Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 18 (6 марта 2013)
Но он не захотел ни власти, ни избавления своего народа от перестроечно-постперестроечных измывательств. Он захотел другого. И получил ровно то, чего захотел. Я не буду перечислять, что именно он получил, — и так все очевидно. Он получил статус, точнее, статусик, за который он цепко держится. Все видят, как цепко. Он получил все, что сопряжено с этим статусиком.
«Послушайте, Рабинович, зачем вы покупаете сырые яйца по рублю за десяток, варите эти яйца и посылаете своего Мойшу продавать их опять же по рублю за десяток? — Ну, как вам сказать… И навар с яиц, и мальчик при деле!».
Зюганов при деле, и он имеет навар с яиц под названием «ностальгия». Петров-то, который к отцу подошел после войны, тоже имел навар с яиц. И был при деле. Только потом Советского Союза не стало. Потому что Петровых таких было до фига и больше. А друзья отца усеяли своими костями пространство от Москвы до Кенигсберга. И детей не успели народить. А Петровы их народить успели. И народить, и воспитать.
Отец жил долго. И почти каждый год, когда мы с ним выпивали на его дне рождения, он говорил: «Мне зачем-то судьба подарила столько-то лет…» Он каждый раз отсчитывал от 1941 года. И каждый лишний год после 1941-го считал подарком судьбы.
Зюганов вскоре будет праздновать 20-летие собственного руководства КПРФ. Брежнев руководил КПСС 18 лет. Потом Зюганов отпразднует 25-летие своего руководства КПРФ. Сколько лет руководил Сталин по-настоящему и партией, и государством? Ну, скажем, с 1929-го по 1953-й. Это 24 года. Зюганову не стыдно. На его блаженном лике начертано: «Стыдиться не хочу, не умею и не понимаю, за что».
Зюганову хорошо. И Сванидзе хорошо. Ну, прям так хорошо, что дальше некуда!
Только вот стране плохо.
А вот хорошо ли Сталину? Вроде и ему должно быть хорошо. Вишь, какой рейтинг — зашкаливает! Только вот нет ни СССР, ни соцлагеря, ни Красного проекта. Есть Зюгановы и Сванидзе. А поскольку Сталин, в отличие от Зюганова и Сванидзе, человек очень крупный, то он не может не понимать своей косвенной ответственности за то, что это произошло именно так.
Да, конечно, были великие исторические свершения. Не свершения — свершеньища. Да, принял страну с сохой, а сдал ее с ракетами и ядерным оружием. Да, построил державу подлинно великую и святую. Но где она? И кому сдал-то ее? Хрущеву? Брежневу? Андропову? Горбачеву? Ельцину? А те ее сдали Зюганову и Сванидзе — так сказать, на коллективный подряд. Крупный человек не может не переживать своей исторической ответственности за подобный — опять же, исторический — результат.
От крупного — к мелкому, от мелкого — к мельчайшему и наимельчайшему… Что это за траектория такая?
XXVIII.Спросят: «Ну так значит, Вы переживаете произошедшее — в том числе, и на последнем съезде КПРФ, где избрали Зюганова?» А разве не видно, что не переживаю? Ну прям так ни чуточки не переживаю. Даже так не переживаю, как отец по поводу Петрова переживал. Почему не переживаю? Потому что все, кого мог бы избрать их КПРФ-овский съезд, были бы еще намного хуже Зюганова. Это не инсинуация. Это совершенно объективная констатация. Если бы я хотел, чтобы КПРФ немедленно рассыпалась в пыль, я бы мечтал о том, чтобы выбрали… стоп! Так я вам и скажу, кого — не дождетесь!
Но я об этом не мечтаю. И потому не могу переживать случившееся. Я не мечтаю ни о крахе путинской России, ни о крахе зюгановской КПРФ. Я хочу, чтобы и то, и другое жило как можно дольше. Я понимаю, что речь идет об очень низкокачественной жизни — более того, о жизни с постоянно ухудшающимся качеством. И что после того как эта жизнь придет к окончательному исчерпанию, все рассыплется в невосстановимую и безысходную пыль.
Но я буду отодвигать летальный исход того старого, на чью замену должно придти новое. Я знаю цену этому старому. Но если оно преждевременно рухнет — новое не успеет родиться. Оно погибнет, как здоровый нерожденный ребенок во чреве больной, преждевременно погибшей матери. И сдерживание угасания нынешнего моего, крайне несовершенного, Отечества, на смену которому либо придет СССР 2.0, либо небытие… И сдерживание угасания КПРФ… Все это — ради рождения нового.
Если я понимаю, что наиболее медленно угасание КПРФ будет происходить при Зюганове, то я буду поддерживать Зюганова. То же самое и с моими антибелоленточными действиями, направленными на сдерживание угасания моего несовершенного Отечества, которое подонки называют то «эрэфией», то «путинярней». Если я понимаю, что наиболее медленно угасать это Отечество будет при Путине, то я буду поддерживать Путина. Не во имя Путина, а во имя Родины и великого нового.
Это вовсе не значит, что я не буду говорить правды о содержании субъекта под названием «путинская Россия» и о содержании субъекта под названием «зюгановская КПРФ».
Я, например, никогда не скажу, что при Путине страна встала с колен. Что она вышла из болота на твердую почву. И начинает свое восхождение к высотам невиданным. Проханов это скажет, а я не скажу. Потому что у Проханова одна правда, а у меня другая. Разные у нас правды. И сейчас они разные. И всегда они были разными. А объединяет нас то, что мы отличаем правду от лжи. И стремимся идти по дороге своей правды. А поскольку все идущие подобным образом претерпевают сходные метаморфозы, то нас начинает объединять сходство этих метаморфоз. Суть которых в том, что ты идешь своим путем, именно путем, а не окольными тропами.
Когда человек идет окольными тропами, он неизбежно и неумолимо мельчает. Метафизическое падение (а именно им, как я много раз говорил, была продажа коммунистического первородства за чечевичную похлебку очень условных и глумливых потребительских благ) лишает очень и очень многих способности идти путем правды. Подчеркиваю — своей правды. Нет пути «правды вообще». У каждого своя правда. И, соответственно, свой путь. Но духовное зрение дано человеку для того, чтобы видеть — вот он, мой путь правды. А вот они, окольные тропы лжи. Становясь на свой путь и отвергая окольные тропы, человек начинает трудиться, мучительно продвигаться вперед (сквозь тернии — к звездам) и расти. Те, кто, подобно ему, обладают духовным зрением, видят этот рост. Они видят и невероятное скукоживание тех, кто идет окольными тропами.
XXIX.Знаю Проханова уже более четверти века. Уж как наши дороги расходились! Как мы ругались! Как страстно заявляли о том, что «всё порвато, растоптато» и так далее. А главное — как далеко расходились временами наши пути. Ан нет — очередная встреча. Встречаешься и видишь, что тот, с кем ты встретился, неимоверно изгваздан, но сохранил живую жизнь. А сохранив ее — вырос. Видишь ты это — духовным зрением. И понимаешь, что оно не отнято у тебя потому, что ты шел этой своей дорогой правды. Что тебя тоже побило, потерзало, но что ты тоже вырос. Не зря ведь говорят: человек смотрится в другого, как в зеркало.
И вот я открываю «Московский комсомолец» и внимательно читаю диалог Проханова с Александром Мельманом. Диалог, предваряющий 75-летие Проханова. Проханов ведет себя очень достойно. Мельман — кривляется, ухмыляется, извивается. Проханов не раздражается на него и не дает себя сбить. Но самое главное — а я рекомендую читателю ознакомиться с этим интервью под названием «Красно-коричневый пророк» («Московский комсомолец», 25.02.2013), — что Мельман в упор не видит Проханова. Потому что он, этот неглупый и не самый подлый по своей сути Мельман, духовно слеп. Что его естественная среда обитания — это окольные тропы. Что он так сросся с этими окольными тропами, что превратился в «окольника». И в качестве такового пытается заставить Проханова признаться, что и он «окольник». Проханов, повторяю, делает все, что может, чтобы не признать этого. А Мельман кричит-надрывается: «Нет, вы окольник, окольник, окольник!»
Ведь и впрямь человек сморится в другого, как в зеркало. И Мельману надо, чтобы зеркало Проханова, в которое он смотрится, не сообщало ему, Мельману, о его, Мельмана, бесконечной загубленности. Помните пушкинское:
Свет мой, зеркальце! СкажиДа всю правду доложи:Я ль на свете всех милее,Всех румяней и белее?
Мельман добивается от Проханова даже не признания того, что «всех милее, румяней и белее» именно он, Мельман, а не кто-то другой. Он добивается от Проханова признания того, что есть только «окольники». А людей, идущих не окольным путем, просто нет. Точнее, те, кто говорят о себе, что они идут дорогой собственной правды, — лгут.
Вопрос ведь не в том, что именно говорит о себе Проханов. Есть его жизненный путь. Есть его результат. Есть его метафизическая реальность со своей правдой. Но чтобы увидеть все это, Мельману надо духовно прозреть. И вообще согласиться с тем, что есть дух. Что есть это духовное зрение. Что без него жизнь превращается в ад. А с ним она становится тем, чем и должна быть — путем сквозь тернии к звездам.
