Николай Добрюха - Как убивали Сталина

Харичкина-Артемьева А. А., — отец которой до революции и после имел постоянный наёмный труд и занимался скупкой и перепродажей скота, — вдруг превратилась в няню, т. е. стала обслуживать больных по малой и большой нужде;

Борщёва С. В. — дворянка и жена бывшего белого подполковника тоже устроилась медсестрой, да не куда-нибудь, а в Кремль. Туда же определились медсёстрами (и надо думать — также неслучайно!) дочь бывших торговцев и ростовщиков Бердичевская Ц. И., дочь бывшего белого генерала Осипова И. К. и дочь бывшего белого полковника и помещика Русанова К. М.… Всё бы ничего, если бы в обязанности медсестёр не входило помимо выдачи выписанных врачами лекарств ещё и проведение серьёзных лечебных процедур, в результате которых и от рук настоящих специалистов случаются тяжёлые осложнения и даже летальные исходы.

Конечно, странно смотрелась в качестве «кремлёвской няни» лишённая избирательных прав бывшая домовладелица Ларионова М. С.

Не могли не вызвать подозрение и: бывший дьячок Щелкунов Я. Д. в роли печника; бывший торговец Прокофьев С. В. в роли больничного слесаря; бывший кулак Разбоев П. А. в роли кремлёвского сторожа; а также Константинов М. К. в роли санитара (его дядя имел сапожное производство с наёмной рабсилой 200 чел., а сам он настолько основательно занимался торговлей, что был лишён избирательных прав); и уж тем более настораживала подавальщица в главной столовой страны Ермилова А. Г. (её отец имел угольное производство и наёмную рабочую силу в 15–20 человек).

А мало ли как и чем мыла медицинские принадлежности и разную посуду судомойка Бухарева А. И. (её отец и муж, бывшие торговцы, лишились многого, в том числе и позволявшего жить безбедно трактира)?!

Не меньше вопросов было и к сестре бывшего биржевого маклера — ст. лаборантке Штиглус Г. С.; к дочери бывшей торговки и трактирщицы — приёмщице анализов Карасёвой М. И.; к сыну биржевика, владельца заезжего дома и двора, скупщика серебра — провизору Гольдентулу Д. М.; и, конечно, к бывшей домовладелице — диетсестре Троицкой В. Г.; к сыну держателя хозяйства с наёмным трудом — повару Пономарёву А. Н. и к Логуновой В. Г. — жене бывшего крупного торговца, согласившейся почему-то на должность простой рабочей в кремлёвской больнице…

Как все эти (случайные в медицине) люди могли сюда попасть? Вероятнее всего — через знакомых врачей и ведущих специалистов. А уж среди них тех, кто основательно пострадал от революции, и искать не надо! И здесь, конечно, среди первых стоит назвать:

1) профессора И. А. Кассирского — выходца из семьи крупного торговца и домовладельца, он был в рядах Колчака, в других формированиях Белой гвардии, командовал полевым отрядом, брата его после разгрома Колчака расстреляли, а сестра стала участницей контрреволюционной группы молодёжи (Примечание. Сын профессора Кассирского Генрих Иосифович сказал мне, что отец никогда не говорил ему, что работал врачом в Кремле, да и насчет службы отца у Колчака и в других формированиях Белой гвардии он слышит впервые. Факты это или парадоксы времени? Не знаю! Перепроверить же публикуемые здесь данные об отце сын категорически отказался… — НАД.);

2) врача А. А. Низковского — до революции тесно связанного с крупными капиталистами (работал у них домашним врачом), мечтавшего об интервенции, которая «свалит Соввласть», и являвшегося крайне оголтелым антисемитом, потому что большинство комиссаров были евреи;

3) инженера Л. C. Дедовского — наследника крупных помещиков и активного организатора провалившегося рудневского восстания против Советской власти;

4) зубного врача B. C. Юделовича — стремившегося уехать из СССР в целях невозвращения и одновременно преклонявшегося перед Гитлером, способным, по его мнению, освободить Россию от большевиков, для чего поддерживал «подозрительные по шпионажу связи с лицами из инопосольств»;

5) фармацевта Д. А. Берестецкого — сидевшего в тюрьме за укрывательство и хранение похищенных ценностей и денег;

6) врача И. Ф. Горбачёва — потомственного дворянина, один брат его служил в Белой армии и расстреливал рабочих, другой — принимал участие в выдаче большевиков белым;

7) зав. финчастью Санупра С. Б. Кузнецова — контрреволюционно настроенного зятя князя Оболенского;

8) врача В. А. Кирасирова (по агентурным данным — настоящая фамилия Трегуб) — до революции работал в госпитале принца Ольденбургского, муж его сестры Мосятин — белый офицер, бывший владелец домов и торговых предприятий;

9) врача Л. B. Бехмана — его отец имел никелировочную фабрику с рабочей силой в 100 человек, а брат — белый полковник;

10) швейцара — бывшую домовладелицу А. И. Мицкевич;

11) машинистку лаборатории А. И. Иваницкую — дочь лишённого избирательных прав бывшего домовладельца;

12) машинистку Т. И. Розенберг — в прошлом дочь крупного помещика;

13) фельдшерицу Р. Я. Ямпольскую — наследницу крупных фабрикантов…

Можно было бы перечислить весь список, но, пожалуй, достаточно и этого, чтобы представить ту отрицательную энергию, которая скопилась в этих отчаявшихся людях против новой власти, сломавшей им всю жизнь. Конечно, то, что этот «медицинский антибольшевистский фронт» пытался предпринять, иначе, как террористическими формами, не назовёшь, а террор, как известно, может лишь осложнить положение, но никак не разрешить его. Более того — способен усугубить его не в пользу начавшей и опирающейся на террор стороны. Так это и было! На 2-й «белый террор» большевики ответили новым, ещё более страшным и беспощадным, «красным террором», который вошёл в историю как «волна репрессий 37-го года».

Нельзя, разумеется, считать доказанными медицинскими убийствами смерти, скажем, Крупской или Горького, бросившего грозный клич: «Если враг не сдаётся — его уничтожают!» Но вместе с тем нельзя не видеть и того, что действия, организованные «медицинским антибольшевистским фронтом», действительно имели место, действительно имели отдельные успешные результаты и действительно имели смысл, который можно квалифицировать как знак хоть в какой-то мере свершившейся классовой мести людей обречённых революцией 1917 года на уничтожение!

Глава 5

Маятник Горького

С февраля по октябрь 1917 года две русские революции перевернули мир. Буревестником, Пророком, а потом вдруг Критиком этих революций был Горький. В нём, как в адовом котле, смешались голоса и отголоски тех дней, отзвук которых до сих пор бурлит непримиримыми идеями и кровью. В нём до последнего часа жили и не могли найти общий язык Уж и Сокол, вобравшие в себя все «за» и «против» уходящего Старого и наступающего Нового мира.

Жизнь — как маятник: туда — сюда… И обратно!

Жизнь порою страшно похожа на маятник, жизнь Горького — особенно. Случайно попавшиеся мне в архивах разноликие откровения и наблюдения его жизни — очень отрывочны. Но это только обостряет восприятие не связанных между собой архивных документов и даёт возможность подумать над тем, над чем обычно, вспоминая Горького и Революцию, не думают.

Между тем в этих архивах скрыты такие факты, которые невообразимо отразились на всей его жизни и во всём, что он написал. А значит — отразились и на нас. Если представить их в виде цепи событий, то звенья её можно было бы назвать так: заражение чахоткой и «заражение» марксизмом, которые время от времени угасают и даже сходят на нет, но потом вспыхивают вдруг с новой силой. И так — без конца, словно и то, и другое — в крови человека! Впрочем, вряд ли можно сравнивать марксизм с болезнью…

Чего только не приходится переживать русскому писателю, если, конечно, есть у него совесть. Совесть же, как известно, не даёт покоя до гробовой доски! Поэтому жизнь Горького особенно похожа на маятник…

Как в последние десятилетия XX века молодёжь почти повально «ударилась в рок-музыку», так в конце века XIX многие молодые люди больших городов, особенно студенты, «с головою ушли в марксизм». Это было необъяснимое наваждение, когда юноши и девушки даже из очень богатых семей поклонялись культу Маркса. В заброшенных домах на убогих окраинах устраивались полуночные тайные чтения запрещённых книг. В них как новое откровение при свечах утверждалась мысль, что Призрак Коммунизма уже бродит по Европе…

Не был в стороне от того, таинственно витавшего в воздухе времени, романтического марксизма и испытавший на собственном опыте, что такое жизнь, юный Алексей Пешков, которому в недалёком будущем суждено было заявить себя автором произведений, наводящих на правительство ужас. «Песня о Соколе» (1895), «Песня о Буревестнике» (1901), пьеса «На дне» (1902) и в высшей мере революционная книга «Мать» (1906–07) принесли ему всемирную славу и имя — «великий пролетарский писатель Максим Горький».