Сергей Кара-Мурза - Потерянный разум
Так не получилось. Возможно, где-то есть уже приемлемая теория того, что мы наблюдаем вокруг себя, но я такой теории не встретил. Нет теории — нет и хорошей классификации. Лучше уж начать с самого начала, подобно тому как дают «незамкнутое» определение малоизученным и плохо понимаемым явлениям — через перечисление содержательных примеров этого явления в разных обстоятельствах. Чем больше примеров, тем лучше ухватывается суть, хотя еще и нет того знания, когда масса примеров могла бы быть заменена краткой формулировкой этой сути.
Вторая причина этого вынужденного «перехода качества в количество», точнее, другая грань первой причины, заключается в том, что и читатель находится далеко не в лучшем положении, чем автор. Это можно было заметить при обсуждении кусков книги. Люди, читающие подобные книги, в большинстве своем перестали мыслить классами. Окружающее рассыпалось в нашем сознании на мозаику уникальных фактов, явлений, личностей. Да и сами элементы мозаики изменяются, как в калейдоскопе. Был Горбачев всеобщим любимцем — через год от одного его вида всех с души воротит. Болтун, предатель и т.п. Что же вы раньше смотрели? Проходит немного времени — буквально то же самое случается с народным заступником Ельциным. Пьяница, мизантроп, обманщик. Да ведь он таким и был, как можно было этого не заметить!
Как при таком состоянии умов восстановить жесткие нормы рассуждений, говорить формулами, оперировать емкими понятиями вектора, класса, критерия оптимизации? Один из подходов — идти к этому постепенно, искать новую матрицу элементов и связей сознания наощупь. Прекрасно, если бы появился молодой гений, который мог бы сразу выложить такую матрицу, Но, боюсь, мы не доросли до того, чтобы такого гения заметить. Будем хотя бы готовить для него благоприятную почву. Точнее, будем нащупывать эту матрицу, перебирая и разглядывая элементы реальности (примеры).
Еще один довод в оправдание такого кропательства я вижу в том, что накатившая на нас напасть, вопреки ощущениям первых лет, оказалась вовсе не такой рыхлой и хаотической. Казалось, что это туман, в котором мы заблудились, как ёжик. Но это ближе к тому каменному шару в фильме «Репетиция оркестра», который проломил стену, влетел и повис в воздухе в зале, где настраивали свои инструменты музыканты, утратившие между собой нравственную связность. Шар был угрозой и предупреждением. Дирижер сказал музыкантам, что ответить на это они могут только тем, что будут безупречно играть — как оркестр.
То, что накатило на нас в форме тумана, уже осознано многими как угроза. Но еще не видно, что это — плотное тело и это предупреждение. Иными словами, угроза неумолимая. Ощупывая частицы этого тела, мощно и тупо ударившего по нашему сознанию, приходишь к выводу, что они тесно переплетены между собой, но слабо дифференцированы. Их трудно разделить на классы. Каждая частица своеобразна, но принадлежит одновременно ко многим классам. В таком положении каждый из примеров, взятых из разных кусочков реальности, что-то говорит о других ее кусочках, о целом. Так мы можем, даже не имея теории, убедиться в наличии этого целого и что-то сказать о его природе, подойдя «снизу» — перебирая множество содержательно разных примеров «вроде бы» одного класса, и в то же время поворачивая разными сторонами один и тот же пример, чтобы увидеть его как выражение «разных классов», средоточие общих свойств целого.
Мы переживаем момент плохо осознанного и плохо оформленного социального противостояния. Оно выражается и в политическом противостоянии (оформленном не намного лучше, чем социальное). В этих условиях почти любое высказывание по общественным проблемам имеет политическую направленность. Глупо пытаться имитировать нейтралитет. Но в этой книге мое политическое неприятие рыночной реформы не было важным мотивом для ее написания. И вовсе не политическими пристрастиями вызван тот факт, что подавляющее большинство отобранных для книги примеров поражения рационального сознания — это слова и дела идеологов и политиков, проводящих эту реформу, а также их приверженцев.
Причина такого перекоса прежде всего в том, что слова и открытые решения власти (и, шире, «реформаторов») у людей на слуху. Их знают и обсуждают, они отложились в множестве текстов, они имеют свои историю и последствия. На них и надо учиться, этот материал доступен людям и у всех вызывает интерес. Влияние оппозиции на судьбы людей пока что потенциально, а не злободневно, ее голос многим не слышен. Как учебный материал «для всех» рассуждения оппозиции не подходят, да и целостного «дискурса» у нее пока не сложилось — в отличие от реформаторов, которые вырастали на интеллигентских кухнях и в эмиграции начиная с 60-х годов.
Конечно, для самой оппозиции уже был бы очень полезен хладнокровный анализ произведенных в ее лоне текстов и утверждений, но полезен, скорее, для внутреннего употребления. С этой работой можно потерпеть — многому оппозиция может научиться и на примере рассуждений реформаторов, по своему типу ошибки для всех нас общие, независимо от политических позиций.
Надо, однако, мимоходом сказать, что в среде оппозиции в гораздо большей степени, нежели в элите реформаторов, сохранились здравый смысл, связность рассуждений, логика и умение применять меру. Причина известна — именно на платформе здравого смысла и собралась оппозиция, а вовсе не на основе уровня доходов или верности учению Маркса и Энгельса (хотя и такая когорта в рядах оппозиции есть). Оппозиция в гораздо меньшей степени, чем либеральная часть общества, поддалась влиянию евроцентризма с его мифами и рваной логикой, в гораздо большей степени следует традициям и духу русской культуры. Это — защитный пояс сознания. Наконец, в среде оппозиции, по сравнению с приверженцами рыночных реформ, гораздо больше тех, кто занимается физическим трудом и живет в постоянном контакте с людьми физического труда. Здесь сознание более устойчиво и более просвещенно.
В общем, нелогичные и неразумные рассуждения реформаторов, министров и даже президентов выставлены в книге на обозрение вовсе не для того, чтобы обвинить или уязвить этих людей и их приверженцев. Независимо от отношения лично к этим людям, их суждения и высказывания приведены как учебный материал, на котором надо поразмышлять всем нам. Помрачнение сознания — наша общая беда, в этом я совершенно уверен. Более того, после иссякания советских запасов эта беда все сильнее начнет наваливаться на тех, кто сегодня, как ему кажется, летит на гребне успеха. Анализ своих собственных рассуждений им был бы на пользу. Если учебные примеры сопровождены упреками или слишком уж язвительными комментариями, так это было неизбежно. Каждый такой пример, когда его отбираешь для книги, будит тяжелые воспоминания, порой открывает в памяти цепь событий, которые привели к тяжелейшим последствиям. Язвительность — жест вежливости, даже примирения. Настоящие комментарии остались за текстом.
Но не только как учебное пособие по витающей в воздухе дисциплине готовилась эта книга. Она виделась как подведение итога, черты под историческим периодом. В трудный момент сомнений и духовного кризиса наша интеллигенция оказалась несостоятельна. Она не выполнила своей обязанности — вводить поток массового сознания в рамки разумных умозаключений, она не дала людям примера спокойных рассуждений, применения ясных понятий и надежной меры. Напротив, она стала лидером регресса, отхода от рациональности. Это надо признать как общую беду всего народа. Признать — и подвести черту. Надо жить дальше! И вопрос нашей жизни или угасания в очень большой степени зависит от того, как быстро наша интеллигенция восстановит свои навыки и починит свои интеллектуальные инструменты. Как говорится, «другой интеллигенции у нас нет». Точнее, нет образованного слоя, который не нес бы в себе мироощущения интеллигенции, со всеми его прекрасными и темными сторонами.
На мой взгляд, важнейшая сегодня задача интеллигенции — выяснить, что же произошло с общественным сознанием за последние 30 лет и в каком направлении развивается это сознание на нынешнем этапе реформы. Найти слабое место нашей культуры и способ укрепить его. Мы имеем перед собой явление, для понимания которого надо будет в конце концов выйти на новый теоретический уровень обществознания. И все это нам придется делать, самим находясь не в лучшей интеллектуальной форме.
Пока что мы не имеем хорошей методологической базы, чтобы осмыслить нынешний регресс в общественном сознании. И нашему истмату, и либерализму был присущ унаследованный от XIX века прогрессизм — вера в то, что под влиянием противоречий жизнеспособные системы развиваются в направлении их улучшения. Это — один из предрассудков, за которым стоит именно идеализм, вера в существование какой-то высшей благой воли. Процессы регресса, ухудшения, деградации были просто исключены из рассмотрения, и о них мы имели очень слабое представление. И понятия, и теории для описания и предвидения таких процессов нам надо выстраивать самим, классики их нам не оставили.
