Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс
1968. новый социализм
1968 год был во всех отношениях вехой в истории социализма. Во-первых, с него начинается террористическая активность социалистических боевиков в послевоенной Европе, о чем мы уже говорили в предыдущей главе. Именно в этом году, 2 апреля, Андреас Баадер, Гудрун Энслинн, Хорст Зёнляйн и Торвальд Пролль организовали поджоги нескольких супермаркетов в немецком городе Франкфурте-на-Майне как «символов потребления» и в знак протеста против войны во Вьетнаме. Через неделю неонацистский боевик совершил покушение на популярного среди студентов западногерманского социалиста Руди Дучке. Это стало началом радикализации студентов-социалистов и перехода некоторых из наиболее радикальных таких социалистов к «городской герилье». Во-вторых, в 1968 г. произошла Пражская весна, которая стала причиной серьезного раскола в коммунистическом лагере и появлению в Европе «еврокоммунизма». В-третьих, в этом году по всей Европе прошли протесты радикально настроенной левой молодежи. Наиболее многочисленный, известный и серьезный по последствиям – это «Красный май» во Франции, когда протесты леворадикальных студентов привели к 10-миллионной забастовке и падению президентства Шарля де Голля. Эти протесты стали, не побоюсь этого слова, годом открытия социализма нового типа, обращенного не столько к экономическим проблемам «капитализма», сколько к проблеме меньшинств, экологии, женщин и др., угнетаемых «капитализмом» в равной степени. Иными словами, социализм индустриальной эпохи уступил место социализму постиндустриальной эпохи.
Еврокоммунизм был вдохновлен Пражской весной и страхом за дальнейшее будущее коммунистических партий в условиях многопартийного парламента. Итальянские и испанские коммунисты боялись, что дискредитация коммунистической идеи Советским Союзом окажет влияние на их шансы победить на выборах, поэтому летом 1975 г. лидеры итальянской и испанской компартий Энрико Берлингуэр и Сантьяго Каррильо учредили новое движение с соответствующим названием, позднее получившее поддержку от компартии Франции и ее лидера Жоржа Марше. В совместном заявлении двух партий говорилось, что «в новых условиях, возникших в результате позитивных перемен, связанных с разрядкой международной напряженности, настало время для поиска новых путей к налаживанию более тесного сотрудничества всех демократических сил для проведения политики демократического и социалистического обновления общества и извлечения положительных результатов из кризиса, переживаемого европейскими капиталистическими странами… в наших странах социализм может укрепиться только на основе развития демократии и полного использования предоставляемых ею возможностей», «не должно быть никакой официальной идеологии, но должны присутствовать конкуренция политических партий, независимые профсоюзы, религиозные и иные свободы… Итальянская и испанская коммунистические партии, вырабатывающие собственную внутреннюю и международную политику совершенно самостоятельно и независимо, полностью сознают свою национальную и общеевропейскую ответственность. На основе этого общего понимания они намерены в будущем развивать свои братские отношения на основе широкой и прочной дружбы» [36, с. 645]. В программы партий также были внесены изменения – например, испанская компартия более не называла себя ленинской. Впрочем, такой крутой идеологический поворот не помог повторить успех социал-демократов – еврокоммунистические партии не смогли добиться сколько-либо заметного успеха в борьбе за голоса избирателей.
Все самое интересное в истории послевоенного социализма происходило вне сферы идеологического влияния идеологически увядающего СССР и вне жизнедеятельности старых европейских компартий. Этому есть объективная причина.
Центральная проблема социализма – это существование в мире неравенства, основанного на угнетении, и борьба человека с природой в борьбе за выживание. Обе эти вещи связаны между собой, так как последняя формирует социально-экономические отношения, в которых угнетение – а значит, и неравенство – воспроизводится. Развитие техники, а затем и социологии как знания об обществе и причинах его несовершенства могло бы остановить это воспроизводство, выйти из замкнутого круга и в итоге стать независимым от внешних условий как социального, так и экономического характера, которые не давали человеку жить по-настоящему свободно. Отсюда следует, что особая привязанность социалистов к пролетариям не могла быть долгой и была обусловлена конкретным историческим периодом, в котором они находились в угнетенном состоянии. Следовательно, на этом этапе именно пролетарии могли стать движущей силой социальной революции. Кроме того, научные социалисты считали, что капитализм как наиболее передовая на тот момент формация и порождает наиболее передовой класс пролетариев, получающих на заводах и фабриках необходимый для перехода к социализму опыт производства и кооперации.
Во второй половине XX в. все более становилось понятно, что рабочие превращаются в синих воротничков, а по своему поведению ничем не отличаются от буржуазии – они также ходили со своими семьями в церковь по воскресеньям и предпочитали копить деньги, чтобы обеспечить членам своей семьи лучшее будущее. Вся их «левизна» ограничивалась желанием сохранять свои социальные гарантии и защищать рабочее место от конкуренции. Но свергать работодателя и управлять предприятиями самостоятельно рабочие не хотели. И тем более им оказалась чужда идея отменить частную собственность, обобществить средства производства, уничтожить религию и отказаться от семьи. Пролетарии попросту перестали существовать в постиндустриальном мире. Если попытаться обозначить, кто же пришел им на смену, то лучше обратиться к классификации британского социолога Гая Стэндинга, который составил такую картину (не считая мировую элиту): салариат (работники крупных корпораций, государственных предприятий, чиновники – все они имеют хорошие социальные гарантии и зарплаты, в целом надежно устроены в «системе»); далее идут “profitians” – профессионалы, квалифицированные специалисты, которые не заинтересованы в долгосрочной полной занятости на одном предприятии, поэтому они успешно продают свои навыки и знания на рынке самостоятельно; далее «старый рабочий класс», или те самые пролетарии, но имеющие защиту от произвола работодателя благодаря трудовому кодексу, социальным гарантиям и т. п.; и, наконец, прекариат и безработные [352, с. 21] – люди, не имеющие никаких или почти никаких социальных гарантий, квалификации и определенности на будущее, занятые в сфере услуг работой, не требующей особой квалификации, а также мигранты.
Европейские социал-демократы остались верны старому рабочему классу и салариату, но фактически перестали быть
