Виталий Павлов - Операция «Снег»
Летом 1946 года из канцелярии премьер-министра Маккензи Кинга раздался телефонный звонок в посольство СССР в Оттаве. Глава правительства приглашал поверенного в делах Н.Д.Белохвостикова на прием. На вопрос поверенного, какой может быть причина приглашения, я однозначно ответил, что речь пойдет об объявлении меня и еще ряда сотрудников посольства «персонами нон грата», и предложил Белохвостикову взять меня к премьеру в качестве переводчика.
Из этого визита, завершавшего мою командировку в Канаду, сохранилось в памяти что-то вроде смущения и растерянности премьера в первые мгновения нашего появления. Чтобы разрядить атмосферу, Белохвостиков пояснил, представляя меня, что, так как он испытывает затруднения в языке, его сопровождает первый секретарь.
Премьер объяснил, что его правительство не желает ничем омрачать канадо-советские отношения, но вся пресса выступила с обвинениями в адрес ряда сотрудников посольства, и он не видит иного пути, как удовлетворить требования общественности и объявить о нежелательности дальнейшего пребывания в Канаде этих лиц. Он назвал меня, моего шифровальщика и еще двух дипломатов, сотрудничавших, по утверждению Гузенко, с нашей военной разведкой.
— Канадские власти, — добавил премьер, — ожидают отъезда в течение сорока восьми часов.
При этих словах я с возмущением сказал Белохвостикову, что мало того, что власти ни в чем обвинить меня не могут, но еще и лишают возможности спокойно собраться. И посоветовал: надо добиться, чтобы выдворяемым дали на сборы хотя бы неделю. Получив согласие Белохвостикова, я передал эту позицию поверенного в делах, с чем премьер после некоторого раздумья согласился…
Последняя неделя в Канаде. Теперь уже десятки моих личных друзей звонили из разных уголков страны, прощаясь и заверяя, что не верят в выдвигаемые против нас обвинения. Это было настоящей наградой за четыре года общения с канадцами.
За это время в нашей семье произошли радостные перемены. В 1943 году родился сын Александр. Его появление скрасило нашу беспокойную жизнь вдали от Родины. Каждую свободную минуту я стремился проводить вместе с сыном. Естественно, рядом с большой радостью возникли и новые заботы.
Клавдия Ивановна была в резидентуре единственной машинисткой и секретарем. Решили прибегнуть к помощи няни. Сначала появилась пожилая женщина, полька по происхождению, очень заботливая, но изъяснявшаяся на каком-то странном польско-английском языке. Так, она говорила: «Заклозувайте виндову щеку, а то ребенок захорует»[27]. Поскольку Саша рос и перенимал такую речь, пришлось с няней расстаться. Нам помогли найти более молодую и, что важнее, образованную канадку. Под ее руководством ребенок стал быстро набирать английские слова и, к нашему удивлению и радости, вскоре заговорил сразу на двух языках — на русском с нами и на английском с няней. Что поражало с самого начала и до отъезда, когда Саше было уже три года, он твердо знал, к кому на каком языке обращаться.
Развитию его английской речи способствовало и то обстоятельство, что на втором этаже нашего особняка в Оттаве проживала супружеская пара пожилых канадцев, которые привязались к нашему сыну и охотно проводили с ним время.
Когда Александр подрос, я стал брать мальчика в свои поездки по окрестностям столицы. Весной 1945 года я решил показать Клавдии Ивановне Ниагарский водопад, где сам был лишь однажды проездом в США.
Вместе с Сашей мы отправились с утра пораньше. Нам пред стояло проехать 750 километров до городка Ниагара-Фолс, где уже все благоухало цветами, хотя в столице снег еще не стаял. Погода выдалась замечательная. Водопад, к которому мы подъехали что-то около полудня, выглядел величественно, особенно в солнечном сиянии, окрашивавшем всеми цветами радуги водяные брызги.
Мы захватили с собой недавно приобретенный киноаппарат фирмы «Кодак», который и зафиксировал все красоты этого чуда природы. На его фоне красовались мама с сыном. Особенно эффектны кадры, когда они отважились пересечь водопад по висячему мосту. Этот фильм сохранился до сих пор. Мы часто его просматривали, и это доставляло нам огромное удовольствие, возвращая в годы нашей молодости.
Осматривая водопад, я обратил внимание на существовавший в его районе облегченный режим пересечения канадо-американской границы. Дело в том, что одна сторона берега при надлежит Канаде, а другая — США. Зрителям разрешается беспрепятственно переходить с одной стороны на другую. Впоследствии этим обстоятельством мы пользовались в разведывательных целях.
Обратный путь из Канады в Советский Союз глубоко не отложился в моей памяти. Я находился в каком-то расслабленном состоянии. Видимо, сказалось непрерывное напряжение, в котором я пребывал после измены Гузенко. На мне тяжким грузом лежала ответственность за безопасность дипломатической миссии, ее сотрудников и членов их семей. А в пути я душевно и физически отдыхал, хотя мысль о «деле Гузенко» продолжала тревожить меня: как Центр отнесется ко всей этой истории? И все же сейчас я был простым пассажиром грузопассажирского судна, шедшего из Нью-Йорка в Ленинград с заходом в Южную Америку.
В колумбийском порту Баранкилья мы приняли экзотический груз — бананы для ленинградцев, отвыкших за время изнурительной войны и голодной блокады от заморского лакомства. Наше возвращение было вдвойне приятно, будто мы сами доставляли гостинцы многострадальному городу на Неве…
В Москве у нас не было квартиры, и я не питал иллюзий относительно возможности ее получения. Нам еще долго пришлось ютиться у родственников. Мы устроились у сестры Клавдии Ивановны Анастасии Ивановны Гусевой, занимавшей с мужем, полковником в отставке, двадцатиметровую комнату в коммунальной квартире на Котельнической набережной. Там мы и жили в одной комнате около года — их двое и нас трое. Однако это не удручало, мы были уверены, что в перспективе устроимся более основательно. Действительно, поскитавшись еще несколько лет по чужим квартирам, мы в 1949 году получили собственные две небольшие комнаты в коммунальной квартире на Песчаной улице. Отдельную трехкомнатную квартиру на проспекте Мира нам дали (уже на четверых) только в 1956 году.
Глава 4. Отстойник делу не помеха
Когда после возвращения из Канады я пришел на службу, мало кто проявил интерес к делам оттавской резидентуры. Спрашивали больше об обстоятельствах измены Гузенко — все-таки очень шумное дело, но и тут мало кого интересовало мое мнение. Первоначально такое отношение мне показалось следствием возможной негативной оценки результатов работы в Канаде. Но вскоре я столкнулся с явлением, которое не могло не поразить. И понял — дело не во мне.
По коридорам штаб-квартиры внешней разведки бродили десятка полтора таких же «возвращенцев» из долгосрочных командировок. Некоторые уже «нагуляли» сотни километро-дней, не ведая своей дальнейшей судьбы. Центр жил какой-то особой жизнью, установившийся ритм которой наше появление вроде бы нарушало. От нас отмахивались. Это не только обижало. Было очевидно, что такая практика обедняет разведку, вместо того чтобы обогащать ее свежим опытом, пусть не всегда положительным, но бесспорно полезным для тех, кто руководил закордонной «периферией».
Встречал я среди вернувшихся многих товарищей, с которыми служил в штабе внешней разведки до отъезда. Мы вспоминали, что в предвоенные и первые военные годы как-то по-другому смотрели на тех, кто уже побывал на «переднем крае», по-хорошему завидовали им.
Выяснив, что постоянный участок работы получить сразу не удастся, и не желая бездельничать, я попросил дать мне любое временное занятие. В информационном отделе предложили обрабатывать залежи материалов, поступивших с Американского континента в годы войны. Получив разрешение привлечь к этой работе жену, которая печатала на пишущей машинке, мы засели за работу.
Предстояло разобрать многие сотни пачек фотокопий документов различных ведомств США, добывавшихся, что называется, в поте лица и с огромным риском в основном нелегальной резидентурой Рида и частично легальной В.М.Зарубина. Так, мне пришлось соприкоснуться с результатами многотрудной работы этих двух замечательных разведчиков. Вот когда я почувствовал всю сложность организации разведывательной работы с нелегальных позиций, искусство руководства ценными агентами, способными добывать важные документальные материалы.
Беря в руки очередную фотокопию, я мог представить себе, как агент, назовем его «Икс», приносил Риду секретный документ, скажем, Управления стратегических служб США объемом в 300-400 страниц с анализом состояния экономических ресурсов Германии. Как Рид брал документ, мчался на конспиративную квартиру, фотографировал его сам или с помощью Веры. Получалось 10-15 непроявленных пленок. Как через несколько часов документ возвращался источнику с краткими инструкциями о том, что нас интересует на будущее. И так всю неделю. От нескольких источников набиралось 50-70 таких непроявленных пленок. Этот «багаж», упакованный в чемоданчик, резидент или его связник передавал по специальному каналу связи в легальную резидентуру. В условиях строгой конспирации военного времени у легального резидента не было достаточно ни возможностей, ни времени, чтобы проявить фотопленки и изучить полученные данные. «Багаж» направлялся в Центр. Там же сотрудники, не зная содержания полученной почты, проявляли пленки обычным порядком, не спеша. В результате материалы становились «несрочными» и оседали в «запасниках».
