым устремлением победить врага…. Политбоец ведёт за собой беспартийных…». Политбойцы сыграли важную роль в укреплении политико-морального состояния советских войск и отражении натиска немецко-фашистских захватчиков в наиболее трудный для нашей страны начальный период войны.
Политбойцы были своего рода штрафниками долга. Мало кто из них выжил, а сегодня из них уже нет никого в живых. Сколько я ни искал тех, кто был политбойцом или хотя бы слышал о них, – увы, даже многие участники Великой Отечественной войны не помнят этого термина. Они пришли в армию позже, когда она начинала победоносное шествие на Запад. А те, кто готовил фундамент нашей Победы, давно стали историей, и наш святой долг помнить их.
С первых дней войны был брошен клич – «Коммунисты - вперёд!». Их задача была словом, а главное, личным примером мобилизовать бойцов на борьбу с врагом. Основное в этот период было возбудить у воинов любовь к Родине и жгучую ненависть к фашистским захватчикам. По разному виделся противник из солдатского окопа, через орудийный прицел, смотровую щель танка или из кабины самолёта, а особенно в штыковой атаке – большинство политбойцов были направлены в пехоту. На психологию рядового состава влияли непосредственно рядовые политбойцы – всегда больше доверия к тому, кто рядом с тобою и несёт те же лишения, что и ты. Без воспитания ненависти к врагу невозможна любая война.
Политбойцы разделили участь тех, кто вошел в число безвозвратных потерь в период общего отступления в 1941 году, а также в последующие годы. При выходе из многочисленных «котлов» приходилось оставлять не только боевую технику (в основном из-за отсутствия боеприпасов и горючего), но и всю документацию, включая «Журналы боевых потерь», старались спасти в первую очередь знамёна частей. Вот почему больше всего «пропавших без вести» в первые дни войны. Общие потери живой силы за 1941-42 годы составили, по последним данным Генштаба, 9 млн. 168 тысяч человек. Что по сравнению с этой цифрой 100 тысяч политбойцов (За этот период их число возросло до 250 тысяч). Мобилизации гражданских коммунистов в армию продолжались. Это были самые что ни на есть простые люди, не способные кичиться своими заслугами.
Коротко обращусь к жизни своего отца, к сожалению, которого давно уже нет в живых.
Куличенко Тимофей Афанасьевич (1912-1983), родился в районном центре Острогожске Воронежской области и ничем особенным не выделялся. Освоил по наследству бондарное дело. Прошёл действительную военную службу на флоте – во Владивостоке, в береговых частях. Вернув-шись домой в 1935 году, организовал в Острогожске артель бондарей. Здесь его заметили и начали выдвигать на руководящие посты. К началу войны он был председателем профкома крупнейшего в области по тем временам Острогожского пищевого комбината и членом бюро райкома партии. В начале июля 1941 года, ему было 29 лет, цветущий возраст, он ушёл на фронт добровольцем. Вот как он рассказывал о своей фронтовой жизни, часто повторяя фразу «кому война, а кому мать родна!».
- Я, собственно, особенно не рвался на фронт. Но долг обязывал. Ещё отец воевал против немца, а тут он опять нагло пёр на нас. К тому же прозвучал призыв к коммунистам – стать на защиту земли родной! Я и подал заявление. Держать не стали, хотя у меня была бронь.
Собрали нас, таких, как я, где-то под Воронежем, обучили пару недель стрелковому делу, поставили перед нами задачу – личным примером воодушевлять бойцов, назвали политбойцами и послали на фронт. Лично я попал на Северо-западный фронт в стрелковый полк.
В августе мы сражались под Ладогой, не удержались. Отходили на Ленинград. Чего только не было. Ходил в штыковые атаки, видел немца лицо в лицо. Злоба на него только росла. Кому приходилось в составе стрелковой роты ходить в атаки, огнём трёхлинейки бить врага, тот знает, как неуверенно чувствуешь себя в бою, когда нет поддержки ни артиллерии, ни авиации, а на тебя прут танки. В 41-м наши стрелковые части на ленинградском направлении редко поддерживали танки и авиация. Но мы держались, как могли….
К началу сентября 1941-го наша рота закрепилась на горе Воронья, есть такая на Ораниенбауманской дороге. Приказ был строжайший – удерживать эту высоту во что бы то ни стало. Держались, как могли. Уже от роты осталось не больше взвода, а немец долбит высоту почём зря. Наш лейтенант уже не раз посылал в полк за подкреплением, но посланцы не возвращались, подмоги не было. Всякая другая связь отсутствовала, фашист перепахал всё основательно.
Вызвался я дойти до штаба полка. Лейтенант уже без всякой надежды благословил меня, и я пополз. Кругом ад кромешный, но я был, как заколдованный. По пути встретил и своих товарищей, но уже не живых – не дошли. Около убитого или раненого товарища всегда чувствуешь себя в чём-то виноватым. Кажется, что ты что-то не сделал, чем-то не помог товарищу избежать смертельной опасности. Мне повезло. Дошёл, доложил…
В штабе уже готовили подмогу. Велели мне подождать и идти с отрядом. Но не мог я ждать, там были мои товарищи, им была нужна моральная поддержка, они должны знать, что помощь идёт. Я пошёл впереди подкрепления. За мной пошёл батальон. Солдаты шли молча, глядя на распростёртые тела наших бойцов, и лица их кривила какая-то безжалостная решимость. Вот уже вижу радостное от слёз лицо лейтенанта, рывок нашего батальона, но что-то ударило в голову и…
Очнулся в госпитале. Говорить не мог, читать не мог, лежал как чурбан. Заговорил только через три месяца. Был уже декабрь. Тогда и узнал, что пуля прошла через всю голову, на моё счастье меня не посчитали убитым, а доставили в госпиталь, где я месяц был без сознания. Открыл глаза и ещё три месяца не мог говорить. В январе 1942 года меня переправили в Вологду, где я ещё провалялся до мая и был списан подчистую. Здесь и нашла меня жена, чудом добравшаяся в военное время из Острогожска в Вологду. Там ей сказали, что проживу не больше года, а я вот (рассказ относится к 1980 году, а в 1983 году в возрасте 71 года отца не стало) уже сколько… Пережил и оккупацию… Хотя и трудно, но люблю жизнь во всех её проявлениях.
В 1978 году вызвали меня в райком партии. Сидит девушка, во внучки мне годится, и говорит: «Ленинградские следопыты нашли ваш партбилет, который переслали нам Будете восстанавливаться в партии?». На меня пахнуло теми страшными днями, и я спросил: «Будет ли по этому вопросу разговаривать со мною секретарь райкома?» - «Нет, секретарь занят, и этот вопрос поручен мне», - сказала она. «Но если так, тогда до свиданья, дорогая. У меня два сына уже полковники, по 30-25 лет в партии, а тут времени нет поговорить…». Ушёл я с болью в сердце. Не тот пошёл руководитель!..
