Марк Блиев - Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений
Подобные заявления южных осетин были достаточным «основанием» для организации против них карательных мер. Однако администрация Ермолова не решалась идти на противостояние с духовенством и, объясняя необходимость военной экспедиции против осетин, умалчивала об истинных мотивах карательных мер. Главным инициатором похода в Южную Осетию на этот раз был сам горийский окружной начальник Титов. Выдворенный из Южной Осетии, он стал сближаться с грузинскими князьями и, сотрудничая с ними, активно взялся за покорение осетин. Он прибег к обычной форме обвинений – «непокорности», «грабежах» осетин, о чем доносил в Тифлис. Управляющий гражданской частью в Грузии генерал И.А. Вельяминов согласился на отправку в Южную Осетию одной роты солдат. Не вполне разделявший решение о карательных мерах против осетин генерал Р.И. Ховен, исполнявший обязанности грузинского губернатора, требовал от окружного начальника Титова, чтобы он привлек осетинских старшин к «укрощению неспокойных людей». Однако горийский начальник, явно подогреваемый грузинскими князьями, настаивал на карательных мерах. Генерал еще раз подтвердил свое распоряжение о предоставлении Титову воинской команды. Губернатор дал свое согласие, но просил применять военную силу лишь «в необходимых случаях». Переписка по поводу карательной экспедиции заняла более полугода и свидетельствовала о том, что «воровство» и «грабежи», о которых писал 7окружной начальник, не так уж остро ставили вопрос о вооруженной экспедиции.
В середине января 1820 года Титов с командой, состоявшей из 100 человек, совершил экспедицию по Южной Осетии. Пожалуй, впервые он применил к осетинам, считавшим себя свободными, российские меры наказания – одиннадцать из них избил шпицрутенами, многих подверг арестам. Вскоре отряд Титова встретил вооруженное сопротивление и он, опасаясь разгрома, поспешил отступить в Гори. По мысли окружного начальника, оставшегося недовольным результатами своей экспедиции, в январе он не имел достаточных сил, чтобы решить задачи, стоявшие перед экспедицией. Титов думал пополнить свой отряд и вновь направиться в Южную Осетию. Завязалась новая переписка между окружным начальником и командованием в Тифлисе по поводу повторной карательной экспедиции. Было очевидно, что на этот раз Титов будет не одинок, с ним готовы были идти отряды грузинских князей с намерением подвергнуть Южную Осетию разбойному грабежу. Осень считалась самым подходящим временем для подобной экспедиции. В это время года в осетинских селах было заготовлено продовольствие на зимнее время, скот набирал вес, и на Кавказе начинался сезон вооруженных набегов. В них участвовали все, кто располагал воинской силой. Под предлогом «усмирения» горцев или же для «приведения к присяге» к вооруженным нападениям на мирных жителей подключалось главным образом среднее звено российского офицерства. Естественно, на подобный поход, называвшийся карательной экспедицией, разрешение необходимо было получить от командования в Тифлисе.
Горийский окружной начальник Титов просил на начало ноября 1820 года воинские силы для вооруженной экспедиции в Южную Осетию. Но грузинский губернатор генерал Ховен, не сомневавшийся в истинных целях Титова, со ссылкой на Ермолова не дал своего согласия, чтобы «отправиться в Осетию для наказания осетин». Тогда к главнокомандующему стали обращаться грузинские князья. Жалуясь на то, что осетинские села не платят им повинности и у крестьян образовались большие долги, они требовали карательных мер и просили разрешения на экспедицию в Южную Осетию.
Настойчивость князей и помещиков, на самом же деле титулованных насильников, возымела действие. Главнокомандующий мог отказать окружному начальнику, но не князьям, которым в российской политике отводилось слишком важное место. В официальных донесениях, исходивших от самого Титова, в феврале 1821 года во главе роты Херсонского гренадерского полка, в которую входило 200 военных, окружной начальник «прошел» по ущельям Меджудскому, Патрийскму и Мало-Лиахвскому: отобрал у жителей Южной Осетии имущество и скота ценой в 4000 рублей серебром, ячменя 1600 пудов; «арестовал много крестьян», «чтобы поселить в народах осетинских на будущее время более страха». Отчет Титова о его вооруженном марше по Южной Осетии был вполне «выдержан» в формате, в котором разрешались обычные, так называемые средние карательные экспедиции. В отчете он подчеркивал, что все, что изъял у крестьян, предназначает для «удовлетворения» жителей Горийского округа. Среди «трофеев», которыми хвалился Титов, было «много крестьян», их он предлагал распределить по российским полкам. Титов не указывал количество арестованных, очевидно, столь внушительное, что генерал Вельяминов считал невозможным их размещение в частях командования. Подобный тон отчета у окружного начальника имел особый смысл – им он прикрывал главные сведения об экспедиции и пытался обосновать продолжение карательных мер в Южной Осетии. Титов просил генерала Вельяминова дать ему разрешение направить вооруженный отряд также в другие ущелья Южной Осетии – Чривское, Чесельтское и по Большой Лиахве. Получив одобрение, он поспешил к Большой Лиахве, однако на этот раз его отряды встретили упорное сопротивление со стороны местного населения, выставившего войско численностью 1500 человек. Судя по упорным боям, происходившим за села на Большой Лиахве, отряд Титова состоял не из 200 солдат, как писал он в отчете, а более чем из тысячи человек. Позже стало ясно, что наряду с небольшим русским отрядом в Южной Осетии действовали грузинские войска, участие которых тщательно скрывалось. Духовные лица Бакрадзе и Церадзе подтверждали, что нападение соединенными силами российско-грузинских войск на Южную Осетию являлось настоящим «нашествием» и сопровождалось разрушением или же сожжением населенных пунктов, а там, где войска не успевали добиться этого, они занимались расхищением имущества. Митрополит Феофилакт доносил обер-прокурору Голицыну, а последний писал генералу Вельяминову о многочисленных жертвах, разрушениях и 21 расхищенном населенном пункте. Экзарх Грузии, в свою очередь, официально сделал запрос на имя генерала Ховена – «какими поступками новокрещенные осетины навлекли на себя столь жестокое наказание?» Такой вопрос был тем более уместен, что еще годом раньше (в июне 1820 года) осетины Южной Осетии обратились через митрополита Феофилакта с просьбой «чтобы определить чиновников для производства между ними суда и расправы». Тогда же они ставили вопрос, «чтобы желающим из них позволено было селиться на землях казенных по Карталинии и других местах»; стремление переселиться на казенные земли объяснялось желанием остаться независимыми от грузинских феодалов. Обращение самих осетин к российским властям об учреждении судопроизводства, других административных учреждений и относительно поселения на государственной земле явно подчеркивало, что население Южной Осетии осознает себя подданными России и не нуждается в «покорении» и «приведении в подданство». По оценке обер-прокурора Голицына, после «нашествия» российских и грузинских войск в Южную Осетию жители ее «находились» «в жалком положении, скорбят и ропщут». В переписке между князем Голицыным и генералом Вельяминовым хорошо прослеживается тщательное сокрытие со стороны командования участия в разорительной для южных осетин экспедиции грузинских князей Эристави. Это было важно, поскольку официальное разрешение участвовать в карательных мерах было дано Титову с привлечением всего 200 солдат. Генерал Вельяминов утверждал, что осетин, участвовавших в сопротивлении отряду Титова, было «несколько тысяч». Генерал-лейтенант И.А. Вельяминов относился к образованным и к честным офицерам. Его отличали прямота характера и стремление к разумным и взвешенным решениям. Оправдывая действия Титова в Южной Осетии и вслед за ним идя на ложь, он напоминал заложника, оказавшегося в непростой ситуации. Сложность ее заключалась в том, что во втором этапе экспедиции Титова, разрешенном Вельяминовым, особенно жестокими явились разрушения и расхищение имущества жителей. Такое было бы не под силу одной роте солдат, против которых действовало «несколько тысяч» осетин. Обер-прокурор Синода Голицын, которому давал объяснения генерал Вельяминов, как отмечалось, был близким другом Александра I, и ему приходилось заботиться не только о себе, но еще и о главнокомандующем – Ермолове, не до конца еще прижившемся на Кавказе. С ним, с Ермоловым, была своя собственная сложность. Разделив позицию Аракчеева в вопросе о грузинских князьях Эристави, участвовавших вместе с Титовым в разгроме Южной Осетии, Ермолов невольно становился в «оппозицию» к Голицыну, противнику возвращения Эристави владений в Осетии. Что же до фактической точности всего происшедшего в Южной Осетии, то даже духовные лица – от рядовых священников до экзарха Грузии, – доносившие о разбое карательной экспедиции, были сдержанны в описании всех событий. Разбой здесь сопровождался не только убийствами, арестами людей, но и насилием над женщинами; дикий разгул был так велик, что Титов позаботился даже о своем поваре, для которого он «отнял у осетина жену» и «отдал насильно». Генерал Вельяминов обещал князю Голицыну наказать Титова, но, естественно, этого не произошло. Масштабность карательных мер, предпринятых российско-грузинскими войсками, можно было представить по политической реакции, вызвавшей события весны 1821 года во всей Осетии. Не только представители российских властей, но даже духовные лица не допускались в осетинские села. Осетины, как на юге, так и на севере, отказывались от христианства, «позволявшего» насильникам убивать невинных людей. На требование владикавказского коменданта принять осетин в «российское подданство», из которого они вышли после экспедиции Титова, генерал Дельпоццо объяснял, что осетины требуют «письменных» гарантий в том, что их не будут более привлекать к принятию христианства. Но самой сложной проблемой для командования являлась подготовка в Осетии к антироссийскому вооруженному восстанию. Генерал Вельяминов, оправдывая «меры наказания» Титова, в своем обращении к «осетинским племенам» заверял население, чтобы оно не «опасалось подобной же участи и что российские войска не войдут более в жилище» осетин. Он также обещал «защиту и покровительство правительства» всем, кто будет выполнять требования властей. В обращении генерала, обещавшего наказать Титова, не было даже намека на сожаление о разоренных и сожженных селах.
