Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №22 от 31.05.2011

Галина Михайловна СЕРЁГИНА, ветеран труда:

– Как можно не грустить о времени, в котором твоя жизнь была интересной, насыщенной, полезной для окружающих! В советские годы не было безудержного роста цен на продукты и промышленные товары, за услуги ЖКХ мы платили копейки. И при этом качество и товаров, и услуг было ничуть не хуже, а во многих случаях и лучше, чем сегодня. В то время огромную силу представляла общественность. Мне довелось 35 лет работать на общественных началах председателем товарищеского суда, председателем Совета товарищеских судов, народным заседателем, общественным обвинителем в горпрокуратуре в делах по лишению родительских прав, председателем районного общества потребителей. Приятно было осознавать, что ты приносишь реальную пользу людям, помогаешь разрешить их проблемы, уберечь детей от улицы. Многие в те годы считали своим долгом участвовать в жизни государства, смотрели в будущее с оптимизмом. Сегодня настроение у людей другое…

«Видновские вести», 15 марта 2011 г.

ЗАМЕТКИ С ВЫСТАВКИ

Когда Хрущёв с Никсоном ходили в Москве по выставке достижений США, было очень хорошо видно, что США сделали упор на всякие шмотки и пропаганду. Ничем существенным, никакими большими достижениями они не могли похвастаться.

Дошло до того, что Никсон объявил величайшим достижением цветное телевидение. При этом, когда цветной телевизор попытались показать (а он всего лишь передавал картинку с камеры, установленной внутри “фермерского домика”), - телевизор не работал.

Затем Никсон показывал встроенную в тумбочку стиральную машину, и прочую подобную дребедень. В конце концов даже Хрущёву это надоело, и он сказал:

«А у вас нет машины, которая бы клала еду в рот и проталкивала её дальше? Вы показываете нам много интересных вещей, но они не необходимы для жизни. От них нет пользы. Это все лишь штучки».

Затем Хрущёв отметил, что “дом фермера”, который показывают американцы, сделан очень хлипко и рассчитан всего на 20 лет.

Никсон, хотя и сказал, что дом может простоять и дольше, но согласился с его хлипкостью и - что кардинально важно! - отметил, что так строят специально, потому что американцы все время покупают новые вещи, переезжают в новые дома и так далее, что якобы недолговечные вещи стимулируют прогресс и потребление. Вещи якобы устаревают.

Хрущёв же сказал - мол, понятно, что может устареть мебель, может устареть отделка, но дом не может устареть, это чушь.“Мы строим крепко. Мы строим для наших детей и правнуков”.

В этом, собственно, и состоит разница между системами - США безудержно потребляют, переводя ресурсы человечества в отходы, а советская система предполагала разумное ограничение потребления и повышение долговечности всех вещей, которые можно сделать долговечными. Символ США - одноразовая посуда, символ СССР - ложка из нержавейки.

То, что так называемые “хрущёвки” были рассчитаны отнюдь не на века - было временной уступкой ситуации с нехваткой жилья. Было решено быстро построить не особо долговечные и удобные дома, чтобы всех расселить из комуналок, бараков и подвалов, а потом строить капитальное жильё на века, уже более комфортабельное.

“Хрущёвки” - это нетипично для СССР, для него типичны “Сталинки”. А вот для США дома из картона как раз типичны, это сама суть системы.

BBird

ИСТОРИЯ

ПРОЦЕСС АНТИСОВЕТСКОГО ТРОЦКИСТСКОГО ЦЕНТРА

УТРЕННЕЕ ЗАСЕДАНИЕ 23 ЯНВАРЯ 1937 ГОДА

Вышинский: Скажите, когда начался последний период вашей подпольной троцкистской деятельности?

Пятаков: С 1931 года – это последний период, не считая 1926–1927 гг.

Вышинский: В чем выразилась эта деятельность?

Пятаков: В 1931 году я был в служебной командировке в Берлине. Одновременно со мной было несколько троцкистов, в том числе Смирнов и Логинов. Меня также сопровождал Москалев. Был и Шестов.

В середине лета 1931 года в Берлине Смирнов Иван Никитич сообщил мне о том, что сейчас возобновляется с новой силой троцкистская борьба против советского правительства и партийного руководства, что он, Смирнов, имел свидание в Берлине с сыном Троцкого – Седовым, который дал ему по поручению Троцкого новые установки, выражавшиеся в том, что от массовых методов борьбы надо отказаться, что основной метод борьбы, который надо применять, это метод террора и, как он тогда выразился, метод противодействия мероприятиям советской власти.

Вышинский: Когда это было?

Пятаков: Я месяца сейчас точно не могу припомнить, но это было в середине лета.

Вышинский: Где вы тогда работали?

Пятаков: Я работал тогда в ВСНХ в качестве председателя Всехимпрома.

Вышинский: А Смирнов где работал?

Пятаков: Смирнов работал в Главтранс-маше.

Вышинский: О каком Смирнове вы говорите?

Пятаков: Известный троцкист Иван Никитич Смирнов.

Вышинский: Тот самый, который судился?

Пятаков: Да, тот самый, который впоследствии входил в объединенный зиновьевско-троцкистский центр.

Вышинский: Вы с ним как встретились – на служебной почве или специально на почве ваших подпольных дел?

Пятаков: Мне затруднительно ответить на этот вопрос, потому что у меня были неоднократные встречи с ним и на служебной почве. В одну из таких встреч, когда у меня никого не было в кабинете, он стал мне рассказывать о возобновлении троцкистской борьбы и о новых установках Троцкого. Тогда же Смирнов сказал, что одной из причин поражения троцкистской оппозиции 1926–27 гг. было то, что мы замкнулись в одной стране, что мы не искали поддержки извне. Тут же он передал мне, что со мной очень хочет увидеться Седов, и сам от [c.24] своего имени рекомендовал мае встретиться с Седовым, так как Седов имеет специальное поручение ко мне от Троцкого.

Я согласился на эту встречу. Смирнов передал Седову мой телефон, и по телефону мы условились относительно встречи. Есть такое кафе “Амцоо”, недалеко от зоологического сада, на площади. Я пошел туда и увидел за столиком Льва Седова. Мы оба очень хорошо знали друг друга по прошлому. Он мне сказал, что говорит со мной не от своего имени, а от имени своего отца – Л.Д. Троцкого, что Троцкий, узнав о том, что я в Берлине, категорически предложил ему меня разыскать, со мной лично встретиться и со мной переговорить. Седов сказал, что Троцкий ни на минуту не оставляет мысли о возобновлении борьбы против сталинского руководства, что было временное затишье, которое объяснялось отчасти и географическими передвижениями самого Троцкого, но что эта борьба сейчас возобновляется, о чем он, Троцкий, ставит меня в известность. Причем образуется или образовался, – это мне сейчас трудно вспомнить, – троцкистский центр; речь идет об объединении всех сил, которые способны вести борьбу против сталинского руководства; нащупывается возможность восстановления объединенной организации с зиновьевцами.

Седов сказал также, что ему известно, что и правые в лице Томского, Бухарина и Рыкова оружия не сложили, только временно притихли, что и с ними надо установить необходимую связь.

Это было как бы введение, прощупывание. После этого Седов мне задал прямо вопрос: “Троцкий спрашивает, намерены ли вы, Пятаков, включиться в эту борьбу?” Я дал согласие. Седов не скрыл своей большой радости по этому поводу. Он сказал, что Троцкий не сомневался в том, что, несмотря на нашу размолвку, которая имела место в начале 1928 года, он все же найдет во мне надежного соратника. После этого Седов перешел к изложению сущности новых методов борьбы: о развертывании в какой бы то ни было форме массовой борьбы, об организации массового движения не может быть и речи; если мы пойдем на какую-нибудь массовую работу, то это значит немедленно провалиться; Троцкий твердо стал на позицию насильственного свержения сталинского руководства методами террора и вредительства. Дальше Седов сказал, что Троцкий обращает внимание на то, что борьба в рамках одного государства – бессмыслица, что отмахиваться от международного вопроса нам никак нельзя. Нам придется в этой борьбе иметь необходимое решение также и международного вопроса или, вернее, междугосударственных вопросов.

Вышинский: Об этой встрече вы рассказывали кому-нибудь из своих сообщников?

Пятаков: Да, я говорил. Я рассказывал Владимиру Логинову, который был управляющим траста “Кокс”; рассказал Биткеру, который работал в Берлине; рассказал Шестову, который был в той же комиссии по размещению заказов для угольной промышленности; рассказал моему секретарю, который являлся не только секретарем, но и. доверенным мне человеком, – Москалеву.