Чарльз Гати - Збиг: Стратегия и политика Збигнева Бжезинского
В-пятых, многое из того, о чём Бжезинский писал по поводу СССР в конце 1960-х годов и после – включая политический и идеологический застой советской системы, отказ от массового террора, растущую неспособность советского руководства соревноваться с советским обществом и меняющуюся природу динамики советского руководства, – устраняло ключевые элементы тоталитарной модели, фактически делая эту модель устаревшей и пригодной разве что для описания «идеальной» диктатуры в духе Сталина. Роберт Такер в статье 1965 года писал, что изменения в советской политике после смерти Сталина означали, что систему «следует называть, хотя бы временно, посттоталитарной»[106]. Бжезинский к тому времени явно соглашался с таким утверждением. Как он сам объяснял позже, он пришёл ко взгляду на тоталитаризм, как на «отдельную стадию в отношениях системы и общества, при которой общество находится в почти полном подчинении власти. Эта стадия может продолжаться долго или недолго, в зависимости от обстоятельств»[107]. Что касается СССР, то тоталитарный период, согласно Бжезинскому, длился там с 1929 по 1953 год. После смерти Сталина «ограниченный отказ от политического контроля над обществом и обнажение социального давления снизу», по его мнению, означали вступление Советского Союза в посттоталитарную стадию[108]. Таким образом, ещё задолго до так называемой ревизионистской критики тоталитарной модели в конце 1970-х и начале 1980-х годов, сами проповедники этой модели признавали, что концепция тоталитаризма, даже в качестве идеального образца, не подходит для анализа постсталинского Советского Союза.
Бжезинский вернулся ко многим этим вопросам в обширной главе своей книги 1970 года «Между двух эпох». Книга, основанная на опубликованной двумя месяцами ранее статье в «Инкаунтер» («Схватка»), исследовала природу «технотронной» эпохи (эпохи, в которой общество «в культурном, психологическом, социальном и экономическом смысле определяется влиянием технологии и электроники, в частности сферой компьютеров и коммуникаций»), роль Соединённых Штатов в мире, изменяющуюся природу политических убеждений и идеологий, а также основные вызовы, встающие перед Соединёнными Штатами[109]. Самой главной среди заморских проблем была холодная война и соперничество с Советским блоком, и Бжезинский посвятил семнадцать страниц оценке СССР и других коммунистических стран после вторжения в Чехословакию в августе 1968 года.
Его диагноз фундаментальных проблем, с которыми сталкивался советский режим, строился преимущественно на основе его более ранней критики, но, кроме анализа тенденций советской власти, он проводил сравнение с западными странами (определённо не в пользу СССР) и предлагал несколько сценариев будущего Советского Союза[110]. Бжезинский признавал «уникальное достижение» КПСС в том, что она «превратила самую революционную доктрину нашей эпохи в скучное ортодоксальное социально-политическое учение». Он утверждал, что советская политическая система, будучи «в высшей степени централизованной и остановившейся в своём развитии», уже в самом СССР воспринимается как «всё более несоответствующая потребностям советского общества, как замороженная в идеологической позе, служащей ответом на вопросы совершенно другой эпохи». Политика, по его мнению, «стала главным препятствием на пути дальнейшей эволюции страны», «вызывая разлад между политической системой и обществом». Бжезинский предсказывал, что советскому режиму будет «всё труднее идеологически оправдывать» продолжающееся подчинение [советского общества] политической системе, воплощающей собой всё более нежизнеспособные доктрины девятнадцатого века.
Бжезинский подчёркивал различия Советского Союза и Соединённых Штатов, особенно в сфере экономики. Согласно его утверждению, «абсолютная пропасть между двумя странами будет расширяться и дальше». Советских экономических достижений, по его мнению, «будет недостаточно, чтобы удовлетворить растущие социальные амбиции» – амбиции, которые «определённо будут расти по мере того, как сравнение с Западом будет очевидно демонстрировать необычайную устарелость основных секторов советского общества». По его мнению, «советское отставание особенно заметно в сельском хозяйстве» и в сферах технотронной эры. Советский Союз, как он утверждал, «не смог произвести технологически развитую продукцию, способную проникнуть на выгодные мировые рынки и составить конкуренцию с Западом», или удовлетворить «нечто большее, чем элементарные потребности внутреннего потребления». Он подчёркивал недостатки советских научных исследований за пределами военной сферы: «Советский Союз однозначно отстаёт в компьютерах, транзисторах, лазерах, пульсарах и пластиках, а также в важных областях методов управления, трудовых отношений, психологии, социологии, экономической теории и системном анализе». Отсюда Бжезинский делал вывод, что «идеологически-политическая централизация» советской системы, удушающая инновации и способствовавшая изрядному интеллектуальному конформизму, давала в лучшем случае «непредсказуемые», а в худшем «катастрофичные» научные плоды.
Обозначив закоренелые проблемы Советского Союза, Бжезинский перечислил пять «альтернативных путей» или «вариантов развития» СССР:
1. Олигархическое окаменение. Высшие органы КПСС сохранят свой доминирующий «контроль над обществом без попыток внедрить крупные инновации». Такая «консервативная политика [будет скорее всего] маскироваться революционными лозунгами», но в основе своей представлять сохранение статус-кво.
2. Плюралистская эволюция. КПСС станет «менее монолитной организацией» и будет «более благосклонно относиться к открытому идеологическому диалогу и даже брожениям в своих рядах». Партия «перестанет рассматривать свои идеологические заявления, как непогрешимые» и вместо этого станет «источником инноваций и перемен».
3. Технологическая адаптация. КПСС станет «партией технократов», уделяющей основное внимание «научной экспертизе, эффективности и дисциплине». Партия будет использовать «кибернетику и компьютеры для социального контроля» и будет полагаться на «научные достижения в целях обеспечения государственной безопасности и промышленного роста».
4. Воинствующий фундаментализм. КПСС вернётся к марксистско-ленинской ортодоксии и предпримет нечто вроде культурной революции в Китае. Даже если СССР не вернётся к практике сталинского массового террора, и даже если он не погрузится в хаос, как Китай, жёсткая переориентация советской системы «по всей видимости… потребует применения силы для преодоления активного сопротивления и простой социальной инерции».
5. Политический распад. КПСС продолжит терять влияние на общество в условиях «внутреннего паралича правящей элиты, повышения самосознания различных ключевых групп внутри неё, раскола в вооружённых силах, волнений среди молодёжи и интеллектуалов и открытого недовольства со стороны нерусских национальностей». Утратив веру в «окаменелую идеологию» марксизма-ленинизма, советское руководство не сможет разработать «последовательный набор ценностей для согласованных действий» по преодолению системного кризиса[111].
Бжезинский утверждал, что «советское руководство станет стремиться к равновесию между первым и третьим вариантами» – то есть Политбюро КПСС постарается сохранить статус-кво в общем, но попробует поставить на ключевые позиции в партийном аппарате технических экспертов, создавая таким образом «новый тип «технотронного коммунизма»». Бжезинский не рисковал предсказывать долгосрочные перспективы Советского Союза, предпочитая сосредотачиваться на «ближайшем будущем», «1970-х годах» и «примерно следующем десятилетии». Он писал, что «в недолгой перспективе развитие в сторону плюралистской, идеологически более толерантной системы [в СССР] кажется маловероятным», отчасти потому, что советская «политическая система в ближайшем будущем вряд ли породит человека с достаточными волей и властью для демократизации советского общества», и отчасти потому, что советскому «обществу недостаёт сплочённости и нажима со стороны отдельных групп, необходимых для демократизации снизу». Согласно мнению Бжезинского, «советская проблема нерусских национальностей» поставит дополнительные препятствия на пути демократизации, поскольку «великорусское большинство будет неизбежно опасаться, что демократизация усилит желание нерусских народностей добиваться большей автономии, а затем и независимости».
Предсказывая, что «вектор советского социального развития и интересы нынешней правящей элиты» делают «маловероятным появление демократизирующей коалиции», Бжезинский уточнял, что он говорит только о 1970-х годах. Он предполагал, что какая-то минимальная демократизация будет возможна в 1980-х, после того как со сцены сойдут лидеры поколения Брежнева. «Вполне возможно, что возникающая политическая элита будет менее придерживаться той идеи, что социальное развитие требует сильной концентрации политической власти». Тем не менее он не ожидал, что либерализация зайдёт слишком далеко, поскольку «эволюции в плюралистскую систему, скорее всего, будет противостоять укоренившаяся политическая олигархия». Он делал вывод, что пока не появится советский лидер, искренне желающий провести «крупное преобразование системы в целом» – что, по его мнению, было маловероятно, – «наиболее вероятным вектором развития в 1980-е представляется незначительный сдвиг к комбинации второго (плюралистская эволюция) и третьего (технологическая адаптация) вариантов: ограниченный экономико-политический плюрализм и упор на технологическую компетенцию в контексте по-прежнему авторитарного управления». Хватит ли этого ограниченного сдвига для выхода из застывшей в «олигархическом окаменении» системы – насчёт этого он высказывал сомнения.
