Гвидо Кнопп - Супершпионы. Предатели тайной войны
Патентованный рецепт — раздвоение личности. Пока оба «отдела» головного мозга Фукса чисто были разделены друг от друга, он не мог совершать ошибок. Как бы на самом деле не была «контролируема» эта диагностированная им самим шизофрения, Фукс нашел решение конфликта с лояльностью и угрызениями совести, который охотно запатентовали бы все разведки мира.
Для ГРУ же это было удачнейшим случаем. Так как он действовал по идейным соображениям, разведке не нужны были деньги, чтобы получать сведения из центра западных ядерных исследований. Но бриллиантом в короне советской разведки источник «Сони» стал лишь в 1944 году.
Все воюющие страны, начавшие первые исследования по направлению «супербомбы», скоро поняли, что для постройки нового оружия необходимы огромные усилия промышленности. Измученная немецкая военная промышленность была уже не в состоянии сделать это. Кроме того, многие из лучших немецких физиков-атомщиков вовсе не были убежденными нацистами. Отто Хан, вероятно, выразил чувства многих своих коллег, когда после первого удачного распада ядра воскликнул: «Если мое открытие приведет к тому, что Гитлер получит атомную бомбу, я покончу с собой!» Но союзники узнали об этом лишь после окончания войны. Когда британский премьер Черчилль и американский президент Рузвельт встретились в августе 1943 года в Квебеке, разведсводки из гитлеровской Германии звучали еще пугающе: немцы конфисковали все запасы урановой руды в чешской шахте Иоахимсталь, самом большом из известных месторождений урана.
В Квебеке Черчилль и Рузвельт подписали соглашение о слиянии проектов «Tube Alloys» и «Manhattan Project»: в США теперь должна была создаваться совместная англо-американская атомная бомба. В одной области англичане намного обогнали своих американских коллег: в отделении уранового изотопа 235 от обычного урана 239. Ответственного за это английского специалиста и его ассистента поэтому пригласили в США для работы над «Манхэттенским проектом», который правительство обеспечивало огромными финансовыми суммами. Пайерльс и Фукс отправились в Новый Свет.
Когда они оба вместе с тридцатью другими учеными из Великобритании в конце 1943 года сели на борт корабля «Andes», Фукс во второй раз в жизни покидал Европу — три с половиной года спустя после куда менее комфортабельного путешествия в качестве интернированного «гражданина враждебного государства». Плавание на «Эндесе» было приятным сюрпризом. На бывшем шикарном пароходе было все, что душе угодно: свежие овощи и фрукты, изысканные вина и так много «яичницы с беконом» на завтрак, сколько хочешь. После экономной жизни по карточной системе в Англии ученые радостно предвкушали свою работу в США. Но одного их них в Нью-Йорке ожидала не только Статуя Свободы, но и еще кое-кто.
Фукс никогда не играл в теннис, но в один из холодных и дождливых субботних вечеров в феврале 1944 года он стоял на углу в нью-йоркском Лоуэр Ист-Сайде с теннисным мячом в руке. Мяч был паролем, который он обговорил с «Соней» для своего нового связника в Нью-Йорке. Через несколько минут мимо прошел невысокий человек в очках. Он был в перчатках и держал под рукой еще пару перчаток. Пешеход походя спросил: «Не подскажете ли Вы мне, как пройти к вокзалу «Гранд Сентрал Стэйшн»?» Фукс встретил своего нового курьера «Рэймонд?» — спросил Фукс, и человек кивнул.
Пайерльс и Фукс работали в Колумбийском университете в Нью-Йорке над специальной проблемой — разделением урановых изотопов. Вскоре предварительные работы в этой области продвинулись вперед настолько, что в Ок-Ридже, штат Теннесси, началось строительство фабрики для сепарации урана-235. Все, что немецкий эмигрант и новоиспеченный подданный британской короны узнавал об этом проекте, он тщательно описывал в отчетах, которые передавал своему контактеру. «Рэймонд» передавал их немедленно своему шефу — Анатолию Яковлеву, официально занимавшему пост вице-консула СССР в Нью-Йорке.
В десяти тысячах километрах восточнее, у ворот Москвы, руководитель советской атомной программы Игорь Курчатов со своими лишь тридцатью коллегами был еще очень далек от успехов, уже достигнутых «Манхэттенским проектом», но с жгучим интересом читал любое сообщение из-под пера Фукса. Ошибки и тупиковые решения, с которыми пришлось бороться англичанам и американцам, не угрожали его команде. Когда Советский Союз несколько лет спустя построит южнее Москвы в Подольске свой первый завод по изотопному сепарированию, он будет как вылитый похож на американскую фабрику в Ок-Ридже.
Но при этом сведения Клауса Фукса вначале лишь косвенно помогали российским исследователям. Он занимался исключительно бомбой из урана-235, которая для русских играла только побочную роль — они сконцентрировали свои усилия на втором теоретически возможном пути создания атомной бомбы — на плутониевой бомбе. Новый искусственный элемент, незадолго до этого открытый в первых примитивных атомных реакторах и пророчески названный именем инфернального князя Гадеса, намного легче отделялся от других веществ, чем уран-235 и был значительно дешевле в производстве.
В любом случае производство плутониевого заряда считалась значительно более сложной технической проблемой. Если для урана-235 было достаточно как бы в пушечном стволе выстрелить одним куском урана по другому, чтобы достичь «сверхкритической массы», то новое адское вещество реагировало так непредсказуемо быстро, что нужно было найти новые, более сложные методы. Клаус Фукс, в любом случае, еще ничего не знал об альтернативной «супербомбе».
Его встречи с «Рэймондом» обычно не придерживались классических в шпионском деле правил предосторожности. Шпион и его курьер спокойно болтали на углах улиц, в барах и в ресторанах. «Рэймонд» вырос в Америке и говорил по-английски без всякого акцента. Кроме того, Фукс быстро заметил, что советская разведка выбрала для данной миссии человека с хорошим знанием естественных наук.
Настоящее имя «Рэймонда» было Гарри Голд. Ни он, ни Фукс не знали, что за кулисами в Москве ГРУ вынуждено было передать супершпиона всемогущему КГБ. Голд был химиком, как и Фукс убежденным коммунистом, и уже много лет ведущим агентом-связником КГБ. Но в сравнении с его нынешним заданием все предыдущие сведения, добытые им — химические процессы для гражданской промышленности, были мелкими рыбешками.
В отличие от Фукса, который строго отвергал оплату своих разведывательных услуг, Голд, сын эмигрантов из России, получал иногда от своих кураторов скромные трехзначные долларовые суммы. Но он, тем не менее, был предателем по идейным соображениям. В своем признании ФБР в 1950 году Голд утверждал: «Все расходы, возникающие в моей работе, я оплачивал из собственного кармана.»
Как и многим другим коммунистам на Западе, Голду было невыносимо тяжело видеть, что США и Англия все еще не помогают Советскому Союзу открытием Второго фронта. Никогда не разговаривая об этом, шпион и курьер были единого мнения в данном вопросе.
В июле 1944 года Голд ждал перед кинотеатром в Бруклине — уже тогда неудобное и небезопасное место. Голд позднее показал в протоколе: «Д-р Фукс не прибыл на назначенную встречу, и на заранее договоренную альтернативную встречу он тоже не пришел. Я не имел представления, где он.»
Озабоченный Голд высказал своему шефу Яковлеву предположение, что выглядевший физически слабым физик в Бруклине мог стать жертвой преступников, и спросил о Фуксе у портье его роскошного дома. Но единственной справкой, которую получил Фукс, было то, что «англичанин уехал».
Яковлев воспользовался услугами информационной сети своей спецслужбы и нашел адрес сестры ФуксаКристель вблизи Бостона. Голд сел в автобус, спросил у нее о новом адресе ее брата и оставил ей сообщение для таинственным образом исчезнувшего шпиона. Узнать он смог лишь то, что Фукса перевели в какое-то место на Юго-Западе США.
Когда Пайерльс и Фукс в августе 1944 года прибыли в Лос-Аламос, лагерь ученых уже представлял собой невиданное собрание знаний и «ноу-хау» в истории науки. Вдали от всех поселений людей генерал Лесли Гровс, военный босс «Манхэттенского проекта», построил ряд кажущихся незаметными военных бараков на высокогорном плато на севере штата Нью-Мексико.
Обтянутый колючей проволокой и строго охраняемый лагерь стал менее чем за год Замком Грааля современной ядерной физики. Все, кто имел имя и звание в этой новой науке и не жил в оккупированной Европе, работали в этом захватывающем ландшафте среди диких каньонов и гигантских горных цепей ради одной цели: как можно быстрее создать готовую к использованию бомбу.
Лос-Аламос был таким секретным, что у лагеря не было даже адреса. Всю почту нужно было отсылать на почтовый ящик в Санта-Фе. Дети, родившиеся тут, тоже получали свидетельства о рождении с указанием места рождения: «почтовый ящик 1266». Собранные супермозги, многие из которых были еврейскими эмигрантами из Европы, перед своим отъездом никому не могли выдать расположение своего нового места работы. Многие рассматривали эту местность в горах Хемес как непроизвольно и странно опасную. Расположенный на высоте в 3000 м над уровнем моря лагерь относился к самым необычным в Америке: расщелины гор из песчаника, глубокие ущелья и отвесные, рассеченные скалы напоминали лунный ландшафт. Воздух над атомным лагерем был чист и прозрачен.
