Арон Аврех - Масоны и революция
Точно так же не был и не мог быть по своим убеждениям масоном и князь Львов. Это очень хорошо доказывает книга Тихона Полнера о князе Львове, ближайшим сотрудником и другом которого он был. В ней Львов предстает глубоко религиозным человеком, всерьез думавшим об удалении, во имя спасения души, в Тихонову пустынь, т. е. был по своим глубинным чувствам и настроениям антизападником, так сказать мистически-русским. Масонство же было явлением чисто западным, и уже этого одного было достаточно, чтобы для Львова масонство стало абсолютно неприемлемым. Как мы помним, Аронсон в своей книге вынужден был признать, что его утверждение о том, что Львов был масоном, вызвало протест, в котором говорилось, что тот не мог быть таковым именно по своим нравственно-религиозным убеждениям. Аронсон поступил с этим опровержением так, как не позволил бы себе это сделать ни один серьезный, заботящийся о своем добром имени автор: он не ответил на него ни словом. И нетрудно понять почему: у него не было никаких контраргументов.
Вот еще один аргумент Н. Яковлева. «Те, кто входил в масонскую организацию, — пишет он, — горой стали за дворцовый переворот. Они двигали заговор только в этом направлении. Меньшевики Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели, М. И. Скобелев, а также А. Ф. Керенский, все масоны, одобрили этот образ действия и ради его успеха делали все, зависевшее от них, чтобы парализовать развитие массового движения в стране»[20]. Помимо неубедительности (у Н. Яковлева нет и не может быть, поскольку их нет в природе, ни одного факта, говорящего о том, что перечисленные им лица были хоть в какой-то степени причастны к заговору), мы обнаруживаем еще и неправомерное смешение двух разных вещей — дворцового заговора и массового движения. Совершенно очевидно, что можно быть противником массового движения и не иметь ни малейшего отношения к заговорщицким планам о дворцовом перевороте. Так оно в действительности и было.
Все перечисленные Н. Яковлевым деятели, как показывают факты, боялись и не хотели революции. Чхеидзе, о чем далее пишет Н. Яковлев, действительно просил тифлисского городского голову Хатисова передать тамошним меньшевикам — Жордания и пр.— его наказ удерживать рабочих от выступлений. Керенский, как свидетельствует В. Б. Станкевич (это место из его воспоминаний, которое цитирует Н. Яковлев, также широко используется в нашей литературе, в том числе и автором этих строк), действительно отрицательно относился к возможному народному выступлению[21]. Но это говорит только об одном: и перечисленные меньшевики, и Керенский превратились на Деле в левый фланг думского «Прогрессивного блока» и так же, как и блокисты, считали крайне опасной и нежелательной революцию во время войны. Об участии в заговоре по масонской линии приведенные факты никоим образом не говорят.
Свой последний аргумент Н. Яковлев вновь связывает с именем Маниковского. Приведя слова Шульгина из тех же «Дней» о том, что «перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала, у нас (земцев, блокистов и т. д. — А. А.) кружилась голова и немело сердце», Н. Яковлев далее замечает: «Вероятно, так представлялось дело непосвященным (т. е. тому же Шульгину и тем же блокистам и земцам. — А. А.), но бок о бок с ними были те, кто знал, — российские масоны. Они отделывались общими фразами на многолюдных сборищах и неукоснительно хранили тайну своих планов. Нет сомнения, что только они в правящей верхушке России выступали сплоченной ячейкой, имея достаточно четко проработанный замысел». И далее утверждается, что масоны планировали переход власти в руки буржуазии в форме военной диктатуры, «или, если угодно, хунты, естественно не связанной никакими законами». Кого же планировали масоны поставить во главе хунты? — ставит Н. Яковлев главный вопрос и отвечает: Маниковского. В доказательство он цитирует Мельгунова, который писал: «Вспомним, что Хатисов должен был указать на сочувствие заговору ген. Маниковского», и приводит cвидетельство Шидловского о том, что 27 февраля 1917 г. в частном заседании Думы не кто иной, как Некрасов, предложил установить военную диктатуру во главе с популярным генералом, каковым, по его мнению, был Маниковский[22].
Слова о правящей верхушке России подчеркнуты нами: в них особый смысл. Причислить масонов Некрасова, Чхеидзе, Керенского и им подобных к правящей верхушке страны смог только Н. Яковлев. Даже сам Маниковский не принадлежал к «правящей верхушке», ибо не оказывал на политику двора и «верхов» ни малейшего влияния. Что же касается очередной комбинации из имен Маниковского, Хатисова и Некрасова, то здесь перед нами, увы, сочинительство.
Миссия Хатисова имела место летом 1916 г., т. е. не просто задолго до 27 февраля 1917 г., а в совершенно иной политической ситуации. А главное, о чем Яковлев не может не знать, раз он читал Мельгунова, в задачу этой миссии входило пригласить к участию в заговоре великого князя Николая Николаевича, с тем чтобы ему, в случае успеха, передать власть и тем самым сохранить не только монархию, но и династию Романовых. Если такова была истинная цель масонов, то что общего она имеет с передачей власти из рук царизма в руки хунты? И как вообще можно объединить эти два взаимоисключающих начала: новый самодержавный или полусамодержавный царь и хунта — форма власти, обычно возникающая на базе свержения законного правительства?
Что же касается свидетельства Шидловского, то это всего-навсего еще один пример полной растерянности оппозиционных масонов и немасонов — Некрасова и Милюкова, Керенского и того же Шидловского и иже с ними перед лицом народной революции, сметавшей царизм и угрожавшей тем же в ходе своего дальнейшего развития, как они все это достаточно хорошо понимали, всем этим горе-спасителям России. Каждый предлагал свои проекты спасения монархии, остановки революции на рубеже «ответственного министерства», которые тут же отметались как совершенно неосуществимые и запоздавшие. К числу таких прожектов, не проживших и часа, надо отнести и предложение Некрасова, политический вес и роль которого в оппозиционной думской и земской среде, не говоря уже о масонской, Н. Яковлев непомерно преувеличивает. Каждый хватался за свою соломинку — вот все, к чему в конечном итоге свелась вся грозная как для царизма, так и для революции в изображении Н. Яковлева деятельность русских масонов.
Глава 4. Масоны и образование Временного правительства
К Некрасову в книге «1 августа 1914» вообще особое отношение. Он один из главных героев повествования. Заключение книги еще более это подтверждает: здесь уже Некрасов выступает в качестве главного козыря автора в его усилиях доказать тайную и зловещую роль масонов, ту «страшную опасность, которую представляли для судеб Отчизны замыслы буржуазии»[1]. С удовольствием отметим, что на этот раз Н. Яковлев имеет в своем распоряжении действительный, реальный козырь, в отличие от тех, которые мы подвергли рассмотрению. Более того, это реальный вклад в науку, который состоит в том, что автор впервые ввел в научный оборот выдержки из двух показаний Некрасова, которые представляют определенную научную ценность.
Но вот надежды Н. Яковлева на то, что свидетельство Некрасова явится последним сокрушающим ударом по скептикам, не желающим признавать масонского могущества накануне и в ходе Февральской революции, он явно не оправдывает. Посмотрим, к чему сводятся показания Некрасова. Первое его свидетельство относится, судя по всему, к началу 20-х гг. Некрасов начинает рассказ со своих разногласий с Милюковым и руководимым им большинством кадетской партии в годы войны. Милюков настаивал на примирении с властью, а он, Некрасов, — на продолжении оппозиционной тактики. Эти разногласия увеличились настолько, что Некрасов вышел из президиума кадетской фракции в Думе, отошел от думской работы и целиком посвятил себя работе в Земгоре. Это продолжалось больше года. Только в конце 1916 г., когда отношения Думы и правительства обострились, его кандидатура, «как резко оппозиционная», была выдвинута на место товарища председателя Думы, каковым его и застала Февральская революция.
Рост революционного движения в стране, объяснял далее Некрасов, к концу 1916 г. заставил призадуматься даже таких защитников гражданского мира, как Милюков, и других вождей думского блока. Под давлением земских и городских организаций произошел сдвиг влево. Если еще недавно требования Некрасова в ЦК кадетской партии «ориентироваться на революцию» встречались ироническим смехом — «теперь дело дошло до прямых переговоров земско-городской группы и лидеров думского блока о возможном составе власти, «на всякий случай». Впрочем, представления об этом «случае» не шли дальше дворцового переворота, которым в связи с Распутиным открыто грозили некоторые великие князья и связанные с ними круги». Предполагалось, что царем будет провозглашен малолетний Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем — князь Львов, а министром иностранных дел — Милюков. «Единодушно все сходились на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».
