Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс
И это неудивительно. К 1960-м гг. рабочие уже не находились в нужде и надежно защищались трудовыми законами от случайной потери работы. Профсоюзы в ряде стран стали мощной силой, которая лоббировала свои интересы на самом высшем уровне. Проблемы безработицы после войны не было, – наоборот, ощущалась острая нехватка рабочих рук. К тому же появилась реальная альтернатива социализму – социально ориентированная рыночная экономика, к которой впервые перешли в Германии, но те или иные ее элементы есть во многих европейских странах. Она стала основой социально-экономической программы христианско-демократических партий, но была поддержана и социал-демократами. В рамках этой модели сохраняется свободная рыночная экономика, но в то же время провозглашается социальное сотрудничество между классами (солидаризм), в рамках которого достигаются взаимовыгодные соглашения по условиям труда, зарплате и т. д. В этих условиях был достигнут устойчивый рост уровня жизни, а классовые противоречия, о которых так много писали Маркс, Энгельс и Ленин, просто перестали существовать (если вообще когда-либо существовали).
Рост уровня жизни оказался беспрецедентным – никогда прежде в Европе люди не жили в такой безопасности и комфорте, как после Второй мировой войны. Однако дети среднего класса, выросшие в условия такого комфорта, не знавшие нужды, стали остро реагировать на внешние явления, вроде войны во Вьетнаме, и на положение меньшинств. Что характерно, обилие благ в их странах стало не признаком правильного курса их государства и элит, а признаком деградации и «общества потребления» – именно с поджога супермаркетов как символов «потребительства» началась «городская герилья» левых террористов в 1968 г. Эти убеждения им активно внушала и внушает левая профессура в университетах, опирающаяся на ту самую ревизию марксизма, о которой мы ранее говорили.
Доля профессоров с социалистическими убеждениями в высшем образовании сильно увеличивалась все десятилетия после Второй мировой войны. При этом опросами учитывалось то, что основой политической идентификации стали не экономические, а культурные вопросы, что соответствует переменам в левом движении на протяжении всего XX в., совершивших ревизию марксизма. В США к 1990 г. доля левых профессоров составляла 42 % (остальные умеренные или консерваторы). К 2014 г. левая профессура стала доминирующей, с долей в 60 % [444]. В европейских странах ситуация не лучше. Складывается опасная ситуация, когда в университетах, где в идеале должна быть обитель для дискуссий и свободного обсуждения любых тем, на деле открытость и культура дебатов становятся невозможными. Так, в 2017 г., как писало издание Daily Mail, «Институт Адама Смита заявил, что с 1960-х годов в высшем образовании (Великобритании. – А. С.) наблюдается усиление “перекоса” в сторону левых, что привело к “однородному” академическому сообществу. Аналитический центр свободного рынка заявил, что только 12 % лекторов и исследователей являются консерваторами, что вызывает опасения, что те, кто придерживается определенных взглядов, могут подвергнуться дискриминации. В отчете говорится, что разные пропорции отличаются от населения в целом, половина которого, как правило, голосует за правые партии. Отчет показывает, что ученые сейчас более левые, чем они были в 1960-х. В документе говорится, что это не тот случай, когда умные люди с большей вероятностью будут левыми, поскольку верхние пять процентов населения, как правило, разделяются по тем же политическим линиям, что и широкая общественность. В докладе предупреждается, что без большего идеологического разнообразия в академических кругах отказ от леволиберальных ценностей будет все больше приравниваться к отрицанию объективных фактов. Это также может вызвать “реакцию правых”, когда правые правительства будут отбирать финансирование у университетов, которые они считают идеологическими противниками, а не аполитичными учеными, предупредил аналитический центр. В отчете говорится, что эта тенденция может привести к ограничению свободы слова в университетском городке, предвзятым исследованиям и искаженному обучению» [440].
Во Франции в начале 2021 г. разразился целый скандал после того, как министр образования Фредерик Видаль заказала исследование по теме т. н. «исламо-левизны» во французских университетах. Перед учеными была поставлена задача выяснить, не приводят ли левые и происламские взгляды в университетах к ограничению научных исследований. Ведущие СМИ Франции разделились во мнении, но все они в одинаковой степени очень показательны и характеризуют дух нашей эпохи и реальное влияние нового социализма в среде интеллектуальной элиты (в основном гуманитарного направления), чего так желал Антонио Грамши сто лет назад. Газета L’Opinion писала, что «в таких областях, как гендерные исследования, изучение колониализма и патриархальных обществ, Франции не мешало бы посоревноваться с американскими вузами». Правое издание Le Figaro оценило ситуацию иначе: «…угрозой для академической свободы – а вслед за ней и свободы слова – является не бедная Фредерик Видаль, а приверженцы доктрины, чья задача – борьба с цивилизацией, которая в их глазах априори виновна во всех возможных бедах. Леваки-исламисты – лишь один из аспектов этой высоколобой глупости. И тут кроется большая опасность: падение образовательного уровня и стирание культуры, которые, по меткому замечанию Алана Блума, ведут к появлению “обезоруженных душ”». Газета Le Monde попыталась выступить с нейтральных позиций, заявив, что «в университетской вселенной однозначно наличествует проблема, но это не столько “исламо-левизна”, сколько всеобщее скатывание преподавания и науки в активизм. В стране существует подозрительный переизбыток статей, курсов, семинаров и коллоквиумов, которые являются не чем иным, как упакованным в псевдонауку активизмом, берущим свое начало в сумбурных теориях (“государственный расизм”) и громких неологизмах (“быть белым”)… Вузовская вселенная должна как можно скорее вернуться к своей основной задаче, а именно: генерированию и популяризации фундаментальных и верифицированных знаний, а не политических убеждений, – даже если в основе последних лежат наилучшие побуждения» [95]. Конференция президентов университетов (CPU), которая представляет руководителей государственных вузов Франции, резко ответила Видаль, показав свою сплоченность и дав еще больше сомнений в идеологической нейтральности университетской среды. Они заявили, что никакой «исламо-левизны» не существует и потребовали срочных разъяснений касательно идеологической основы исследования, заказанного министром [425].
Ситуация со свободой мнений в университетах, которые с 1960-х гг. по настоящее время все более «левели», действительно становится хуже. Это доказывают опросы и исследования. Возьмем в пример США. В 2018 г. программа Бакли в Йельском университете провела опрос среди 800 студентов по всей стране и выяснила, что 54 % респондентов испытывают страх перед своими сверстниками в кампусе. 62 % студентов с консервативными убеждениями чаще чувствовали, что их заставляли «замолчать», и только 53 % студентов умеренных и левых взглядов сообщили о той же проблеме [414]. Опрос более 4400 студентов по проблеме самовыражения, проведенный в 2019 г. фондом Knight Foundation, показал, что 68 % студентов чувствовали себя подавленными из-за климата, царившего в их университетском городке [449]. Крупнейший в истории опрос студентов от фонда Fire, посвященный свободе слова в университетах, содержащий мнение 20 тыс.
