Василий Ванюшин - Желтое облако (с иллюстрациями)
Когда мы выбрались из трещины, мир сразу же преобразился. Ослепительное, как луч мощного прожектора, направленный из темноты в упор, сияло солнце, холодное и синеватое, переливающееся ртутью. Не мигая, светились звезды, и висел огромный полудиск Земли. Странное смешение дня и ночи!
Конец трещины вывел к подножию кольцевых гор. Я обернулся и посмотрел вверх. Горная цепь, освещенная солнцем, сверкала, словно алмазная. Теневые скаты были почти невидимы, чернели, как пустота. Создавалось впечатление, что горы лишены объемности.
Внизу расстилалась темно-коричневая равнина - «море». Она кончалась недалеко, за ней чернела пустота и светились звезды. Горизонт был почти рядом, на расстоянии двух-трех километров. Низко над равниной редким еле заметным желтоватым туманом ползла пыль, поднявшаяся в электронном слое, который создается ультрафиолетовыми лучами Солнца.
- Можно считать, что мы прошли половину пути, - сказала Ильмана. - Дальше будет легче.
Мы шли по ровному «морскому» дну. Встречались кругообразные светлые пятна - следы врезавшихся метеоритов. Под ногами попадались твердые обломки породы. Впереди вспыхнул желтый фонтан - как снаряд взорвался, только без звука.
- Метеорит, - сказала Ильмана.
Пришлось обойти это место, чтобы не наступить на раскалившиеся от удара камни. Вдали сверкнула россыпь звезд.
- Горы. Кратер. И левее - тоже… - услышал я голос Ильманы. - Мы почти у цели.
Я не видел никаких следов падения своего корабля.
Полудиск Земли спустился ниже, голубая дымка, покрывавшая его, поредела, проступили едва различимые очертания материков. Хорошо можно было разглядеть Каспийское море, территории Средней Азии и Казахстана, над которыми не было облаков. Я сказал Ильмане, что отчетливо видимая часть Земли - моя Родина.
Она молча посмотрела. Тэл что-то спросил. Ильмана ответила. Он сказал два-три слова, довольно резко. Она коротко бросила «йю». Мне это не понравилось, и я заметил:
- Нехорошо разговаривать при постороннем на языке, которого он не понимает.
Это был упрек, Ильмана поняла его.
- Вы знаете английский?
- Да. У меня мать - учительница английского языка.
- В таком случае, вы можете разговаривать с Тэлом без переводчика.
- Он знает английский язык? - удивился я.
- Как я русский… Вы не очень догадливы. И очень хорошо, что мало спрашиваете… Но как нам быть - я не знаю английского, а Тэл ни слова не понимает по-русски! Как соблюсти приличие?
«Ясно, они специализировались каждый на определенном языке» - понял я и окликнул Тэла:
- Хэлло, Тэл! Как вам нравится вид моей родной планеты?
Тэл, услышав слова английского языка, страшно обрадовался и выпустил целую тираду, щедро пересыпанную восклицаниями.
- О Ник! - позволь тебя называть так - это же здорово! Оказывается, мы можем понимать друг друга! Я и не подозревал. У нас только Кайбол знает кое-что по-английски, но он наскребет в своем черепе не более двух десятков слов, чтобы составить деловую фразу. Как, по-твоему, я владею английским?
- Здорово! - подражая Тэлу, весело ответил я. - Словно голливудский герой. Мне показалось, что вы с Ильманой, разговаривая, прошлись насчет моей родной планеты. Не так ли?
- Ты прав, дружище! Я сказал, что на твоем месте мне было бы очень обидно видеть свою планету так близко и не иметь возможности слетать туда хоть на пару дней.
Мне стало весело. Я был рад, узнав Тэла поближе. Оказывается, он с хорошей душой. Мрачный лунный пейзаж, исполненный в четырех красках - черной, белой, голубой и коричневой, - сразу как-то преобразился, повеселел. Мне подумалось, что Тэл может быть хорошим другом, он много разговорчивей Ильманы, даже обмолвился о Кайболе.
- Ты тоже прав, - сказал я. - Мать-Земля рядом… Досадно - хоть плачь! Чувствую, тебе и Ильмане понятно мое настроение. Спасибо, Тэл!
В наш оживленный разговор вмешалась Ильмана.
- Я вижу, попала в общество плохо воспитанных мужчин. Они говорят на незнакомом мне языке, и я уловила свое имя. Это вдвойне неприлично. Что вы сказали обо мне, отвечайте! Иначе рассержусь!
Я понял, что она шутит.
- Я попросил Тэла передать ваш разговор о Земле, только и всего.
- Больше это не повторится. - Голос ее был строг. - Вернемся, и я сразу же начну изучать английский язык. - Она остановилась и показала рукой: - Вот здесь вы прилунились. Не совсем удачно, к сожалению. Но могло быть хуже.
От веселого настроения не осталось и следа, горько стало у меня на душе.
В том месте, где упал охваченный быстротечным холодным тлением корабль, остался лишь продолговатый холм серой золы. Еще виднелись лоскутья внутренней обшивки кабины и лежали кислородные баллоны - они уцелели, потому что были сделаны из пластмассы. Я отчетливо представил себе, как все это произошло.
…Неуправляемый корабль падал отвесно. Он падал со скоростью во много раз меньше той, с какой он падал бы на Землю. Но не по этой причине я не разбился насмерть. Металл разрушался, и рыхлый корпус корабля стал своего рода амортизатором. Я был в нем, как хрупкий прибор в мешке с песком. Я не разбился, но потерял сознание.
А кругом расстилалась пустынная безжизненная равнина, местами покрытая слоем пыли.
5
Ильмана вернула то, что хранилось у меня в сумке, - селенографическую карту, блокнот и карандаш. Я захватил его по привычке, приобретенной в военном училище.
Но сейчас самой дорогой вещью для меня была фотокарточка матери, вложенная в блокнот. Я брал ее с собой во все полеты, и никогда со мной не случалось несчастья. Единственно верный, ничем не заменимый талисман! Я вырос, не зная отца, зато хорошо знал, что такое мать! И конечно взял с собой ее фотокарточку. Когда я спрашивал у Ильманы, что сохранилось из моих вещей, то думал прежде всего о фотографии матери. И вот она здесь - значит нет безвыходного положения.
Я поставил фотокарточку к стене, на столик, сел, раскрыл блокнот, взял карандаш и задумался. Я мог бы вести дневник, но в жизни никогда этим не занимался и не любил писать писем. Блокнот был маленький. Я решил использовать его для самых важных записей.
Прежде всего надо добиться разговора с самим Кайболом. Пока удавалось видеть его лишь за обеденным столом. Магистр как будто не замечает присутствия человека с Земли. Последнее время он больше молчит, озабоченный чем-то…
Я вырвал листок и написал записку Кайболу. Если альвины знают русский язык, значит сумеют прочесть ее. В тот момент у меня и в мыслях не было, что это был первый в истории дипломатический документ, свидетельствующий о начавшихся взаимоотношениях человечества Земли с людьми другой планеты. Я даже не поставил своей подписи и называл себя в третьем лице:
«Что магистр Кайбол намерен сделать с человеком Земли - гость он здесь или пленник?
Почему людям Земли не дают нормально прилуниться?
Их цель - изучение спутника Земли, и препятствия, создаваемые теми, кто прибыл сюда из-за пределов солнечной системы, нельзя назвать миролюбивыми действиями».
Теперь надо было увидеть Ильману и передать через нее записку. Но я сначала увидел Тэла, который запросто зашел в мою комнату. Тэл становился все общительнее. Как я заметил, это был доверчивый, с открытой душой альвин. Не нравился только его грубоватый язык, который никак не вязался с поступками Тэла.
Тэл увидел на столике фотокарточку и не взял ее, а только осторожно прикоснулся пальцами. На восторженном лице его засияли широко открытые огненные глаза.
- О, какая шикарная…
Он не договорил. Я схватил его за плечо и оттолкнул.
Тэл начал бормотать извинения:
- Ник, прости! Я сказал что-нибудь обидное? Извини, я не знаю других слов. Я объясню, только не сердись!
- Где вы научились таким словам? - спросил я.
И Тэл, чувствуя себя виноватым, рассказал:
- Я учился английскому языку по телевидению, так же, как Ильмана - русскому. Мы принимаем все передачи радио и телевидения. Но по радио язык не изучишь. Только по телевидению. Там видишь человека, видишь жесты, мимику, выражение лица и догадываешься о значении слова. Уходя, человек надевает шляпу и говорит: «Гут бай!» Понятно, что это значит. И так каждый сеанс узнаешь все новые и новые слова. Ты теперь веришь мне? Только все это между нами.
Мне подумалось, что и по телевидению невозможно изучить язык, и я с сомнением покачал головой.
- Ты не веришь? - переспросил Тэл. - Тогда могу добавить, что мы заглядывали в окна школ, были учениками первых классов. Но занятия в школах закончились, и теперь нам осталось только телевидение.
Заглядывали в окна школ? Трудно было поверить, но я не стал допытываться у Тэла, каким образом это удается им. «Вы не должны задавать подобных вопросов, придет время - узнаете», - говорила Ильмана. Ясно было одно: Тэл усвоил язык телевидения, нахватался слов из пошленьких кинокартин, и глядя на фотокарточку матери, сказал не то, что думал. Он, конечно, не виноват, и я протянул ему руку.
