Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР - Автор Неизвестен
На этих «массовых конвейерах», или, как их еще называли, «конференциях», периодически устраивались поголовные избиения арестованных пьяными сотрудниками, доходившими до изуверства. Например, следствием установлено, что начальник отделения 5-го отдела Глотов неоднократно, в пьяном виде, с ватагой других сотрудников, являлся в помещение, где был организован «конвейер», и повальным избиением арестованных авиационным тросом добивался того, что почти все «сознавались» в шпионаже […]. Садист Глотов дошел до того, что, издеваясь над арестованными, стоявшими на «конвейере», заставлял их под напев «барыни» танцевать, «подбадривая» тех, которые плохо танцевали, уколами раскаленного шила […].
На конвейере в III отделе стояли женщины с грудными детьми, профессора и научные работники […], и даже арестованные без санкции НКВД и Прокуратуры Союза официальные работники иранского и афганского консульств.
В Керкинском окружном отделе НКВД начальник отдела Лопухов и оперуполномоченный Овчаров систематически избивали арестованных, стоявших на «конвейере», причем, как показывает сам Овчаров, он, однажды напившись пьяным и разбив на головах арестованных две табуретки, добился в течение одного часа того, что все 15 человек арестованных сознались в шпионаже.
В дорожно-транспортном отделе ГУГБ НКВД Ашхабадской железной дороги сотрудники Алексеенко, Семендяев и другие, вымогая показания у арестованных, выщипывали или из бороды, или из головы волосы, подкалывали иголками пальцы, вырывали ногти на ногах и т. п.
Избиения арестованных очень часто заканчивались убийствами. Следствием установлено около 20 случаев убийств арестованных во время допросов как в отделах Наркомата внутренних дел ТССР, так и на периферии […]. Для того чтобы скрыть убийства арестованных, в аппарате НКВД ТССР врачом санчасти Никитченко, который также принимал участие в истязаниях арестованных, составлялись фиктивные медицинские акты о смерти, а на периферии сотрудники сами, без участия врачей, составляли подложные акты, заверяя их печатями, выкраденными из лечебных учреждений. Иногда […] на убитого фабриковалось фиктивное дело, докладывалось на «тройке», а затем на основании решения «тройки» о расстреле составлялся фиктивный акт о проведении приговора в исполнение.
Одним из самых возмутительных способов вымогательств показаний у арестованных, несомненно, являлся так называемый допрос «на яме». Сущность этого допроса […] состояла в том, что арестованного, который, несмотря на применение «конвейера» и избиений, упорно не сознавался, следователи в числе осужденных к расстрелу вывозили за город к месту приведения в исполнение приговоров и, расстреливая в его присутствии осужденных, угрожая расстрелом ему самому, требовали, чтобы он сознался […]. Такой допрос обычно заканчивался оговором десятков и даже сотен в большинстве ни в чем не повинных людей […].
Низовые работники, будучи менее искушенными в провокациях, прибегали к более грубым подлогам. Они составляли протоколы допросов от имени не существующих в природе свидетелей и сами подписывали эти подложные протоколы; они составляли фиктивные протоколы обысков о якобы найденных крупных суммах денег, оружии и т. п.; они составляли подложные справки о социальном, имущественном положении обвиняемых, превращая колхозников, бывших бедняков и середняков, в кулаков, рабочих — в бывших белогвардейцев, участников антисоветских партий и т. д. […].
Дела на обвиняемых, так называемых «антисоветчиков-одиночек», фабриковались сотнями, причем процесс фабрикации таких дел был весьма прост. Обычно для подтверждения «виновности» арестованного допрашивались два-три человека подставных свидетелей, которые никаких показаний по существу не давали, а подписывали протокол, заготовленный и сочиненный следователем; к делу приобщалась подложная справка о социальном происхождении обвиняемого, допрашивался обвиняемый, и дело направлялось на рассмотрение «тройки». Следствием по делам о нарушениях социалистической законности установлены сотни так называемых «штатных свидетелей», которые в результате угроз, обмана, а иногда за деньги давали по указке следователя на любого человека любые показания […].
Особое внимание заслуживают групповые дела, сфабрикованные сотрудниками-провокаторами […]. По делу о «греческой повстанческой организации в г. Ашхабаде» было арестовано 45 граждан — все греческое население г. Ашхабада […]. Гнусный вымысел, положенный […] в основу этой провокации, состоял в том, что проживающие в Ашхабаде 40–45 греков, в том числе подростки и старики, якобы собственными силами намеревались вступить в вооруженную борьбу с войсковыми частями, расположенными в г. Ашхабаде, разоружить и уничтожить эти части и свергнуть советскую власть. Практически это должно было бы произойти так: греки покупают в магазинах «Динамо» охотничье и мелкокалиберное оружие, затем, вооружившись мелкокалиберными винтовками и охотничьими ружьями, совершают нападение на милицию, разоружают ее и, вооружившись винтовками и револьверами, вступают в вооруженную борьбу со стрелковой дивизией и частями войск НКВД, расположенными в Ашхабаде […]. Характер «показаний» арестованных участников повстанческих организаций, «их» план действий не нуждаются в комментариях […].
Военный прокурор войск НКВД Туркменского погранокруга военный юрист 1-го ранга Кошарский
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 145. Л. 49–84.
№ 4
Из протокола заседания парткома завода «Дальдизель» в Хабаровске
13 июня 1937 г.[24]
О. Б. Цапенко: Я очень долго думала о том, как старые большевики, прошедшие царские тюрьмы и работавшие с Владимиром Ильичом Лениным, могут оказаться врагами народа, — говорила перед началом обсуждения О. Б. Цапенко. — Очень много читала. Но ответов на мучащие меня вопросы так и не нашла. Я никак не могу понять, как это люди, которых я знала и кому беспредельно верила, встали по другую сторону баррикад.
Считаю, что в отношении старых большевиков и видных полководцев партия и Советская власть поступают незаслуженно, крайне жестоко. Поэтому я не могу состоять в партии, которая не может защитить свои самые уважаемые кадры […].
— Вам что, их жалко?
— Это не то слово — «жалко». У меня не укладывается в голове, как на двадцатом году Советской власти у нас льется кровь ни в чем не повинных людей. За последние годы у нас больше расстреляли, чем за все годы существования Советской власти […].
— К вредителям, диверсантам, шпионам типа Тухачевского, Якира, Путны и другим применяли высшую меру наказания. Вы и до сих пор считаете, что партия неправильно поступила, расстреляв их?
— По моему мнению, их можно было бы посадить в тюрьму, а расстреливать такое большое количество видных людей — это неверно. Возможно, что крайняя мера и была в какой-то мере необходима в первые годы Советской власти. Гражданская война, вероятно, не могла обойтись без физического уничтожения открытых врагов дела рабочего класса. А теперь, при социализме, нет надобности в физическом уничтожении людей.
— Как агитатор, вы разъяснили материалы процессов в школе?
— Я говорила людям так, как меня учила партия. А сейчас, поверьте мне, не могу этого делать, не в состоянии.
— Вы читали доклад Сталина о современном троцкизме?
— Да, читала и понимаю.
— Ваше мнение в отношении Зиновьева и Каменева? Правиль-но ли, что их расстреляли?
— Это были, по мнению печати, главные руководители правотроцкистской организации, и их, видимо, следовало строго наказать, а вот их единомышленников, по моему убеждению, не нужно было лишать жизни. Я не могу понять, что толкнуло Пятакова и других на вредительские действия, ведь их мы знали как преданнейших бойцов партии.
— Откуда ваш вывод, что расстреливают только старых большевиков?
