Анатолий Гончаров - Мадам, уже падает Листьев

Во время избирательной кампании через одного только парламентского корреспондента проходило до 150 тысяч долларов в месяц. Эфиром торговали оптом и в розницу. Произошло то, чего и опасался Влад Листьев: ОРТ превратили в крупнейшую фабрику-прачечную, где отмывались не просто большие деньги – капиталы.

Менеджмент Березовского на ОРТ ничем не отличался от менеджмента остальных его коммерческих предприятий и строился по одной схеме, изобретенной Чубайсом. Все убыточные структуры оставались за государством, все прибыльные приватизировались доверенными людьми. На этой схеме строился впоследствии раздел РАО «ЕЭС России»: на тебе, Боже, что мне негоже.

Наивный Влад, кому он предлагал ввести прозрачные схемы! И ведь пытались растолковать ему, что у деловых и солидных людей совсем иные принципы, иное мировосприятие. Для них, гоняющих денежную цифирь по планете, не существует понятие «честность», поскольку оно чревато непросчитанным пшиком. Выбор сделан в пользу известной формулы: не обманешь – не проживешь. Влад не понял. Не захотел понять. И мартовским гриппозным вечером 1991 года случилось то, что должно было случиться.

А потом по его душу была заказана эрзац-молитва про круиз, красивые города и красивых женщин, ошарашивающая циничной ноткой рекламно-рыночного сострадания: «Восемь месяцев я лечился. Потом я умер. Очень жаль». За два месяца до гибели он вышел в прямой эфир и на всю страну заявил, что рекламы на ОРТ больше не будет. Не захотел вернуться на землю из своего круиза, который стал для него вечным. И глупо сейчас рассуждать над тем, кто именно убил Влада. Его убила реклама.

Отмашку дала кремлевская администрация. Друзья и соратники подвели под пули. Гражданская жена послала условный сигнал. И все. Пейте пиво, живите с наслаждением и помните рекламный слоган: «Жизнь приятней с каждой каплей».

Мир рекламы – это мир вечных каникул и наслаждений с густой примесью жвачно-эротических эмоций, у которых «смешные цены», и нежная забота мыла окружает вас каждый день. Лучше культивировать счастливый визг идиота по поводу мытья волос, усыпанных перхотью, чем торопить планетарную катастрофу, связанную с пересмотром итогов приватизации.

И скачут по всем каналам «белки в тюбетейках» – безмозглый жвачный молодняк, принимающий за музыку наихудшие виды шума, не способный осознать, что вся эта субкультура с ширинкой сзади вовсе не безобидна и не стерильна, ибо олицетворяет собой бессмысленность человеческого существования. Плебейское веселье, замешанное на крови и наркотиках, сделалось фишкой массовой психологии: человек свободный имеет право быть тем, кем он на самом деле является – субъектом, постоянно жаждущим удовольствий любой ценой. То есть – никем.

Телевидение тиражирует это ничто в бесконечность, возвращая в реальный мир больные отголоски процесса. Бабушка Пелагея ничего не придумывала, когда рассказывала кому-то про парней в электричке, смаковавших подробности убийства. Они не имели в виду Влада Листьева, а просто обсуждали новый сериал, крутые персонажи которого без устали мочили друг друга, прерываясь лишь для рекламы следующего боевика, персонажи которого будут без устали мочить друг друга…

Немало покуролесив и нашкодив в своей нетрезвой жизни, Влад все же спохватился у самого выхода, который он принял за вход. Уверовал вдруг, что ему с помощью «первой кнопки» удастся вернуть из ушедшей эпохи какие-то основополагающие, жизненно необходимые ценности, отринутые либералами вроде Немцова – ценности, без которых человек превращается в ничто. Иначе придется созерцать кошмар, хлопать глазами и тупо повторять, что такова жизнь.

Такова была его жизнь – мимо грустящая, мимо болящая, мимо кричащая, мимо пропащая. Таковой стала и мимо летящая смерть: «Останови, Творец, останови иль объясни паденье роковое – куда летит пространство мировое?..»

Воскрешение старых надежд при новом опыте, видимо, невозможно. Трагедия становится драмой, которая разыгрывается как комедия. С Россией ельцинских времен происходило все то, что однажды произошло с ее телевидением: мельтешение пестрых, бессмысленных зрелищ, оглушающие шумы как имитация музыки, гипертрофия повального секса, культивируемый хаос агрессивности, новости, отмеченные знаком масштабных катастроф, игровой лохотрон, сулящий каждому дураку по миллиону, а внутри и снаружи всего этого – фундаментальная и повседневная праздничность рекламы, которая приходит беспричинно как дарованное чудо и никуда уже не уходит: «Активия» помогает работе кишечника. Действует изнутри – результат налицо». Почувствуйте вкус сладких объятий унитаза!..

Насаждая на канале лицензионные проекты игровых и развлекательных программ, Листьев рассчитывал таким путем потеснить рекламу, виртуальная праздничность которой замыкается на изобилии украденного у всех в пользу очень немногих. Получилось то, что получилось. Реклама на ТВ стала своего рода «священным писанием», вокруг которого выстраивается все остальное, включая заказные убийства.

У Первого канала были в миниатюре своя Чечня, свой «Курск» и свой «Норд- Ост», но заказных убийств не было. Экранное отражение жизни сделалось игрой, свободной от всяких полезных занятий и моральных норм: играй и выигрывай! Играют все, выигрывают только владельцы лохотрона, но это мало кого останавливает. Каждый хочет стать миллионером.

Когда-то, очень давно, Листьев хотел пригласить молодого нижегородского губернатора Немцова на программу «Час пик», чтобы задать интересующий его каверзный вопрос: что значит быть политиком без царя в голове. Не получилось, а потом, когда программу стал вести Андрей Разбаш, и вовсе забылось.

Спустя двадцать лет Немцов, давая последнее в своей жизни интервью на «Эхе Москвы», косвенно ответил на не заданный Листьевым вопрос: «Я не знаю ни одного политика, кто совершил бы что-то значительное и не поплатился бы за это. Где Юрий Афанасьев? Где Галина Старовойтова? Где Геннадий Бурбулис? Где Юшенков? Где Собчак? Гавриил Попов? Где Гайдар? Где реформаторы- губернаторы?..»

Руководствуясь каким-то неясным порывом, он невольно перечислил тех, кто пытался стать политиком, не имея к тому никаких моральных, деловых или интеллектуальных достоинств. После 27 февраля стало возможным продолжить названный ряд: где Немцов? Через-три часа после интервью на Москворецком мосту прозвучали шесть выстрелов, и на следующий день российское телевидение громко заговорило о Немцове-политике, символе свободы и демократии, о Немцове, который специфически боролся «против войны», поддерживал Киев, говорил о «российском вторжении в Крым», и был, как все в киевской политике, нетерпим к иному мнению: «Вы сначала спросите, вменяемые они или нет!»

Еще спустя полмесяца вполголоса делились сомнениями другого порядка: верно ли, что Немцова застрелили на мосту? Странные, не укладывающиеся ни в одну официальную версию подробности последних часов жизни политика с царем в голове наводили на мысль, что Немцова убили раньше – возможно, в то время, пока киевская фотомодель Анна Дурицкая смаковала устриц под шабли урожая 1995 года в дорогом ресторане ГУМа…

4-6 апреля 2015 года