Жак Маритен - Человек и государство
Эта философия не создавала прочных оснований для прав человеческой личности, поскольку ничто не может быть основано на иллюзии; она компрометировала и обращала в ничто эти права, поскольку побуждала людей воспринимать их как божественные сами по себе и, следовательно, бесконечные, не подлежащие какому-либо объективному измерению, отрицающие всякие ограничения, налагаемые на требования я и предельным образом выражающие абсолютную независимость человеческого субъекта и так называемого абсолютного права — которое предположительно относится ко всему в человеческом субъекте в силу того лишь факта, что находится внутри его, — с тем чтобы распространить столь любимые кем-то возможности на все другие существа. Когда люди, освоившие все это, повсюду сталкивались с ограничениями, они приходили к убеждению в банкротстве прав человеческой личности. Некоторые восставали против прав личности с яростью поработителей, другие продолжали призывать к ним, будучи в глубине души отягощенными грузом скептицизма, который является одним из самых тревожных симптомов кризиса нашей цивилизации.
III. Естественное право
Не попытаться ли нам восстановить нашу веру в права человека на основе истинной философии? Эта истинная философия прав человека основана на идее естественного права, которая рассматривается в онтологической перспективе и передает через сущностные структуры и потребности сотворенной природы мудрость Творца.
Изначально идея естественного права является наследием греческой и христианской мысли. Эта идея восходит не только к Гроцию, который в действительности начал искажать ее, но до него — к Суаресу и Франсиско де Виториа и далее — к св. Фоме Аквинскому (он один постиг суть дела в целостном и последовательном учении, которое, к сожалению, было сформулировано посредством недостаточно четких терминов[108], так что его наиболее глубокие черты вскоре перестали замечать и принимать во внимание). Далее она восходит к трудам бл. Августина, Отцов Церкви и св. Павла (мы помним его слова: "Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон"[109]); и, наконец, к Цицерону и стоикам, к великим моралистам античности и ее великим поэтам, в частности Софоклу. Антигона, которая осознавала, что, преступая человеческий закон и неся за это кару, она подчиняется высшему повелению, неписаным и непреложным законам, является вечной героиней естественного права — поскольку, как она говорит, этот неписаный закон не был создан доброй волей вчерашнего или сегодняшнего дня: "Ведь не вчера был создан тот закон, — когда явился он, никто не знает"[110].
Первый (онтологический) элемент в естественном праве
Поскольку здесь нет времени, чтобы обсуждать лишенные смысла суждения (и без ссылок на Бертрана Рассела мы всегда можем найти очень разумных философов, отстаивающих их самым блестящим образом), то я исхожу из того, что существует человеческая природа и что эта человеческая природа одинакова у всех людей. Я также допускаю, что все мы согласны в том, что человек есть существо, наделенное разумом и посему действующее, осознавая то, что совершает, и, следовательно, способное определить для себя цели, к которым оно стремится. С другой стороны, человек, будучи подчинен природе, или онтологической структуре, являющейся средоточием постигаемой только разумом необходимости, имеет цели, которые с необходимостью соответствуют его сущностной конституции и которые одинаковы для всех — как, например, все фортепиано, как бы они ни отличались друг от друга по внешнему виду и в каком бы месте ни стояли, имеют своей целью порождение определенных гармонических звуков. Если же инструменты не могут производить такие звуки, то их необходимо настроить либо выбросить как негодные. Но поскольку человек наделен разумом и определяет собственные цели, то ему следует привести себя самого в соответствие с теми целями, которых с необходимостью требует его природа. Это означает, что именно благодаря человеческой природе существует определенный порядок или последовательность, которые человеческий разум способен открыть и в соответствии с которыми человеческая воля должна действовать, дабы привести себя в соответствие с сущностными и необходимыми целями человеческого бытия. Это и есть не что иное, как неписаный закон, или естественное право.
Использованный мною пример — преднамеренно грубый и провокационный — взят из сферы искусства. Однако разве сам Платон не использовал идею какого-либо произведения рук человеческих, будь то идея кровати или идея стола, чтобы пояснить свою теорию вечных идей (которую я не разделяю)? Я имею в виду, что у каждого сущего есть свой собственный естественный закон, равно как и его собственная сущность. Любой предмет, созданный людьми в процессе производства, имеет, подобно настроенному фортепиано, о котором я только что упоминал, собственный естественный закон, иначе говоря, нормальное состояние функционирования, адекватный способ, которым эта вещь вследствие своей специфической конструкции "должна" использоваться. Столкнувшись с каким-либо предположительно неизвестным устройством, будь то штопор, волчок, счетная машина или атомная бомба, дети или ученые в своем желании узнать, как им пользоваться, не будут сомневаться в существовании такого внутреннего видового закона.
Любой предмет, существующий в природе — растение, собака, лошадь- имеет свой собственный естественный закон, то есть нормальное состояние функционирования, подобающий способ, которым этот предмет вследствие его особенной структуры и особенных целей "должен" обретать полноту бытия в своем росте и поведении. Когда Вашингтон Карвер был ребенком и ухаживал за ослабевшими цветами в своем саду, то благодаря размышлениям и чувству сродства он составил себе некое смутное представление о законах их роста. У коннозаводчиков есть эмпирическое знание, полученное посредством разума и интуиции, о естественном законе лошадей, о том законе, с точки зрения которого поведение лошади делает ее хорошей или испорченной лошадью в табуне. Лошади не обладают свободой воли; их естественный закон есть ни что иное, как часть огромной структуры сущностных стремлений и правил, вовлеченных в движение космоса, и отдельная лошадь, которая терпит неудачу относительно этого "лошадиного" закона, лишь подчиняется всеобщему порядку природы, от которой зависят недостатки ее индивидуальной природы. Если бы лошади были свободны, то существовал бы моральный путь подчинения видовому естественному закону лошадей; однако эта лошадиная мораль — не более чем мечта, поскольку лошади не свободны.
Когда я говорил о том, что естественный закон всех существ, обитающих в природе, есть специфический способ, которым благодаря своей особенной природе и особенным целям эти существа должны достигать полноты бытия в своем поведении, слово "должны" имело лишь метафизическое значение (как мы говорим, например, что хороший или нормальный глаз "должен" быть в состоянии прочесть буквы на доске с данного расстояния). То же самое слово "должны" начинает обретать моральное значение, то есть содержать в себе моральное обязательство, как только мы переступаем порог царства свободных сил. Естественный закон для человека — это моральный закон, потому что человек подчиняется или не подчиняется ему свободно, а не с необходимостью и потому что поведение человека принадлежит к определенному высшему порядку, который несводим к общему порядку космоса и который стремится К конечной цели, высшей по отношению к общему благу космоса.
Итак, особое внимание я обращаю на первый основной элемент, который следует признать в естественном праве, а именно онтологический элемент; я имею в виду нормальное состояние функционирования, основанного на сущности этого существа — человека. Естественный закон вообще, как мы только что видели, является идеальной формой развития данного существа; его можно сравнить с алгебраическим уравнением, в соответствии с которым кривая изменяется в пространстве, однако в человеке эта кривая должна согласовываться с уравнением свободно. Тогда получается, что в своем онтологическом аспекте естественный закон есть идеальный порядок по отношению к человеческим действиям, водораздел между подобающим и неподобающим, должным и недолжным. Этот водораздел зависит от человеческой природы или сущности и от непреложной необходимости, заложенной в ней. Я не имею в виду, что закон, подходящий к любой возможной человеческой ситуации, заключен в человеческой природе, подобно тому, как Лейбниц полагал, что каждое событие в жизни Цезаря заранее содержалось в идее Цезаря. Человеческие ситуации являют собой нечто экзистенциальное. Ни они сами, ни соответствующие им законы не заключены в человеческой сущности. Я бы сказал, что они вопрошают об этой сущности. Какая-либо конкретная ситуация, например ситуация Каина и Авеля, подразумевает отношение к человеческой сущности, и возможное убийство одного другим несовместимо с общими целями и глубинной динамической структурой этой разумной сущности. Последняя отвергает убийство. Следовательно, запрет убийства основывается на сущности человека, или она требует этого запрета. Заповедь "Не убий" — это заповедь естественного права. Потому что первичная и наиболее общая цель человеческой природы есть сохранение бытия — бытия того сущего, которое является личностью и универсумом в себе, и потому что человек, поскольку он человек, имеет право на жизнь.
