Александр Панарин - Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов
Думается, что современная политическая система на Западе как раз представляет собой рафинированную методику и технику укрощения политических страстей и обезвреживая их негативных последствий. Однако и здесь следует задуматься над тем, какую цену платит за это современный человек, чем окупается социально-политический консенсус на Западе, и окажутся ли данные стратегии эффективными в долгосрочном плане. Это антропологическое вопрошание о цене и перспективах западной демократии особенно актуально для граждан России, подверженных массированному либерально-демократическому эксперименту.
Победа Запада в холодной войне воспринята адептами либеральной идеологии едва ли не как конец Востока – как крушение последней преграды на пути окончательной вестернизации мира. Никогда еще посягательство на Восток как феномен мировой истории и культуры не принимало столь масштабный и откровенный характер. Во всех странах мира усердствуют западные миссионеры – модернизаторы, дающие местным властным и интеллектуальным элитам указания, как побыстрее покончить с традиционной восточной ментальностью и осовременить народы и континенты. Все это совершается под лозунгом «открытого общества». Последнее означает мир без границ, без специфической культурной и национальной идентичности, лишенный таких «архаичных» добродетелей, как чувство Родины, патриотизм, национализм.
При этом, однако, принимается как само собой разумеющееся, что именно незападный мир должен освободиться от своей идентичности, целиком открыться внешнему влиянию, покончить с «химерой» национального суверенитета и государственности. Что же касается Запада, то он здесь выступает не как особый культурный мир наряду с другими мирами, а как воплощенная «общечеловечность», с такими «нейтральными» атрибутами, как всеобщая рациональность, общечеловеческий интерес, права человека и т. п. Словом, либеральная идеология ведет себя так, как будто новых культурологических открытий, связанных с осознанием специфической культурно-цивилизационной обусловленности западного либерализма, сциентизма и экономикоцентризма не существует в помине.
Кстати, точно так же вел себя и коммунизм: он «торжественно провозглашал», что все народы, невзирая ни на какие этноконфессиональные и прочие различия, придут к коммунизму, обещал скорое уничтожение национальных различий и достижение полной социальной однородности. Теперь победивший либерализм берется осуществить ту же работу, которую брал на себя коммунизм: тотальную унификацию мира в форме завершенной вестернизации. Для обоснования этого вытаскивается наивно-натуралистический прием эпохи Просвещения: отождествление буржуазного человека с «естественным» человеком.
Между тем новейшая культурологическая мысль давно уже проделала гигантскую работу по выявлению культурно-цивилизационных предпосылок современного западного общества и пришла к выводу, противоположному просвещенческому натурализму: об уникальности феномена Запада, порожденного сочетанием редко встречающихся условий и факторов, носящих «не долгосрочный, а краткосрочный характер, т. е. являющимися конъюнктурными в броделевском смысле этого термина…» [2].
Не случайно в 70-х годах, после поражения США во Вьетнаме, доминировала тема «одиночества Запада в мире», хрупкости западной цивилизации, конструктивная сложность и уникальность которой противостоит «безыскусности» окружающего мира. Но победа Запада в «холодной войне» способствовала крайнему упрощению его стратегического мышления, возрождению самодовольного просвещенческого мифа.
Современная либеральная апологетика в чем-то напоминает коммунистическую: она тоже твердит «о полной и окончательной» победе Запада в мире, о «небывалых достижениях и решающих преимуществах». Между тем непредубежденный взгляд показывает, что целиком совершенных обществ на Земле не было и, вероятно, никогда не будет – проекты достижения земного рая неизменно обнаруживали эффект бумеранга, заставляя народы трезветь и восстанавливать способность к самокритике. Есть несомненные преимущества западной цивилизации в целом ряде областей человеческого бытия, но есть и изъяны, способные стать трагическими, если мы вовремя не обратим на них внимание и не предложим альтернативу. Но чтобы альтернативы сохранились в распоряжении человечества, не надо искоренять его культурно-цивилизационное многообразие, не надо искать полных и окончательных» побед одной цивилизации над всеми другими.
Здесь и обнаруживается скрытый историко-антропологический смысл «биполушарного» строения человечества как социокультурной системы, разделенной на Восток и Запад. С глубокой древности сложилось специфическое разделение труда, при котором Запад выступал поставщиком инновационных технологий (в том числе и социальных), а Восток – духовных инициатив надэмпирического, неутилитарного характера. Разве может быть случайностью тот факт, что все великие мировые религии зародились не на Западе, а на Востоке? Различие Запада и Востока, возможно, имеет для человечества то же значение, что и различие левого и правого полушарий человеческого мозга. Вестернизировать мир, сделать его однополярным – то же самое, что сделать наш мозг однополушарным, лишенным его правой, образно-интуитивной структуры. Совсем не случайно над современной западной цивилизацией нависло проклятие «одномерного» человека, утрачивающего надэмпирическое, духовное измерение. Понижение статуса Востока в мире и ослабление исходящих от него импульсов грозит вселенским торжеством одномерного массового общества.
Мировая история цивилизаций насчитывает несколько тысяч лет. И ей неизменно сопутствует указанная «биполушарность». Как пишет К. Ясперс, «в различных модификациях изначальная полярность (Востока и Запада – А.П.) сохраняла свою жизненность на протяжении веков… Греки и персы, деление Римской империи на Западную и Восточную, западное и восточное христианство, западный мир и ислам, Европа и Азия – таковы последовательно сменяющие друг друга образы этого противоречия…» [3].
Не случайно нынешнее чрезмерное усиление Запада в ущерб Востоку сопровождается примитивизацией мышления самого Запада, в частности, стратегического, геополитического мышления. Поэтому-то во всей мировой истории действует некий механизм западно-восточного цикла: фаза западного наступления рано или поздно истощается и сменяется инверсионной фазой восточного вызова, и наоборот. Механизм такого цикла, вероятно, имеет антиэнтропийное значение, препятствует окончательному угасанию социокультурной динамики человечества.
Вопрос о природе и судьбах постиндустриальной цивилизации теснейшим образом связан с социокультурным и геополитическим статусом Востока в XXI веке. Если в постиндустриальном обществе будут затребованы такие факторы духовного порядка, которые выходят за рамки науки как «непосредственной производительной силы» и предназначены потрясти душу и совесть, пробудить почти атрофированные способности неутилитарного восприятия мира, то реабилитация «нерационального» Востока неизбежна.
Западу как никогда нужен диалог с Востоком. Старая формационная теория упрощала процесс исторического развития: она исходила из того, что у человечества есть одна-единственная эволюционная программа – та, что рождена на Западе, а восточной периферии, не укладывающейся в данную схему, предстояло перевоспитаться под влиянием цивилизаторской миссии Запада. Характерно, что сегодня из всех идеологий Нового времени только либерализм сохранил в чистом виде этот упрощенный взгляд на историю. Плюрализм культур он располагает не в пространстве – как равноценно сосуществующие реальности, – а во времени: все незападные культуры оцениваются как реликтовые, которым предстоит отмереть по мере восходящего развития человечества. На таком пути история очень упрощается и в некотором перспективном смысле обедняется: ее лишают спасительных альтернатив на тот случай, если авангард всего человечества все же ошибется и окажется банкротом.
Не меньше возражений вызывает сама интерпретация исторического развития, взятого в редукционистском техноэкономическом ключе. Получается, что США, история которых насчитывает чуть более 200 лет, – развитая страна-гегемон, а цивилизации Индии и Китая, насчитывающие несколько тысячелетий, олицетворяют отсталость. Такой тип суждения явно страдает одномерностью: выносит за скобки как раз наиболее человечески содержательное – духовную историю.
В целом можно предположить, что в мировой истории действует большой восточно-западный мегацикл. Первая формационная инициатива принадлежала Востоку, где зародились ранние цивилизации: шумерская, ассиро-вавилонская, египетская. Это была коллективистская фаза в развитии мировой истории: цивилизованность означала там примат общего над отдельным, долгосрочных коллективных целей – над краткосрочными бытовыми обретениями индивидуального тина. Развитие коллективистской фазы достигает пика с появлением всепожирающего молоха восточной государственности, своей непомерной тяжестью придавливающей все индивидуально-частные инициативы.
