Сергей Цыркун - Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов
Их это окрылило: они почувствовали, что могут делать что хотят. Тут же принимается решение ввести в состав Реввоенсовета Бубнова, Фрунзе, а также сталинских приятелей Ворошилова и Буденного, занявших места исключенных троцкистов Муралова, Розенгольца и Антонова-Овсеенко. Каменев на слова троцкиста Богуславского, своего бывшего заместителя по Моссовету, что история их рассудит, самодовольно ответил: «Запомните раз и навсегда: это будет зависеть от того, кто и как будет писать историю».[166]
Здесь уместно упомянуть, что Каменев среди большевиков слыл гуманистом, и Ленин ругал его за это, говоря, что товарища Каменева следовало бы называть товарищем Тюфяковым. Как показали дальнейшие события, Тюфяковым он становился, только когда речь заходила о собственной шкуре, по отношению же к остальным он любил проявлять, как тогда говорили, кремневую большевистскую твердость. Когда к нему в августе 1921 г. пришли просить за арестованного писателя-революционера Андрея Соболя, который до революции побывал, в отличие от Каменева, на царской каторге в Нерчинске, председатель Моссовета «небрежно спросил: — Какого Соболя? Который написал роман «Пыль»? — Да. — Плохой роман. Пусть посидит».[167] Хотя Соболя в итоге выпустили из-под стражи и он стал секретарем Правления Всероссийского союза писателей, но, несмотря на его неоднократные заявления о прекращении политической деятельности и лояльности к Советской власти, его травили как «упадочника», и в итоге он летом 1926 г. застрелился на Тверском бульваре, неподалеку от здания возглавляемого Каменевым Моссовета.
В сентябре 1919 г. к Каменеву обратилась группа московских ученых с ходатайством об освобождении профессора Александра Астрова, основателя и первого руководителя лаборатории гидравлики Московского Высшего технического училища, автора курса гидравлики, по которому учились несколько поколений студентов. Вся вина Астрова была в том, что его брат Николай до революции 3 месяца был главою Московской городской думы, а сам он поддерживал знакомство с Николаем Щепкиным, внуком известного драматического артиста: тот подозревался в антисоветских высказываниях, которые якобы допускал в своей квартире. Каменев обещал освободить профессора Астрова, «ибо у него ничего не найдено, и он не связывается ни с чем». После этого в ночь с 14 на 15 сентября Астрова расстреляли вместе с третьим братом Владимиром и племянником Борисом. Вот такой это был «товарищ Тюфяков»…
21 января, сразу по окончании партконференции, умер Ленин. Руки Зиновьева и «Тюфякова»-Каменева оказались окончательно развязаны. В те же дни они, пользуясь отсутствием Троцкого в Москве, собрали Пленум, на котором раскритиковали работу возглавляемого Троцким наркомата по военным и морским делам (Наркомвоенмора), создав специальную Военную комиссию для его проверки. В состав комиссии вошли Фрунзе, Уншлихт, Лашевич, Ворошилов. Туда же был включен и А. Андреев, член ЦК и Оргбюро, в недавнем прошлом троцкист, которого «тройка» перетянула на свою сторону. Что же касается упоминавшегося выше другого бывшего троцкиста, Бубнова, то он возглавил Политуправление Красной Армии с задачей произвести масштабную чистку среди комиссаров в Красной Армии, изгнав преобладавших в ней троцкистов.[168] Каменев сменил Ленина на посту Председателя Совета труда и обороны.
Председателем Совнаркома утвердили Алексея Рыкова — очень скромного, порядочного и, в общем, неглупого человека, единственным недостатком которого был тяжелый алкоголизм; «в то время, когда громадное большинство советских деятелей, не стесняясь пользоваться своим привилегированным положением, утопали и утопают в роскоши и обжорстве, Рыков, страдая многими болезнями, просто недоедал».[169] Его и поставили на ключевой пост главы советского правительства как самого безобидного из всех (друг другу члены «тройки» не доверяли),[170] да еще отчасти в пику покойному Ленину, который, вероятно, хотел видеть на этом посту Троцкого. При этом наиболее важные наркоматы — военный, путей сообщения, продовольствия, ВСНХ и другие — подчинили Каменеву как новому Председателю СТО, вследствие чего Рыков стал в значительной степени декоративной фигурой. Ни одного дня до революции нигде не работавший, весь посвятивший себя партийной деятельности, Рыков среди коммунистического руководства считался «старой партийной бородой», одним из тех ветеранов большевизма, кого Зиновьев как-то мимоходом назвал «полуинвалиды, выбывшие из строя».[171] Собственного политического лица он не имел, если не считать давнего случая, когда, неотесанным провинциалом впервые попав на партийный съезд в Лондоне, он встретил выступление Ленина свистом.[172] Его никто в партии долгое время не воспринимал всерьез. В первые дни после Октябрьской революции, когда положение большевиков являлось довольно шатким, Ленин все же не мог удержаться от смеха при виде Рыкова, который всюду появлялся с огромным наганом, объясняя, что хочет «хоть пяток мерзавцев пристрелить».[173]
Со временем Сталин, укрепив свои позиции, уберет Рыкова с поста Предсовнаркома на должность наркомсвязи, а Ягода на февральско-мартовском Пленуме 1937 г. бессовестно обвинит его в том, будто в наркомате связи Рыков нарочно задерживал отправление телеграмм, потому что якобы ненавидел Советскую власть.[174]
До Совнаркома Рыков возглавлял ВСНХ (Высший совет народного хозяйства), и теперь освободившуюся должность передали Дзержинскому. Формально это выглядело как вознаграждение за поддержку Зиновьева против Троцкого. Фактически же он был тем самым отвлечен от руководства ОГПУ. На него обрушилась целая лавина сугубо хозяйственных вопросов, и фактическим руководителем ОГПУ стал его первый заместитель Менжинский. Ягода еще на полшага приблизился к штурвалу управления тайной полицией. Теперь, когда Дзержинский поглощен хозяйственными делами, а Менжинский с его и без того слабым здоровьем должен заниматься всеми вопросами ОГПУ, Ягода, словно хищная рыба, начинает медленно всплывать из глубин политического небытия.
К началу февраля Военная комиссия подготовила доклад, из которого следовало, что состояние работы Наркомвоенмора неудовлетворительно, Красная Армия небоеспособна, а виновен в этом заместитель Троцкого Э. Склянский. Врач с университетским образованием, он оказался в составе Реввоенсовета по протекции Свердлова, но благодаря своей распорядительности в дальнейшем стал очень близок к Троцкому, вследствие чего его ненавидел Зиновьев (по свидетельству Бажанова, он называл его «местечковым экстерном, который воображает себя великим полководцем»).[175] При Троцком Склянский чувствовал себя вполне уверенно; он имел три семьи и для своего удобства предоставил им «в разных этажах «Метрополя» три роскошных апартамента».[176] Теперь из него сделали, что называется, козла отпущения. Хотя он с цифрами и фактами в руках опроверг практически все возводимые на него обвинения, из выступлений членов ЦК стало ясно, что истина и справедливость предъявленных обвинений здесь никого не интересуют, в действительности обсуждение направлено против Троцкого и его сторонников в целом, а в данном случае — на устранение Склянского, и выслушивать его никто не собирается. Прямо высказал эту мысль, к примеру, Залуцкий: «Тов. Бубнову и каждому начальнику ПУРа придется поставить вопрос о том, чтобы они не кокетничали ни с какой оппозицией. Ваша задача работать в Красной Армии и вести твердо линию большинства ЦК…» Тем более никто не собирался принимать во внимание, что Склянский всего несколько месяцев назад был награжден орденом Красного Знамени: это не помешало обвинить его в полном «разложении» Красной Армии.
11 марта Склянского сняли со всех постов, вывели из состава Совета труда и обороны и затем назначили его управляющим трестом «Моссукно». Вместо Склянского первым заместителем Троцкого становится М. Фрунзе.
Теперь с опасениями по поводу диктатуры Троцкого покончено. Формально Троцкий еще оставался членом Политбюро, наркомвоенмором и председателем Реввоенсовета. Но фактически он везде в изоляции (только в ЦК у него пока остается небольшая группа сторонников вроде Пятакова). Первым лицом в СССР стал Зиновьев. Член ЦК с 1907 г., он считался старым революционером, хотя в действительности из трусости ни в одной из трех русских революций не участвовал. Он был человек крайне слабохарактерный, выделявшийся даже на фоне остальных большевиков чудовищным малодушием и жестокостью, однако с большими амбициями. Троцкий характеризовал его так: «Центром растерянности был Зиновьев. Свердлов говорил мне: «Зиновьев — это паника». А Свердлов знал людей. И действительно: в благоприятные периоды, когда, по выражению Ленина, «нечего было бояться», Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле, и вздыхал. Начиная с семнадцатого года, я мог убедиться, что средних настроений Зиновьев не знал: либо седьмое небо, либо диван». Поэтесса Зинаида Гиппиус 18 августа 1919 г. написала о нем в своем дневнике: «Человек он жирный, белотелый, курчавый. На фотографиях, в газете, выходит необыкновенно похожим на пышную старую тетку. Зимой и летом он без шапки. Когда едет в своем автомобиле, — открытом, — то возвышается на коленях у двух красноармейцев. Это его личная охрана. Он без нее — никуда, он трус первой руки. Впрочем, они все трусы. Троцкий держится за семью замками, а когда идет, то охранники его буквально теснят в кольце, давят кольцом».[177] Наконец, Бажанов описывает поведение «тройки» на заседаниях Политбюро того времени: «Каменев не только хорошо ведет заседания, он поддерживает живой тон, часто острит; кажется, этот тон идет еще со времен Ленина. Зиновьев полулежит в своем кресле, часто запускает руку в шевелюру сомнительной чистоты, вид у него скучающий и не очень довольный. Сталин курит трубку, часто подымается и ходит вдоль стола, останавливаясь перед ораторами. Говорит мало».[178] Зиновьев уже мнил себя вождем мирового пролетариата. Его родной город Елизаветград назван его именем, старый лозунг «Да здравствуют вожди революции Ленин и Троцкий» сменен многоголосыми славословиями по адресу Зиновьева и Каменева…
